— Граф, позвольте пригласить вас на вальс.

Почти теряя сознание от понимания того, что нахожусь в шаге от позора, услышала напряженное: — Княжна, благодарю вас. Это огромная, несказанная честь для меня. — Теплая рука подняла мою руку и положила себе на плечо. Второй он обнял меня за талию, и мы закружились в медленном вальсе. Я танцевала, опустив глаза. Шнур аксельбанта расплывался перед моим взглядом. Страшное напряжение потихоньку отпускало меня. Мы сделали уже два круга по залу, и я услышала сдавленный голос графа:

— Вы ждали от меня оскорбления. Поделом мне. Я люблю вас, Виктория. Выслушайте меня, я имею право на этот танец. Это план отца, я понял. Что ж, я благодарен ему хотя бы за возможность прикоснуться к вам. Что дальше? Вы собираетесь уйти? Когда? Если бы вы дали мне шанс… совсем немного времени… надежду… Я так люблю вас! Вы увидите, поверите… Останьтесь на немного. Не оставляйте меня…нас. Он полюбил вас, как дочь, а я… это захватило меня так неожиданно… Я больше жизни люблю, я боготворю вас. Вы чисты и прекрасны, как первый снег. Будьте милосердны и просто…

— Это та самая, которую…? — Шипение мужчины в стороне и снова: — А что такого, если стыда совсем…ах, прекратите, я молчу, молчу! — Красивая блондинка, проходившая в танце со своим партнером мимо нас, с торжествующей улыбкой глядела мне в глаза.

Моя рука на плече графа потяжелела, поползла вниз. Я непроизвольно попыталась оттолкнуть его. Рваный вздох мужчины…мы уже несколько мгновений просто стояли между танцующих. Я опустила голову, пытаясь вдохнуть больше воздуха — его не хватало. Граф отпустил мою талию, сделал шаг назад и громко сказал, его голос звенел:

— Теперь, когда я милостиво прощен вами, я, граф Сизуанский Ромэр, имею честь предложить вам, княжна Черкасская, свою руку и сердце. Я люблю вас больше жизни, я умру за вас, Виктория. Я понимаю, что не достоин вас, но прошу, заклинаю — не отказывайте сразу. Дайте мне хоть несколько часов надежды. Прошу вас, подумайте до конца бала. Я на коленях умоляю вас о любви… — Красивый мужчина в белом мундире опустился на одно колено передо мной. Моя рука безвольной дохлой лягушкой лежала в его руке. Корсет сдавил, казалось, что и сердце, дышать было трудно. Я опять сделала попытку вдохнуть глубже и сдавленно проблеяла:

— Д-да! Да, граф, я…ох, — сказать «подумаю» мне не дали. Подхватив под подгибающиеся колени, граф уносил меня из танцевального зала. Все вокруг замерли. Вальс звучал, но танцоры превратились в зрителей. Я в панике искала взглядом Грэгора. Тот стоял бледный, как колонна, к которой он отступил. Он быстро вскинул взгляд куда-то вверх и в сторону, лицо его исказилось. Этот не спасет — поняла я, задыхаясь. На террасе молодой граф ослабил хватку, и я сползла вниз, ощутив ногами плиты пола. Он обхватил меня за талию, прижал так, что дыхание стало просто невозможно, и жарко выдохнув мне в губы «люблю», накрыл их своими губами. Воздух перекрыло полностью, голова закружилась, меня рвануло из его рук, и мир вокруг потемнел.

ГЛАВА 9

— Витка! Зар-раза! Витка? Прости, Натали, это сестра. Прости… — Сознание медленно возвращалось. Меня встряхнули и проволокли куда-то. Голова болела немилосердно. В глазах все двоилось и плыло, я крепко зажмурила их, схватившись за виски. Проклятый корсет просто убивал.

— Корсе-ет… — Простонала я, задыхаясь.

— Эко тебя, да что за черт? — Голосом моего брата стонало пространство, окружающее меня. Меня перевернули и больно толкли в спину.

— Ре-ежь, — хрипела я.

— Ты сама меня потом зарежешь за это. Сейчас…уже. — Мои легкие расправились, кислород потек по направлению к мозгу. В глазах тихонько прояснялось.

— Да оставь меня в покое, гад, не дергай больше. Дай что-то от головы.

— Твою голову ничего не спасет, там не на что воздействовать лекарственными препаратами, — удалялся голос брата. Бормотание в прихожей и хлопок двери говорили о том, что его девица умеет одеваться, как солдат по тревоге.

