Прошел час прежде, чем Эйден почувствовал себя аборигеном и открыл глаза. Он подошел к разлому на бриге и положил в него левую руку. Прижал куском болтающейся обшивки, выдохнул и резко дернул. У-у-у…плечо встало как надо, мир опять запустил карусель, а небоскребами брани можно было ворочать континенты! А ведь еще два ребра просились наружу, и мужчина решил оторвать их лежа, чтобы не провоцировать новую свистопляску ощущений. Эйден медленно расстегнул куртку и китель.

Через несколько минут, когда дрожащими пальцами он застегивал их, а два сломанных у основания серебристых ребра небрежно валялись рядом, подумал:

«Хорошо.

Что.

Я.

Не.

Человек…

Сдох бы уже раза три за последний час…»

Надо было решать, что делать дальше. И чем скорее, тем лучше, потому что радары Альянса должны были зафиксировать примерное место аварии и выслать поисковую группу. Преимущественно из военных, так что малоприятное выйдет знакомство. Сигнал имперскому флоту, если пустить его с истребителя, не преодолеет гиперпространство. Свои его не услышат. Для общения и выхода в открытый космос на Бране использовали кротовины, а ими управляли вормхоллы – космопорты туннелей-червоточин. Значит, нужно попытаться найти один из них. И оттуда… в лучшем случае послать сигнал и открыть туннель пошире, а в худшем – бежать самому, забыть о тотальной победе над Альянсом и продолжить борьбу за сектор.

Координаты вормхолла легче всего было извлечь из разбитого брига. Забраться внутрь сквозь разлом не составило труда, и через минуту Эйден ступил на темный, прохладный борт научного корабля. На мостике, совмещенном с радиорубкой, лежал одинокий пилот. Лежала… Девушка. Высокая, но хрупкая, с полупрозрачной в скудном луче иллюминатора кожей. Темно-вишневые волосы и черные брови с изломом оттеняли бледность тонких черт. Но разгром вокруг напоминал пошлый триллер, где не скупились на бутафорию. В крови были: пилот, штурвал, коммуникатор, все рычаги и сенсоры. Эйден взглянул на панель управления в поисках аварийного электроузла, чтобы запустить бортовой компьютер, и опять повернулся к девушке. Он еще не встречал таких противников, в которых утонченность так не сочеталась с войной в принципе. Она даже не походила на ученого. Больше – на фею, каким-то чудом упорхнувшую с цветочной поляны в космос. Через плотный комбинезон не угадывалось дыхания, но тепловизор в его глазах не ошибался: девушка была жива, так как с момента крушения прошел час, а температура раненого тела все повышалась. Мужчина вздохнул и прислонился больной головой к оплавленной переборке, глядя на фею без иллюзий. Жар и несовместимые с жизнью травмы. Вот и все. Эта смерть – вопрос каких-то минут, в лучшем случае, часа. Разумнее всего оставить ее и заняться компьютером.

Эйден смахнул осколки с исцарапанных сенсоров и пробежался кончиками пальцев по консоли. Всего через пару секунд его мозг вычислил нужную комбинацию для запуска резервного генератора. Бортовой компьютер, поскрипев для вида, приветствовал нового хозяина. Оставалось ввести запрос на поиск вормхолла, и Эйден уже занес руки над струнами, как вдруг остановился. Дернул плечами, провел ладонями по лицу и прошептал: «Жвала жорвела!» Медленно опустил голову на блок сенсоров… и еще раз… и еще… «Черт, так нельзя», – прошипел он сквозь зубы, встал и направился к раненой.

Ну, привет, мясо на полу. Если сейчас заняться ею, умрет необходимый, как воздух, компьютер. А если заняться картами, умрет просто еще один человек. Капля в море. Ведь сколько уже погибло, да скольких убил сам за пятьсот лет. Сейчас перед ним цель куда разумнее, и уж кому, если не ему, поступать согласно разуму.

Всё испортил запасной аккумулятор. Портативная батарейка жгла за пазухой, просилась наружу и расшатывала логику. Почему она не могла разбиться, чтобы облегчить выбор? Андроид вытащил аккумулятор и рискнул приспособить его к бортовой системе корабля. Датчик показал, что компьютер согласился прожить еще полчаса. Хватит ли?

Пропустив руки под окровавленное бледное тело, риз Эммерхейс легко поднял Самину и вынес из корабля.

