Литмир - Электронная Библиотека

– Нет, не думаю. Кое-что заставляет меня предполагать, что наш клиент живет в окрестностях Шамбери.

– Что именно?

– Возможно, полуинтуиция.

– «Полуинтуиция»? Значит, именно это я должен сказать ее родителям? «Полуинтуиция»?

– Я чувствую, что он встретился с Аполлиной в школе, а может, даже в институте. Ему было известно, где она живет, он должен быть хорошо знаком с ней или же имел доступ к ее личному делу. Быть может, он намеренно дожидался каникул, чтобы не обнаружили слишком очевидную связь с Шамбери или Монтаньолем. Чтобы направить ваше внимание и поиски в другое место.

– Вы и правда располагаете только догадками своей «полуинтуиции» или же у вас есть доказательства?

– Вы составите собственное мнение, когда ознакомитесь с присланными нами отчетами. Надеюсь, наше руководство договорилось с вами о том, чтобы побыстрее обменяться досье?

– Поскольку ситуация не терпит отлагательств, мы действительно заинтересованы работать вместе.

Вик поднялся. У него появились кое-какие идеи. За окном уже совсем стемнело, крупными хлопьями валил снег.

– Если я не хочу надолго застрять здесь, мне лучше пуститься в обратный путь.

Бульгронье в последний раз внимательно изучил фотографии с места преступления и вернул их Вику.

– Что, по-вашему, связывает Аполлину и другую жертву из багажника?

– Еще слишком рано говорить об этом.

Мужчины обменялись рукопожатием. Вик уже выходил из кабинета.

– Лейтенант Альтран!

Бульгронье держал в руке его шарф. Вик улыбнулся:

– В этом году уже по меньшей мере пятый. Мне свойственно терять вещи, – он прикоснулся к виску, – а не только память.

– Мне это знакомо. И с возрастом лучше не становится. Кстати, с тех пор как вы здесь, меня мучит один вопрос: не видел ли я вас по телику? В какой-то игре или что-то в этом роде?

– Должно быть, вы обознались.

Вскоре Вик уже выехал на автотрассу в сторону Гренобля, а спустя полчаса свернул на департаментскую дорогу D1006, позвонил Вадиму и включил громкую связь.

– Ты что, и правда считаешь, что наш клиент состоит в штате института? Ты сомневаешься, что коллеги из Аннеси уже все там прошерстили?

– Учреждение дает возможность получить религиозное образование, а в «форде» на зеркале заднего вида висела цепочка с крестиком. В «Сеноны» мне почти по пути. В любом случае я ничем не рискую, если поинтересуюсь у директора, знаком ли ему серый «форд». Просто нанесу визит вежливости.

– Визит вежливости? Не дури, Вик, ладно? Давай не будем злить коллег из Аннеси. К тому же у нас пока нет бумажки, дающей нам право делать, что хотим.

– Вот именно, в бумажках вся проблема. Подумай об Аполлине, Вадим. Просто на секунду задумайся о ней.

Вик сердито разъединился. Достали эти формальности! Какой-то мерзавец отрезал девочке руки, ее жизнь висит на волоске, как можно ждать никому не нужных сраных бумажонок?! Фонари вдоль обочин встречались все реже, только небольшие живые просветы в вечной тьме скал. Дорога стала петлять и постоянно сужалась, словно вонзаясь в мир хаоса, где всегда царит ночь. Наступили сумерки, но было видно, как снег тонким переливчатым слоем устилает асфальт.

Вскоре в свете фар появился указатель «Монтаньоль», затем у подножия массива Шартрёз возник зловещий силуэт института «Сеноны». Тьму пронзали только три-четыре окошка, светящихся в разных местах трехэтажного строения. Вику показалось, что маловато, но он тут же вспомнил, куда приехал: в мир, где света не существует.

15

Жюлиан читал, когда ранним вечером в четверг в больницу пришла Лин. После бессонной ночи, проведенной в размышлениях о причине появления «зиг-зауэра» в ящике прикроватной тумбочки, она предпочла покинуть виллу на время, когда Колен и команда службы криминалистического учета копошились вокруг багажника внедорожника. Она пока не стала говорить Колену про свою находку, пусть у нее самой в голове прояснится.

Лин придвинула стул и уселась возле кровати:

– Как ты себя чувствуешь?

