Не обнаружив ничего подозрительного, Ермошка вернулся в детскую спальню и, спрыгнув с верного «коня» покровительственно сообщил:

– Зря дрожите, крохотульки мои, нетути супостата. Видать, убёг гад. Наверняка какой-то очумелый сараешный крыс решил над вами поизголяться. Зря всполошились. Ложитесь-ка быстро по кроваткам, а сараешников больше не бойтесь, они наказаны! Висят в старых часах в паутине, как сухие пауки.

– В паутине?

– Как сухие пауки? – загалдели до крайности удивлённые «крохотульки».

– Так, всё! Завтра-завтра. Некогда мне тут с вами. У меня делов – во, за три дня не перелопатить! – Ермошка резанул себя по шее ребром ладони, показывая, что он, вообще-то, весьма занятой господин и не намерен тратить драгоценное время, нянчась с глупой мелюзгой, которая боится обычной тени.

После чего Ермошка гордо задрал голову с вороньим пером в нечёсаных вихрах, всем своим видом показывая, что инцидент исчерпан, удалился без дальнейших объяснений «лопатить» неотложные дела, а точнее – резаться до утра в шашки с хозяином погребка Збигней. В ближайших планах у домовёнка было во что бы то ни стало выиграть у жадного Збигни банку вишнёвого компота.

Варюшка, Сэмми и Джоконя разбрелись по кроваткам. Зая с балалайкой привычно задремал стоя у кукольного рояля. Братья-потапочки по обыкновению засыпали там, где их настигал сон, то есть где придётся – в самых разных уголках дома и даже посреди комнаты. Сладко зевнув, полусонный Потап тихо спросил у более смышлёного Топы: «А как ты думаешь, например, могут ли сухие пауки выбраться из паутины? А?!» Но Топа уже спал и ничего не ответил глупенькому братишке.

После пережитого явления жуткой тени, игрушки со страхом ждали наступления следующей ночи. Предшествующий отбою день, надо сказать, выдался весьма суматошным. Дело в том, что Оля задумала сшить всем своим маленьким друзьям одинаковую школьную форму из большого старого бабушкиного платка в клеточку. Поэтому с утра до вечера девочка что-то кроила и строчила на детской швейной машинке.

Затем для игрушек настала ещё более изнурительная процедура бесконечных примерок, а так же подбора пуговиц, замочков и других швейных украшений. Даже когда портновская работа была окончена, все ещё долго были заняты уборкой комнаты, ведь катушки и пуговки рассыпались по всей детской.

Утомлённая дневной суетой Оля быстро уснула, а игрушки маялись в необъяснимом тревожном ожидании, что усилилось с наступлением темноты. Чтобы спастись от волн накатывающей паники друзья занялись своей любимой игрой в жмурки, которая всегда безотказно спасала от хандры.

В уснувшем доме, где стал слышен даже тихий скрип половиц, сохранять тишину при столь подвижной игре удавалось с трудом. Игрокам приходилось двигаться весьма осторожно на цыпочках, но самым сложным было – сдерживать смех. Друзья изо всех сил старались сохранять тишину, чтобы не разбудить хозяйку. Поэтому из-под Олиной кровати, где происходило игрище, доносился лишь едва уловимый топоток маленьких мягких ног да учащённое дыхание.

С какой бы считалочки ни начиналась игра, а вадить всякий раз выпадало страдальцу Сэмми. Варюшка завязала негритёнку глаза своей косынкой и раскручивала его приговаривая:

– Раз-два, три-четыре,

Кто живёт в моей квартире?

Тапки, куклы и Ермошка.

Посчитай ещё немножко.

Ну, а кто, игрушек кроме,

Проживает в этом доме?

Оля, бабушка и кот.

Посчитай наоборот.

Три-четыре, два и раз,

Лови мышек, а не нас!

Как только прозвучали последние слова считалочки, игрушки бросились врассыпную. Сэмми покачиваясь на нетвёрдых ногах, растопырив в стороны пухлые ручонки, двинулся на поиски. Убегать от неповоротливого недотёпы, страдающего от сильного головокружения, было легко и весело.