Я валялась на моем любимом диване в гостиной. Голова трещала. Потерла лоб и поморщилась — перед глазами мелькнул браслет на голубой атласной перчатке. Сердце замерло. Я медленно провела рукой по шее — колье тоже никуда не делось. Простонала, крепко зажмурившись. А! И ладно — не обеднеют.

— Пей, зар-раза. Что это было? Ты откуда такая красивая? Где шаталась? Родители с ума сходят, отменили гастроли. Носятся по конторам и детективам, а ты тут… Ты что, язык проглотила? Отстань, что ты ко мне липнешь? — А я плакала, прижимаясь к своему противному брату, плакала от огромного счастья, от того, что осознала, наконец — я дома. Он замолчал, приобняв меня за плечи. Мне нужно успокоиться — даже он своей дурной головой понимал это.

— Ты почто баб своих в мою хату таскаешь, поганец? — Счастливо улыбаясь сквозь слезы, спрашивала я. Он, ничуть не смущаясь, усадил меня и по-хозяйски прошелся по комнате.

— Вместе теперь жить будем. Тебе веры нет! Буду тебя контролировать, наставлять и воспитывать, раз родители не справились. Ты собралась в партизан играть? Ты где была? На кровать зачем прыгаешь, как дура? Фамилия могла остаться без продолжения. Опять же — у Натали тонкая душевная организация и она теперь трепещет от возмущения и стыдливости. Забыла даже одеть один предмет туалета, просила найти и сохранить.

— Я так люблю тебя, Мишка, так сильно люблю… — Я опять плакала.

— Сильно тебя приложило, Виктория… Я тоже тебя люблю, не переживай. Не реви, я слез не переношу, уйду сейчас. — Отвернулся брат.

— Я сама хотела просить тебя. Не звони родителям. Поезжай и привези их, пожалуйста. Мне нужно вам рассказать все. Два раза я не смогу… Пока приведу себя в порядок и поем — умираю с голоду.

— Жор — это хорошо, похудела ты как-то. Приходи в себя, Вичка. Жди тогда. Будем подъезжать — позвоню. Твоя мобила заряжена — на окне в кухне.

— Спасибо, Миш.

Я осталась одна в квартире. Наклонилась развязать ленточки туфлей и колье тяжело соскользнуло в ложбинку декольте. Долго раздевалась, снимая обувь, платье, гарнитур, чулки, корсет и панталоны. Выпутывала шпильки из прически, аграф сел намертво, перья поникли. Пришлось отстригать это великолепие вместе с волосинками. Убрала развороченную постель в спальне и выложила наряд на покрывало, рядом остальные предметы туалета и драгоценности. Это все придется показывать. Приняла душ и оделась в домашний трикотажный костюм с лягушками и лотосом.

На кухне нашла на столе остатки удавшейся попытки соблазнения Натали: салат, по-видимому из ресторана, конфеты, шампанское. Свечи прогорели до конца — до того, как пришла необходимость их потушить, Натали, видимо, сдала свои бастионы.

Поела я с аппетитом, хлопнула фужер шампанского — не мешает расслабиться немного. Взяла коробку конфет и пошла в кресло. Мелодии «Времен года» плыли по комнате. Сделала звук совсем тихим и притихла, откинувшись на спинку кресла. Сейчас мне предстоит тяжелый разговор. Тяжелый для родителей и старшего брата. Я уже пережила все то, о чем должна рассказать им. Я не собиралась ничего скрывать и приукрашивать. Моя семья должна знать все. Я собиралась круто менять свою жизнь, и мне необходима была их поддержка в этом.

Пока приехали Миша и родители, я еще дважды повторила поход на кухню за шампанским. Было страшно и стыдно. С этим нужно было что-то делать, и я делала, что могла. Вставать, встречая их, я не стала. Только протянула радостно: — Ма-ама…

— Ох, ты ж! Об этом я не подумал. Родители, может ее баиньки, а разборки на завтра?

— Я не смогу завтра. Не будем откладывать. Все хорошо. — Уныло тянула я. Родители застыли в дверях. Я отвернулась. — Сядьте.

— Ты бы хоть извинилась, зар-раза. Матери скорую вызывали через день, я задолбался на опознания чужих трупов мотаться.

— Следи за своей речью, Михаил. — Мама шарила рукой в поисках дивана. Я тихо плакала.

— Ах, княжна, не будете ли вы столь любезны?…

— Не надо, Миш, не трогай ее. Случилось что-то плохое, ты разве не понимаешь? — Папа усадил маму на диван и сел рядом с ней, обнимая за плечи. Мой спокойный и уравновешенный папа страшно нервничал, не справляясь с выражением своего лица и голосом: — Вика, ты в состоянии рассказать или не хочешь этого делать?