Узкая пешеходная дорожка, вкупе с нешироким пристанционным проездом, пролегала параллельно железной дороге.

Завидев впереди «сладкую парочку» встречных бомжей, каждый из которых с вожделением тащил на своем горбу по гигантскому изодранному пластиковому мешку, утрамбованному сплющенными пивными банками и прочей алюминиевой дрянью, гарантировавшими их обладателям (после обмена на соответствующий денежный эквивалент) достаточную дневную дозу для ухода в небытие, Андрей предусмотрительно сошел с дорожки на проезжую часть. Прошедшие мимо представители человеческого дна, оставив после себя густой и насыщенный шлейф мерзкого зловония, с радостью устремились к пункту приема металлолома, заботливо расположенному, для большего удобства падшей части населения, совсем неподалеку, в металлическом гараже.

«А ведь когда-то были людьми… Наверное…», – с обидным сожалением подумал он, одновременно бросив короткий взгляд на противоположную сторону проезда, где с завидной поспешностью возводился очередной многоэтажный «караван-сарай» руками все тех же вездесущих гастарбайтеров, жизненно необходимый для обогащения нового ненасытного ритейлера, с энтузиазмом включившегося в смертельную схватку за обладание содержимым тощих кошельков в большинстве своем пока еще прижимистого населения.

Однако же, до заветной цели оставалось еще минут пять хода, о чем услужливо предупреждала длинная череда разнокалиберных иномарок, припаркованных мелкой «офисно-болотной ряской», не желающей париться в столичных пробках и не имеющей возможности оплачивать дорогую московскую парковку, но, тем не менее, не прекращающей свято блюсти свою социальную статусность, а хотя бы и на коротком маршруте от дома до электрички.

Вот уже показался заветный пролом в станционном ограждении, упорно появляющийся вновь и вновь вопреки всем стараниям путейских ремонтников, укрытый густыми кустами и позволяющий в обход турникета выйти к станционной платформе, в который Андрей уже было и вознамерился прошмыгнуть. Однако нечто необычное, замеченное им впереди, заставило его изменить установившейся традиции.

Замедлив шаг, он стал осторожно, стараясь не делать резких движений и не стучать каблуками, продвигаться вперед. Пройдя на цыпочках с десяток метров, он, все-таки, смог рассмотреть то, что его так заинтересовало. Прямо на дорожке, у края глубокой дренажной канавы, полностью заполненной талыми водами, сидела небольшая темно-серая нутрия, пригретая теплыми солнечными лучами, и самозабвенно вычесывала маленькими лапками мокрую топорщащуюся на ней шерсть, время от времени поглядывая в зеркальную поверхность водной глади.

Восхищенный этой натуралистической картиной, Андрей подошел поближе. Нутрия, завидев его, мгновенно юркнула в грязноватую воду. Андрей внимательно посмотрел вокруг. Крыса нигде не появлялась. Почти заросший травой обломок ствола поваленного прошлогодним ураганом гнилого тополя со свежевыгрызенной сердцевиной лежал неподалеку, указывая на то, что поселилась она здесь недавно, но видимо основательно и надолго.

Не имея времени выяснять, сколько же она может просидеть на дне без воздуха, Андрей поспешил к пешеходному мосту через железную дорогу, попутно заметив про себя, что сегодня, к сожалению, придется таки заплатить за проезд.

Быстро поднимаясь по крутым ступеням почтенного железнодорожного моста с раритетным клеймом на двутавровых чугунных опорах «Bohum 1903», нагнал довольно пожилую женщину с аккуратной прической и неотвратимой сединой, с тщетным усилием пытавшуюся затащить наверх большой серый дорожный чемодан на колесиках, который, в свою очередь, упрямо пытался увлечь ее обратно за собой, к подножию моста. Бабуля, отчаянно сопротивляясь закону всемирного тяготения, настойчиво цеплялась одной рукой за облупившиеся от краски ржавые перила, являя собой наглядную иллюстрацию к работе бессмертного классика марксизма-ленинизма: «Шаг вперед, два шага назад».

Это упорное соперничество старости и тяжести невольно развеселило Андрея.

– Мадам! – торжественно провозгласил Андрей с интонацией Карлсона (который живет на крыше), обращающегося к фрекен Бок.

– Мадам! – еще раз повторил он, – позвольте мне помочь вознести Ваш драгоценный скарб на достойную высоту!

