– Ипатьева?

– В его, в его…

– Боюсь, как бы вы не опоздали, – отозвался Модестов. – Не наши, так чехособаки там половину разграбили.

– А мне ничего не надо, – сказал Чемодуров. – Моего там ничего нет. Мне поглядеть.

– Наверное, можно, – сказал Горшеневский. – Только следует вам завтра, никак не сегодня – теперь поздно, с утра обратиться в штаб начальника гарнизона, а там – к полковнику Жереховскому или капитану Малиновскому. При штабе составлена дознавательская группа – особая. Упомянутые господа офицеры её возглавляют. Они-то вам и нужны. Может статься, и вы им понадобитесь.

– Так я, значит-с, того… – Чемодуров стряхнул несуществующую пыль с колен. – Того-с… э-э-э, значит, как ваша милость скажет, я могу идти-с?

– Идите, идите! – энергично закивал Горшеневский.

А Модестов хмуро пожал плечами и уставился в бумаги, всем видом своим говоря старику: надоел, без тебя дел полно.

– А потом у вас есть куда идти? – спросил Горшеневский.

Но старик не ответил и даже не обернулся. Он застыл у открытого окна и смотрел поверх цветов герани, в горшках на подоконнике, на тюремный двор.

– Терентий Иванович! – позвал капитан.

Старик вздрогнул и выговорил изумлённо:

– Спасён! Спасён, слава Господу и Царице Небесной! Чудо – чудо! – и широко перекрестился.

– Знакомого увидели? – заинтересовался Горшеневский, подходя к окну.

Прискакал и Модестов на одной ноге, оставив костыль у стола.

– Ещё один воскресший? – ядовито осведомился он.

А. А. Волков, бывший камердинер императрицы Александры

ПОСРЕДИ тюремного двора, вымощенного мелким круглым булыжником, стоял деревенский мужик – рослый, в косую сажень, в изношенной крестьянской поддёвке, отороченной серой смушкой и собранной на талии в гармошку, в полосатых портах и разбитых лаптях с грязными онучами. Чёрная с проседью борода, нечёсаная, свалявшаяся. Грязно-серые лохмы вылезли из-под полуразваленной шляпы, которая годилась разве что на воронье гнездо или для огородного пугала. Пришелец нерешительно оглядывался, словно не понимал, куда зашёл.

К мужику шагнул тюремный надзиратель.

– Чего-сь надоть, лапоть рваный? Не в трактир припёрся. Стража, зачем пропустили?

Крестьянин вдруг выпрямился – резко, по-военному, и прямо-таки ошпарил взглядом надзирателя:

– Ты что же, Спиридонов, харю суконную свою так высоко задрал? – осведомился мужик. – Ведь сам – крестьянский сын! Как и я, между прочим. А часовой хорошо знает, кого надо пропустить. Лучше тебя знает.

Надзиратель вздрогнул, отшатнулся, выпучил по-рачьи глаза и густо побагровел.

– Ваша милость, госпо… господин Волков? Вы ли это?..

– Трудно меня узнать? Верю, – усмехнулся мужик. – Но все-таки это я.

– Прошу покорнейше извинить, – резво согнул спину надзиратель. – Радость-то какая видеть вас в добром здравии!..

– Врёшь ты всё, Спиридонов. И не рад ты вовсе, и здоровье моё не так чтобы очень доброе.

– Вы к нам по делам? Чем могу служить-с?

– Ты уже мне услужил, когда я арестантом у тебя был. Начальник тюрьмы здесь?

– Ещё с паужина8 не пришли-с. Да вот они – пришли, стало быть-с!

В железную калитку в воротах протиснулся толстяк в мундире и направился в контору. Пройдя мимо крестьянина, внезапно остановился, обернулся:

– Тебе чего надобно, любезный?

И вдруг вскричал:

– Господин Волков! Алексей Андреевич! Да вы ли это? Глазам своим не верю!..

– Тем не менее, это я, любезный Пинчуков. Резво ты мимо проскакал. А Спиридонов мне и вовсе чуть было плетей не пообещал. Совсем загордились вы тут при большевиках, вознеслись…

Начальник бросился к пришельцу, схватил обеими руками его руку и затряс так сильно, что с его круглой физиономии слетели капли пота. Потом отошёл на шаг, продолжая с изумлением разглядывать гостя с ног до головы.

