– Твою ж…что случилось со мной в тот день?

– Как указано в вашей карте, вы прибыли с тяжелыми травмами ног и рук, а также…

– Что еще?

– Еще в ваши ребра вошла металлическая труба, которая повредила множество органов. Простите, возможно, я вам чрезмерно прямо излагаю ситуацию.

– Но я этого не помню. Черт побери, целый месяц.

– Да, видимо осложнения, что произошли две недели назад неблагоприятно отразились на ваших когнитивных функциях. Прошу меня извинить, но вашу скорую выписку лучше всего отложить, чтобы тщательно изучить, не повлияла ли авария на другие участки вашего мозга. Я запишу вас на несколько процедур, получив результаты которых, мы увидим полную картину вашего состояния. Вы не против?

– Вы же врач.

– Хорошо, что вы согласны, самое главное, это помогать друг другу. Что еще вы помните?

– Со мной был мой друг, как его состояние?

– Можете назвать его имя и фамилию, и я проверю по базе данных?

– Да, Саймон Валенти.

– Валенти?

– Угу. А меня кто-то навещал?

– На сколько мне известно, нет, но я уточню.

– Хорошо, спасибо.

– Я думаю, что пока вам стоит отдохнуть, мы уже многое сделали для вашего долгого пробуждения.

– Ладно, спасибо вам.

– Можете на ты.

– Договорились, Эйк.

– И да, если для тебя сегодня тринадцатое, то с прошедшим днем рождения!

"Думай своей головой? Что это вообще значит? Я всегда думаю своей головой."

– Эй, подъем, время вспомнить!

– Чего…? Эйк, это ты?

– А? Кто? Боже, тебя лечит еврей?

– Сай? Это ты?

– А ты на хануку с Христом рассчитывал?

– Он германец скорее, чем еврей.

– Хахахах, еще лучше, вот это у тебя пати.

– Что ты тут делаешь? Как ты? Почему ты не приходил?

– Долго объяснять, но главное, что я тут. Я многое сказать не могу, хочу узнать у тебя, что ты помнишь?

– Чего? Долго объяснять? Я уже месяц торчу в больнице и неизвестно сколько еще пролежу тут, а ты мне говоришь, что долго объяснять.

– Але, дядь, хватит. Ты чего разорался, хочешь, чтобы нас услышали? Просто скажи, что ты помнишь?

– Урод ты гребанный, ты совсем рассудок потерял? Ты меня слышишь?

– Слышу, поэтому и задаю тебе этот вопрос уже в третий раз…

– Дада, что я помню, хочешь узнать?

– Очень, Том, расскажи мне и не кипятись, прошу тебя.

– Я помню, как ехал с тобой в гребаной машине, мы болтали с тобой о фермерах и о твоей несчастной жизни, потом мне позвонила Клара и я с ней разговаривал.

– Так, а потом?

– Потом мы говорили о гимнастке и твоей склонности к педофилии.

– Ага, а после?

– Потом…потом был…

– Кто был?

– Поворот был…и....

– Том, прошу.

– И все.

– Что все?

– После поворота я ничего не помню.

– Ладно, я понял, про меня никому ни слова, я тебя потом найду.

– Что? Сай, стоять, куда ты?

– Все потом, дам тебе совет….

– Какой нахрен совет?

– … чаще думай своей головой!

И он исчез, так же непонятно, как и появился. Ну понятно, что через дверь, но все очень странно. Чертова слабость в теле. Если бы не она, то я погнался бы за ним. Но я прикован к постели. Думай своей головой? Что это вообще значит? Я всегда думаю своей головой…

…Видимо я уснул, ведь, когда я открыл глаза, мне уже били в глаза яркие лучи дневного светила. Из-за стремных и дешевых жалюзи свет не мог полностью озарить мою палату светом, и все помещение было украшено световыми полосками, как в каком-нибудь нуаре про детектива. А еще мои уши сразу и без лишних разговоров штурмом взяли миллионы самых различных звуков. От чьих-то разговоров до шума работающих аппаратов.

– Ну у тебя тут и обстановка, прям как в нуаре.

– Эйк, это ты?

– Привет, конечно я, а кто же еще? Или ты кого-то ждал?

– Не то чтобы ждал.

