– В Медвежьей Пасти нас ждет смерть, – произнес Генрих, повышая голос. – Мы отдадим наши жизни Рованоко, если взамен он даст нам совершить месть. Если двум сотням славных воинов… – он посмотрел на Халлу, – и воительнице Фьорлана есть место в ледяных чертогах за пределами мира… – воины отряда все как один смотрели на послушника широко распахнутыми глазами, обратившись в слух, – тогда позволь нам умереть с кровью врагов на наших лицах и их сердцами в руках.

От воинов начал подниматься низкий гул одобрения.

– Я даю вам слово, что смерть – это наше право, и мы примем ее… мы вырвем ее из рук любого, кто будет настолько глуп, чтобы напасть на нас. – Генрих говорил все громче, сопровождаемый рычанием двухсот воинов. Халла почувствовала, как учащается ее дыхание. – Мы избраны Ледяными Гигантами! Мы орудия смерти для этих предателей… и мы! Не ведаем! Страха! – Последние слова Генрих Кровавый выкрикнул на пределе возможностей своего голоса и сплюнул на землю от эмоций, которые всегда захлестывали его, когда он произносил клятвы Ордена Молота. Воины согласно заревели, и в холодном воздухе Хаммерфолла их голоса разнеслись далеко, на мгновение задержавшись над погребальными кострами, когда каждый из воинов торжественно пообещал умереть в борьбе против Рулага Предателя.

Алахан пинком распахнул дверь и шагнул внутрь, одновременно вытаскивая легкий топорик. Он всегда носил на поясе два небольших метательных орудия и внушительный двуглавый топор за спиной. Он надеялся, что оружие большего размера вряд ли понадобится внутри охотничьей хижины. Погода становилась все более мерзкой, и Алахан решил найти временное укрытие от снега. Если ему и суждено умереть, то не из-за плохой погоды. Он носил имя своего отца и обладал умом и силой, достаточными для решения любой задачи, но был вполне практичен, чтобы не сражаться со снежными бурями.

Хижина казалась заброшенной, и он убрал топорик на место. Алахан отбросил назад толстый капюшон и стряхнул снег с плаща, чувствуя, как тепло возвращается к телу. Ростом он был пониже отца, чуть выше шести футов, хотя шире в плечах и более мускулистый. По наследству ему достались угольно-черные волосы, и он отпустил длинную бороду, заплетая ее в косы – так он отдавал молчаливую дань уважения своему дяде, Магнусу Вилобородому, жрецу Рованоко, убитому в Ро Канарне.

В свои двадцать шесть лет Алахан стал самым молодым верховным вождем Фьорлана, который когда-либо сидел в чертогах Фредериксэнда. Но сейчас, в маленькой охотничьей хижине, он болезненно четко осознавал, что отнюдь еще не сидел в чертогах Фредериксэнда и что погоня за ним началась с того самого дня, как он узнал о смерти отца. Вероломный правитель Джарвика предал Алдженона Слезу, и его братья по оружию сейчас рыскали по родине Алахана, убивая каждого ранена, который еще оставался верен дому Слезы. Сын предателя, слабоумный лорденыш Калаг, отправился за детьми Слезы, и, несмотря на снежную бурю, его люди настигали Алахана. Они уже захватили в плен его сестру, Ингрид, хотя, скорее всего, даже сейчас маленькая волчица Фредериксэнда обдумывала способ ускользнуть из их лап и найти своего брата.

Когда он увидел, как Ингрид волокут в грязной сети, и осознал, что бессилен ей помочь, – тяжелее испытания еще не выпадало на долю Алахана, но он знал, что должен выжить. Если Рулаг осмелится обидеть Ингрид – Орден Молота никогда не встанет на его сторону. Жрецы Рованоко не будут вмешиваться, если Рулаг после убийства Алдженона объявит себя верховным вождем, но хранители знаний Фредериксэнда запрещали убивать детей.

Алахан уже собрался отдохнуть, когда услышал какой-то звук из глубины хижины. Рука его мигом нащупала большой топор, и он бросился вперед, пригнувшись в боевой готовности. Из второй комнаты хижины раздавался ритмичный шаркающий звук. Там было темно, и, когда Алахан вошел внутрь, дом показался ему пустым. А сейчас он разглядел во второй комнате на стене чью-то тень.