– Трудно, трудно вас узнать! Как вы, однако, измучены. Значит, спаслись… А ведь мы вчера по вам панихиду отслужили!

– Благодарю за заботу, – усмехнулся Волков.

– Из Перми телеграмма приходила, что вас там в тюрьме были расстреляли!

– Значит, не до конца расстреляли… В такое, наверное, поверить нелегко.

– Нелегко! – подтвердил Пинчуков, снова хватая Волкова за руку. – А вы вон какой герой: прямо из зубов красных драконов вырвались!

– Кто сей? – спросил Модестов старика Чемодурова, но тот лишь всхлипывал и мелко крестился.

– И вы не знаете, Сергей Феофилактович?

– Теперь знаю. Не сразу догадался, – ответил Горшеневский. – Перед вами – господин Волков Алексей Андреевич, личный камердинер бывшей императрицы Александры. Натурально цепным псом при ней состоял. Никто мимо него проскочить не мог. Даже сам Распутин. Это же какие тайны царского двора он носит в себе!

– И я вспомнил, – сказал Модестов. – В списке заложников, расстрелянных в Пермской тюрьме. Из придворных там содержались генерал Татищев, матрос Нагорный… Отдельной графой – великая княгиня Елена Петровна со сворой холуёв. Ещё графиня Гендрикова, гофлектрисса Шнейдер. И Волков. Все расстреляны! Кроме княгини. Как же он объявился с того света? Воленс-ноленс подумаешь, что без колдовства не обошлось, – хмыкнул он.

– Какое колдовство, Алексей Автономович! – отмахнулся капитан Горшеневский. – Не один он такой на свете. Нужно просто хотеть жить. И, конечно, немного везения. Про Чистосердова, присяжного поверенного и члена революционной управы, до большевиков, слышали?

– А что Чистосердов?

– Прямо из-под винтовок, из расстрельного строя бежал. Совсем голым. Как праотец Адам.

Тем временем Пинчуков, увидев, как по воротнику поддёвки Волкова поползла вошь, сказал решительно:

– Знаете что, Алексей Андреевич? Пойдёмте ко мне. Баньку-с велю истопить, жена соберёт поужинать, чем Бог послал, наливочка найдётся – ещё довоенная, точнее, дореволюционная.

– Благодарю сердечно, – сказал Волков, растрогавшись. – Банька… – он мечтательно закрыл глаза. – Настоящее чудо… А вот и наш Терентий Иванович!

С крыльца конторы сошёл Чемодуров и, шаркая подгибающимися ногами, поковылял к Волкову. Они обнялись.

– Как, Терентий Иванович? Не получилось в Тамбовскую?

Чемодуров заплакал. Пинчуков и Волков переглянулись и одновременно вздохнули.

– Государь, – всхлипывал Чемодуров. – Государь, я узнал сейчас…

– Да, – сказал Волков. – И я узнал, ещё в Перми. Расстрелян, Царство ему Небесное… А что с семьёй?

– Нет, не так! – воскликнул Чемодуров. Слезы у него моментально высохли. – Жив Государь! И Государыня! И детки! Врали красные бесы про расстрел. Врали!

– Вот как! – удивился Волков и снова переглянулся с Пинчуковым. Тот закатил глаза и развёл руками.

– Ведь вы тоже всё знаете! – с упрёком сказал Чемодуров начальнику тюрьмы.

– Не могу утверждать наверное, – осторожно возразил Пинчуков. – Я только четыре дня как в городе. Как большевики заложников стали хватать, загодя выехал подальше, в деревню, к родным супруги. Тем и спасся. Иначе не быть живу.

– А теперь на старую службу? – поинтересовался Волков.

– Не знаю. Комендант чехословацкий временно назначил другое начальство. Но и мне работа найдётся, – обещали в прежней должности. Тюрьма, хоть и пустая, но скоро будет тесно. Чистку большую чехи по городу делают.

Издалека послышался сухой треск – словно сломали пучок хвороста.

– Вот! – кивнул в сторону прозвучавшего залпа Пинчуков.– Уже вовсю чистка идёт. И то верно – иначе все вражьи дети тут не уместятся. Что, Терентий Иванович? Хотите что-то сказать?

Чемодуров не ответил – он съёжился и втянул голову в плечи.

– Так! Считаю, мы всё решили, – заявил Пинчуков.– Сейчас велю запрягать. Если новое начальство позволит.