Агония перетекала в смерть, и Самина вдруг пришла в себя. Так бывает. Ее захватили боль и ужас: она не могла дышать, сердце кольнуло и остановилось. Еще миг – и вновь сознание уплывало из обитаемой части вселенной. Было… никак. И все же лучше, чем при жизни: не больно, не холодно, не страшно. Впереди маячил серый лабиринт туннелей без намека на свет в конце. Слышались голоса за спиной, из полупрозрачных стен появлялись и снова исчезали смутно знакомые люди. Мама. Мама! Такая, какой она запомнилась ей в детстве – тонкая, грустная, бледная. Ее стройная фигура в ярко-зеленом платье скользила по коридору. Не замечая ничего вокруг, она скрылась за углом. Душа Самины поспешила к повороту, но там её ослепил безудержно яркий свет, в котором изумрудное платье женщины на мгновение превратилось в пару точно такого же цвета глаз, а невидимые руки потащили девушку в ад. Так ей показалось, потому что кто-то – наверное, черти – швырнули беднягу обратно во тьму полубессознательного, где к ней опять просочились холод и боль. Нет, не так. БОЛЬ.

Жизнь развернулась на полпути и с новой силой ворвалась в тело. Неблагодарное, оно в ответ жестоко ударило. Самину мучила резь в голове и груди, с каждым вдохом в легких пузырилась кровь, не хватало сил ни пошевелиться, ни открыть глаза, ни прийти в себя. Это была пытка на грани сознания. Будто кошмарный сон, в котором вдруг чувствуешь настоящую боль, но отчего-то не можешь проснуться. Странно, но в своем аду Самина ощущала чье-то незримое воздействие. Когда она решила, что готова умереть и вернуться в серые туннели, но только не продолжать эту пытку жизнью, её виска коснулось дыхание и напряженный голос пригрозил: «Функционируй, ну… Дыши, а не то шею сверну». И, о черт, надо же – дышать действительно стало легче. Чьи-то руки убирали волосы с раны на виске, аккуратно придерживали голову и подкладывали под нее что-то мягкое. От уверенных и деликатных прикосновений цветы боли на ее теле пусть не скоро, но увядали. А еще, где-то на горизонте событий, ей чудилось вибрирующее в горячем воздухе урчание. Когда опасность миновала, ее сознание отпустили и позволили ненадолго уснуть.

Когда Самина пришла в себя, то решила, что разбилась и погибла смертью храбрых. Ибо на нее смотрел властелин преисподней, в крайнем случае – его заместитель. Оглядев его внимательнее, девушка сообразила, что вряд ли кто-то из пантеона древних богов надел бы форму имперского флота. А дьявол ни в одной культуре не носит военную стрижку и декоративные шрамы над левым ухом. Эти суровые знаки отличия могли принадлежать только пилоту того-самого-истребителя, и мир покачнулся. Она притащила в свой мир врага. Он жив, здоров и, судя по всему, намерен изощренно её пытать, а потом с особым смаком прикончить.

– Мне нужны координаты ближайшего вормхолла, – спокойный взгляд неестественно зеленых глаз резал без ножа.

«Если выживу, больше не буду препарировать млекопитающих», – поклялась лабораторная мышь и сжалась на песке.

– Я знаю, это довольно неприятно, – продолжил он мягко, – помогать врагу. Но спинной мозг, обмотавший горло, ещё неприятнее.

– Я… – Самина засипела и откашлялась, – понятия не имею, где мы и в какой стороне его теперь искать.

Мужчина покачал головой и подошел ближе. «Господи боже, это жабры? Настоящие жабры у него на шее. Значит, родом с Ибриона…» – она догадалась, что попала в лапы какой-то столичной шишки. Враг же изогнул бровь, ничем кроме этого не нарушая маску безразличия. А затем сделал то, о чем Самина была начитана, и все же оказалась совсем не готова увидеть наяву: выбросил изо рта длинную ленту змеиного языка. С едва слышным шипением тонкий раздвоенный кончик рассек воздух и ловко нырнул обратно. Так ибрионцы оценивали окружающую среду и других людей.

– Ты врешь, Самина Зури, – отчеканил враг, довольный итогом анализа. – Оглянись вокруг, растормоши свой топографический кретинизм и назови координаты вормхолла.