Жюлиан показал ей книгу: «Последняя рукопись».

– Ее сегодня утром, после обследования, принес врач. Я уже почти дочитал. Он мне и другие твои книги обещал. Довольно забавно открывать для себя собственную жену через роман, в особенности если его автор – мужчина. Как я понимаю, не следует говорить, что это ты?

– Здесь кто-нибудь наверняка знает, но я бы не хотела, да. И ты тоже.

– Мне надо отвлечься от твоей героини, которая держит в заточении писателя, от этой Жюдит Модруа, иначе я начну думать, что она рядом со мной. Ты пишешь такие… сложные и… жуткие вещи… Скажи мне, что эта женщина на тебя не похожа.

– Ни в малейшей степени. Она всего лишь плод моего воображения.

Он отложил роман и покрутил на пальце обручальное кольцо. Лин понимала его слова, хотя казалось, что они вылетают из зоба пеликана.

– А давно мы женаты? Как получилось, что я не сбежал? Я ведь живу с настоящей психопаткой!

Лин постаралась улыбнуться:

– Я пишу всего десять лет. «Последняя рукопись» – моя пятая книга. К тому времени как я стала писать, мы знали друг друга уже десять лет. Я выросла в Дюнкерке и преподавала в Берке, как мои родители. Ты нечасто будешь видеть их: выйдя на пенсию, они уехали в Тайланд. Нет, они нас не бросили… просто… они хотят жить своей жизнью, воспользоваться…

В ее глазах появилось мечтательное выражение.

– Когда мы познакомились, ты уже занимался реставрацией архитектурных сооружений… Школа, где я работала, оказалась одним из твоих объектов, так мы и познакомились.

Он сел в постели лицом к ней.

– Первое: я живу с какой-то знаменитостью. Второе: мне нужно чтение. Пять книг, говоришь? Я очень рассчитываю проглотить их, мадам «Нил Миррор»[10]. Миррор как «зеркало» по-английски[11], я полагаю?

Когда Жюлиан произнес ее псевдоним, Лин почувствовала, что смутилась, хотя не могла бы объяснить почему. То ли муж произнес его как-то по-другому, то ли ей показалось, будто он присматривается к ней, словно хочет что-то угадать. Так бывает с новым романом: месяцами ждешь его выхода, наконец получаешь и спешишь впиться глазами в его строки. Лин попыталась скрыть свое смятение.

– Можно и так сказать.

– А с чего это вдруг? Я имею в виду… Как тебе пришла в голову мысль взять мужской псевдоним? И писать такие зловещие истории?

Лин никогда не могла ни ответить на этот вопрос, ни проникнуть в тайны творчества. Она была учительницей, как до нее учителями были ее родители. В детстве она не поджигала мухам крылышки, а в юности не увлекалась фильмами ужасов. Да, она прочла много детективных романов, но это не могло объяснить чернуху ее стиля. Лин резко сменила тему:

– Я говорила с доктором. Сегодня он высказывается более обнадеживающе. Другие твои виды памяти, навыки, автоматические движения не пострадали. Повреждений мозга врачи не заметили… Похоже, сегодня утром у тебя уже было какое-то просветление?

– Логопед по одному давал мне разные фрукты. И среди них был банан. Это длилось всего какую-то долю секунды, но я увидел себя в голубых шортах на банановой плантации. И тебя рядом со мной. Это возможно?

Напрасно Лин напрягала память, ей ничего не пришло в голову. Но она утвердительно кивнула.

– Самые старые воспоминания наиболее устойчивые. Именно они первыми вернутся к тебе.

– Надеюсь. Расскажи мне о нас все. Где мы живем, кто я, про свою работу, про мою. Куда еще мы ездили? Есть ли у нас дети? Скажи, у нас большие дети? На фотографии, которую ты мне показывала вчера, наша дочь, я полагаю? Где она?

Лин испытала острую потребность прижаться к нему, уткнуться лицом в его плечо. Когда он отстранился от нее, она плакала. Он поймал пальцами слезинку, погладил Лин по щеке. Проявления нежности – этого давно уже не было.

– Что случилось?

вернуться

10

Здесь два «р», как в тексте оригинала. Заметка на полях рукописи Калеба Траскмана говорит о том, что это умышленно. (Примеч. авт.)

вернуться

11

Mirror (англ.).

20
{"b":"644825","o":1}