– Может, хватит за нами охране кататься? Ты ведь здесь.

– Какой охране?

– Ну… я заметила джип. За нами ехал.

– Тебе показалось. За нами ездит совсем другая машина. И если бы за нами кто-то следил, я бы уже знал об этом. А джип? Полный город джипов. Говорят, у вас нет денег, а народ на крутых машинах катается.

Я усмехнулась вместе с ним. В этом он прав. Я сама обращала внимание на количество дорогих автомобилей в городе. Наверное, он прав и мне действительно показалось. Как и тот человек под деревом сегодня… вспомнила и снова вздрогнула.

Я думала, что все кошмары в моей жизни остались позади, что я пережила все, что можно пережить, и больше со мной ничего подобного не случится… Я ошибалась. Кошмары имеют свойство возвращаться и становиться еще ужаснее, чем раньше. Только мои не были сном, они разодрали меня на части наяву.

А всего лишь за день до этого я поверила, что все налаживается, что я становлюсь нормальным человеком… Тем, кто может улыбаться и радоваться жизни, смириться с ужасной потерей и жить ради детей и семьи. После прогулки по городу и в торговом центре, мы поехали ко мне домой. Аминка вместе с Верой не отпускали Рифата. Они пристали к нему с расспросами об оружии бедуинов, и он пообещал дома рассказать им о ножах и мечах, которые испокон веков бедуины изготавливали сами. За этот год Рифат неплохо выучил русский. Конечно, он говорил с ужасным акцентом и коверкал слова, но он уже мог общаться с Верой и с моей мамой без переводчика, то есть без меня.

Пока они на кухне обсуждали холодное оружие, я укладывала Бусю, а это было совершенно непросто. Чертик никогда не укладывалась быстро, она вертелась, крутилась, пела песни, дергала меня за волосы и засыпала только тогда, когда у меня уже все нервы превращались в лохмотья. Но в этот вечер она уснула довольно быстро, и я вышла на кухню к Рифату и девочкам. И опять такая тоска скрутила душу, что это не Аднан сейчас с ними за столом… а Рифат. Как бы я сейчас была счастлива, будь это любимый моего сердца… но я теперь могу видеть его только во сне или в своих воспоминаниях.

Ближе к полуночи Риф засобирался, и я услышала, как он обзванивает гостиницы, оказывается, все еще не успел забронировать номер. И, кажется, с комнатами было туго. Он набирал снова и снова, ругался себе под нос, одеваясь в прихожей. На улице повалил снег еще сильнее, как назло расплакалась Буся, и я убежала ее укачивать, уложила и услышала, как Рифат вышел из квартиры. Выглянула в окно, а он прохаживается у машины и звонит, и звонит. Стало до дикости жалко его и стыдно за то, что в такую погоду выставляю человека буквально на улицу. А ведь он единственный, кто по-настоящему заботится обо мне. Набросив шубу, я спустилась вниз. Рифат тут же отключил звонок, увидев меня.

– Все занято. Наверное, придется спать в машине.

Он поджал губы и улыбнулся.

– Не надо искать номер в гостинице или спать в машине. Оставайся у меня. Я постелю тебе на диване в прихожей. А завтра уже найдешь, где остановиться.

Его взгляд вспыхнул тем самым огнем, который меня саму заставлял ощутить себя последней дрянью, и, протянув руку, погладил меня по щеке.

– Спасибо. Я не стесню.

– Я знаю. Поднимайся. Холодно здесь ужасно. К вечеру температура падает еще ниже.

Рифат резко привлек меня к себе.

– Когда ты рядом, Альшита, мне везде тепло. Я бы спал под твоими окнами и не ощутил холода и неудобств.

– Тебе не надо спать под моими окнами. Ты все же мой муж.

Я высвободилась из его объятий и потянула за руку к подъезду, а когда за нами закрылась дверь, я услышала рев мотора на улице, словно кто-то сорвался с места, завизжав покрышками, звук удара и снова визг. Какой-то ненормальный с ревом умчался в сторону центральной дороги.

– Дебилов всегда хватает. – сказала себе под нос и пошла впереди Рифата наверх. – Как тебе погода в России?

– Холод собачий, – ответил с акцентом по-русски, и я рассмеялась.