Особым шиком для себя Джоконя считала подскочить к вадящему на опасно близкое расстояние, для начала покривляться на потеху публике, а затем, дёрнув растяпу за чёлку, ловко улизнуть из-под самого его носа.

Правда, к чести Сэмми, ему дважды почти удавалось настичь самоуверенного, но, увы, медлительного Потапа. Вместе с тем даже такому увальню, как правый из братьев-тапочек, удалось-таки избежать участи следующего вадящего.

Впоследствии никто так и не смог припомнить, когда среди игроков затесался кто-то посторонний. Но именно его совершенно неожиданно поймал негритёнок, сообщив об этом радостным шёпотом: «Поймал! Поймал!»

Однако по правилам игры, вадящему ещё предстояло вслепую опознать схваченного, не снимая с глаз повязки. Сэмми стал осторожно ощупывать лицо незнакомца. Маленькие пупсячьи ладошки несколько раз прошлись по огромному загнутому носу, по узкому вытянутому овалу лица, по высокой шапочке…

Сначала Сэмми никак не мог взять в толк, кто же перед ним. Затем медлил уже намеренно, словно боясь себе признаться, что поймал какого-то незнакомого уродливого чужака. Вдруг негритёнка осенила счастливая догадка, ну кто же кроме извечной насмешницы мог так коварно и зло над ним подшутить:

– Джоконя, это ты! Я понял, ты надела маску Буратино из коробки с новогодними украшениями!

Но когда он, наконец, не выдержав, сдёрнул с глаз повязку, то увидел перед собой совершенно неизвестного субъекта с длинным лицом цвета скорлупы грецкого ореха, в широкой атласной рубахе в пол, и колпаке с кисточкой. Человечек обладал удивительно несообразно-широкими ладонями. Но самое впечатляющее во внешности незнакомца был его выдающийся орлиный нос. «Не нос, а целый парус, – подумал Сэмми, – если вот, например, сильный ветер дунет сбоку, то этого дядьку может унести далеко-далеко… Хорошо бы!..»

Сэмми, озадаченно озираясь, только теперь заметил, что, оказывается, все игроки окружили их и уже несколько минут с выпученными от удивления глазами созерцают сцену узнавания и в полном недоумении ожидают, что же произойдёт дальше. Невольное: «Ой!» – выскочило у изумлённого Сэмми.

– А вы, извините, кто? – осмелилась спросить отважная Варюшка, которая первой пришла в себя.

– Прриветствую вас, достопочтенная публика! Что ж это вы, позвольте поинтерресоваться, никогда штоль настоящего Петррушки не видали?

– Ну, почему же не видали? Видали. У бабушки в огороде её полным-полно! И петрушка растёт, и салат, и редиска, и лучок.

– Сама ты – рредиска, глупая вязаная барышня! Петррушка – это я!

– Это что же прозвище такое? А почему именно петрушка, а не баклажан или укроп? – осторожно поинтересовался Сэмми, сам испугавшись своей смелости.

– Вот ещё! Петрушка – это от имени Пётр только ласково. Понял, черрнявый?! А вообще-то, я по пачпорту – Пётр Балаганыч Уксусов.

– И откуда вы такой, простите, взялись? Да ещё с пачпортом? – поинтересовалась Варюшка, озвучив общий вопрос.

– На черрдаке жил, в большом кованом сундуке.

– А где у вас, извините, ноги? – С дрожью в голосе спросил Сэмми, увидев, что длинная рубаха странного дядьки колышется над полом, не обнаруживая нижних конечностей.

– Не боись, черрнявый, я такая же кукла, как и ты, только перрчаточная. Петрушка – великий арртист и ррежиссёр! Работал и в верртепе, и на яррманке, и в настоящем кукольном театрре!

– И как это перчатошная? Как тряпошная штоли? – прервала выступление великого артиста Варюшка.

– Перчаточная, то и значит, что как перчатка. Человек надевает меня на рруку, и я начинаю управлять им! Таким обрразом большой взрослый детина только лишь подсаживает меня повыше, чтобы меня было видно со всех сторрон и делает только то, что ему велю. Я – мирровая знаменитость! Да меня и в Прруссии знают и во Хрранции. Повезло ж вам, прростакам, меня узреть-лицезреть!