Алахан увидел мужчину, который сгорбился за низким деревянным столом. Он с усилием шаркал ногами по полу и тихо рычал, как дикий медведь. Алахан остановился, когда понял: незнакомец не поворачивается, чтобы напасть. Мужчина был мощного телосложения, с голым торсом, под рябой кожей перекатывались напряженные мускулы с выступающими венами.

Охотничья хижина давала защиту от бури, но в ней было холодно, и Алахана удивило, как человек с такой готовностью отказался от плаща из волчьей шкуры. Тот ни жестом не показал, что заметил молодого вождя, и, похоже, был целиком поглощен чем-то, заставлявшим его рычать и напрягаться всем телом.

– Холодная ночь, – тихо произнес Алахан.

Незнакомец зарычал, отчего стал еще больше похож на медведя, и повернулся, показав голую татуированную грудь и свирепое лицо. Алахан не отступил, несмотря на уродливую, деформированную голову человека и его ярко-синие татуировки.

– Здесь нет для тебя битвы, берсерк Варорга, – заявил Алахан.

Еще секунду мужчина стоял, свирепо глядя на него, словно хищник, который смотрит на свою жертву. По его глазам было видно: он борется с потребностью зарычать и броситься на молодого вождя, но крепко сжатые кулаки показывали, что ярость берсерка была для него нежеланна.

– Ты очень далеко от Нижнего Каста, – стараясь говорить как можно более ровным голосом, продолжил Алахан. – Что берсерк Варорга делает на землях Слезы?

Мужчина закрыл глаза и обнажил зубы, каждый из которых был остро заточен, словно звериный клык. Тяжело дыша, он прилагал значительные усилия, пытаясь взять себя в руки.

– Не… Варорга… – выдавил он, – больше… нет.

Он отвернулся от Алахана и тяжело опустился на пол спиной к молодому вождю. Ежедневно сотни капризных детей сидят в такой же позе, но в исполнении чудовищного берсерка из Нижнего Каста она выглядела странно. Он сложил руки перед собой и ссутулился, медленно покачиваясь и бормоча себе под нос что-то неразборчивое.

– Я бы, может, и сказал, что зайду попозже, – произнес Алахан, – но снаружи холодно, и меня преследуют враги.

Берсерк не ответил. Ледяные пустоши Нижнего Каста были домом для вождей Варорга и их свирепых племен берсерков, которые не носили знамен и не поклонялись жрецам. Необычно было видеть одного из них так далеко на западе, и еще более необычно – что он сидел съежившись, точно обиженный ребенок.

– Судя по всему, ваш народ не слишком разговорчив, – заметил Алахан, – но пока буря не утихнет, я застрял здесь, так что не обижайся, если я буду пытаться с тобой поговорить.

Он устало опустился на шаткий деревянный стул и огляделся по сторонам. Берсерк явно уже некоторое время жил в охотничьей хижине. В углу лежало несколько мешков с сушеными фруктами и мясом, а рядом с пустым очагом он соорудил что-то вроде кровати. Во время метели Алахан перестал понимать, где находится, и сейчас не мог точно сказать, в какой стороне своих земель он очутился. «В восточной части Фредериксэнда», – точнее свое местоположение он определить не мог, и неожиданная встреча с живущим тут берсерком, должно быть, означала, что он сбился с дороги во время снежной бури и наткнулся на давно заброшенную охотничью хижину. У берсерка горел одинокий светильник, разгоняя тьму, но в остальном домике было темно, и вряд ли его удалось бы заметить издалека, если только не натолкнуться на него на своем пути, как получилось у Алахана. Хорошо, если так, ведь в этом случае лорденышу Калагу будет труднее его найти – по крайней мере, пока не утихнет буря.

– У тебя есть дрова? – спросил молодой вождь берсерка, указывая на пустой очаг.

Мужчина остался сидеть сгорбившись, спиной к Алахану, и только показал рукой в сторону корзины со сломанной мебелью.

– Тогда, если ты не возражаешь, я верну сюда немного тепла. – Алахан поднялся и швырнул охапку деревянных обломков в открытый очаг. Затем поджег их от низкого пламени светильника, и огонь медленно занялся.