В эту ночь мне впервые за много месяцев приснился Аднан. Это был странный сон. Мне казалось, что все происходит наяву, и в тоже время мне было жутко до такой степени, что казалось я от этого ужаса во сне умру. То, что вначале началось, как дивная сказка в теплых песках при золотистом свете заходящего солнца в виде силуэта, скачущего ко мне на коне, окончилось так кроваво и больно, что я кричала во сне и охрипла от слез. Но вначале… я словно на повторе увидела нашу самую счастливую ночь в пустыне. Ту самую, в которую мы зачали наших детей.

– Хаби́б Альби, Аднан, – притягивая его к себе за шею, почти касаясь своими губами его дрожащих губ. Содрогаясь от наслаждения и голода. Как же я ждала этих касаний, этих сладких и порочных губ. И как же сильно хотела сказать ему о том, что люблю… о том, что никто и никогда не заботился обо мне так, как он.

И Аднан улыбается своей ослепительной улыбкой все шире и шире. И сойти с ума окончательно, когда сама нашла его губы, обхватила своими – сначала верхнюю, потом нижнюю, и он с хриплым стоном впился в мой рот, дрожа всем телом, прижимая меня к себе сильнее и сильнее, сталкиваясь языком с моим языком и содрогаясь от неописуемого восторга. Впервые мои пальцы сплетены на его затылке и впиваются в его волосы. И голод возвращается с новой силой, окутывает нас пеленой, маревом все той же непреодолимой жажды, а робкие движения моего языка у него во рту отдают едким возбуждением внизу живота. Отрывается от моих губ и скользит жадным широко открытым ртом по моей шее, по ключицам, и дрожит всем телом, пытаясь все сильнее и глубже втянуть в себя мой запах. Скользит пальцами по моей спине, сминая ткань джалабеи, и я чувствую, как кружится голова от его близости. И от его хриплого шепота… Божеее! Как же я хочу услышать его голос наяву. Как же я хочу хоть раз его услышать.

– Как же я соскучился по тебе, моя Зима, изголодался.

А потом вдруг хватает за шею, и я начинаю понимать, что это не ласка, что его пальцы сжимаются все сильнее и сильнее, а глаза, такие блестящие любовью всего лишь секунду назад, наливаются кровью и дикой злобой.

Впервые мне снилось, что он меня ненавидит, впервые я видела, как корчится от этой ненависти его лицо. А потом Аднан воткнул мне в сердце нож и со словами:

«Будь ты проклята!» – прокрутил его у меня в груди несколько раз. Но я не умерла, я упала на пол и, протягивая к нему окровавленные руки, ползла за ним на коленях.

Проснулась от того, что невыносимо болит в груди и все лицо мокрое от слез. Впервые я обрадовалась, что лучи солнца вырывали меня из пучины сна, в котором был ОН. Я юркнула в ванну – смывать с лица слезы и успокаиваться после пережитого ужаса. Долго смотрела на свое отражение, а у самой пальцы покалывает, и я все еще ощущаю, как по ним моя собственная кровь течет, и в груди больно так, словно там нож продолжает торчать. Умылась холодной водой и вышла на кухню, где Рифат уже варил арабский кофе. Увидев его, немного успокоилась. Ощущение, что сон был явью, ушло.

Приехала моя мама посидеть с Бусей, а мы отвезли Амину в школу. Такой обычный день. Как и всегда… Я иногда думаю о том, что все дни в нашей жизни надо считать особенными, потому что никогда не знаешь, чем они закончатся и кого уже на следующий ты можешь не увидеть. И я не знала… не знала, что до сегодняшнего дня я была все же счастлива, и, наверное, прогневила Бога своим горем и тоской. Я должна была почувствовать, должна была ощутить, что происходит что-то страшное, должна была понять еще несколько дней назад, что казаться много раз одно и тоже не может. Но я все же была беспечной и глупой идиоткой.

Впервые холодные пальцы страха впились мне в сердце, когда Амина не ответила на звонки, даже спустя час после того, как должны были закончиться школьные уроки. Я подумала, что она могла потерять сотовый, могла забыть его где-то. Да и часа достаточно, чтобы дойти домой. Позвонила маме, но и она не ответила мне. Странное чувство – еще нет сильного испуга, еще нет дикой паники, но уже что-то дергается в области сердца, что-то ноет там и мешает нормально дышать. И набираю ее снова и снова. Всех по очереди. Никто не отвечает и… и у меня не остается выбора – я звоню отцу.