– Нет, нет! – шарахнулась от него старуха, от неожиданной наглости предложения чуть не выронив чемодан из рук.

– Отчего же, милейшая? – искренне удивился Андрей.

– Ой!.. Меня сейчас так «обул» таксист-узбек, зараза… До сих пор не могу прийти в себя!

– Да не убивайтесь Вы так. Может это был не узбек, а совсем даже наоборот: киргиз! – «успокоил» ее Андрей. А других сейчас все равно нет! И, наверное, уже не будет! Так что не переживайте и давайте Ваш чемодан!

– Нет, нет, я сама! – уперлась бабка.

– Я не гастарбайтер. У меня прописка постоянная, – Андрей попытался шуткой убедить несговорчивую женщину. Ну что Вы: не убегу же я с вашим чемоданом. В самом деле, мадам!

– Нет, нет, спасибо… – неизменно твердила «мадам», мертвой хваткой вцепившаяся в свой сундук.

– А впрочем, как Вам будет угодно! – не имея больше времени на уговоры обиженно изрек Андрей, перепрыгивая сразу через две ступени, – «выбирайтесь своей колеей!».

Не более, чем через минуту, взяв билет в автомате и пройдя через турникет, он вышел на недавно отремонтированную платформу, уже кое-где вздыбившуюся гребнями тротуарной плитки, уложенной в полном соответствии с негласным законом, утвердившимся на века в родном отечестве: проводить все ремонты только в осенне-зимний период. Строго. Без вариантов. Независимо от смены власти.

Втиснувшись вместе с плотной толпой пассажиров в вонючий вагон «скотовозки-душегубки», разукрашенной броской рекламой компании-перевозчика, но так и не оснащённой на исходе первой четверти двадцать первого столетия системой кондиционирования, Андрей не полез в середину, а присел на свободное местечко неподалеку от входа (через пару остановок выходить!), аккурат напротив густо размалеванной девицы, источающей удушливый аромат дешевого парфюма. Та, сосредоточенно разглядывая себя в зеркальце косметички и деловито завершая последними штрихами хищный макияж, злобно ощетинилась лохматыми огрызками рваных джинсов с выглядывающими из-под них китайскими иероглифами цветной наколки, несомненно нравоучительного и целомудренного содержания. Вспомнив недавно встреченную им по дороге взъерошенную водяную крысу, Андрей, словно старой доброй знакомой, сочувственно улыбнулся девице грустной улыбкой искреннего сожаления.

Взглянув на проплывающий за окошком пейзаж и не найдя в нем для себя ничего интересного, кроме уже давно известного, почти не меняющегося с годами и ставшего привычным до тошноты, он с тоскливой безысходностью обратил свой взор на окружающую его вагонную публику, которая сегодня тоже не вызвала в нем никаких эмоциональных откровений. Обычный, затюканный бытом подмосковный народ, по преимуществу ради коротания времени, со скучным видом мазюкающий пальцами по экранам уже ставших привычными и изрядно надоевшими гаджетов, успешно заменивших многим, от юных соплей до почтенных седин, интеллектуальное бумажное чтиво советских времен в обмен на тернистое блуждание по социальным сетям, сосредоточенное раскладывание карточных пасьянсов и глубокомысленное лопание мыльных пузырей.

Пока минут десять ехал до своей остановки, успел прослушать полезную информацию сменяющих друг друга вагонных торговцев о последних инновациях в области производства зубных щеток, садовых секаторов, универсальных средств «отечественного розлива» для мытья раковин, головы и унитазов, а также о несомненных и (надо же!) по-прежнему актуальных преимуществах новых средств женской интимной гигиены (неизменно по цене ниже рыночной!). С легкой иронией, смешанной с растерянностью и недоумением, открыл, неожиданно для себя, безусловную необходимость использования орфографического словаря в обиходной речи (за сущие копейки!). Более того: уже подъезжая к конечной точке своего путешествия – маленькому полустанку, который не каждая проходящая электричка благосклонно удостаивала своей остановкой, получил вдогонку в виде бесплатного бонуса несколько гитарных аккордов от вагонных менестрелей, дружно принявшихся исполнять в гнусавом миноре что-то жалостливое, душещипательное, дворово-лиричное. Почти народное, успешно гарантирующее обильность подаяния внимающей публики.