– А что? Как твое самочувствие?

– Будет сильно лучше, если ты расскажешь о нем. Ты же знаешь, что у меня проблемы и, скорее всего, знаешь какие и как их решить.

– Я бы не стал это называть проблемами, скорее осложнениями, которые довольно просто можно устранить.

В его голосе чувствовалась неприятная нотка сожаления. Но он чего-то недоговаривает, то ли потому что ему сложно, то ли потому что не хочет. Хотя Эйкхард очень живо и честно переживал за меня и мое состояние. Либо он из-за его многолетнего опыт научился натурально врать людям, либо я впервые встретил человека, которому не наплевать на меня. Даже в своей матери я никогда не видел такого. В любом случае мне хотелось узнать, что скрывается за завесой его недомолвки.

– Но?

– Но мне нужно провести еще несколько анализов, чтобы быть уверенным в своем диагнозе.

– А могу ли я узнать свой диагноз?

– Пока я не буду в нем уверен, это лишь предположение. С официальным же диагнозом я сразу подойду к тебе и поделюсь им с тобой. Только не прими это как грубость.

– Да я бы и рад, просто я сейчас как слепой на минном поле из сотни тысяч вопросов.

– Неплохое сравнение.

– Эйкхард.

– Прости, я постараюсь максимально помочь тебе в преодолении препятствий.

– Спасибо.

– Ты не против, если я осмотрю тебя?

– Мне нужно раздеваться?

– Ахаха, Том, на тебе всего-то длинный кусок ткани с прорезями для рук, так что всегда успеешь, а пока просто расслабься и постарайся подумать о чем-то веселом, окей?

– Окей, Эйк.

Самое веселое, что я мог найти сейчас в своей голове это лишь то, что уже месяц меня никто не хватился, и вся эта мистика происходящего походит на содержание какой-то книжки, полной неожиданных поворотов и умопомрачительных развязок. Вот только реальность сильно проще и примитивнее всех романов и новелл. Ко мне никто не пришел, лишь потому что я никому не нужен или просто не смогли меня найти, а этот невероятно таинственный диагноз не что иное, как простая черепно-мозговая травма и чрезмерная забота моего врача. Скорее всего уже вечером мне сообщат, что у меня, я проваляюсь тут еще неделю и потом поеду к себе домой, и удивлю всех, что я еще жив, а многих очень сильно огорчу. К ним я пойду в первую очередь.

– Я тоже подумал про нуар.

– Чего, Том?

– Я когда пришел в себя, тоже подумал про киношную атмосферу в комнате.

– Аааа, вот про что ты. Ну да, мой сосед в общежитии любил нуары. И я много их просмотрел.

– Тоже полюбил?

– Ты что? Нет, конечно! Мы очень часто ругались по этому поводу с ним. Ну как мы, больше я, а он просто отмахивался и продолжал смотреть. Ты мог бы привстать?

– Да. А какие фильмы ты любил?

– В юности про космос, а потом никакие. Ноги вот сюда ставь.

– Из-за своего соседа?

– Из-за него тоже. Давай попробуем встать. Только опирайся на меня.

– А еще почему? Ааааа! Черт возьми! Что у меня с ногой?!

– Аккуратнее. Упирайся в меня руками. Очень не спеша становись на ноги. Ты долго их не использовал, они, так скажем, в спячке. Их нужно восстанавливать.

– Жесть. Я их почти не чувствую, только так что-то тонкое внутри, будто я на спицах стою, а остальное накладка.

– Это твои кости. Отлично, что ты чувствуешь их, если бы ты их не чувствовал, то это значило бы, что твои ноги отнялись и тебе бы пришлось учиться ходить заново и полностью восстанавливать свою нервную систему.

– Ага, я везунчик.

– Ну это уж точно, не каждый переживает падение самолета.

В этот момент меня будто укусила пчела, и сразу же остановилось время. Ибо я лишь успел ощутить мощную боль по телу и удивление от неожиданной волны той самой боли. Не знаю связано это с ногами или лишь услышанная новость меня шокировала так, но я точно понимал, что он не оговорился и не шутил. Эйкхард так сильно увлекся моим осмотром, что забыл про любую осторожность в разговоре со мной. Поэтому стал рассказывать про возможные осложнения и это…