Стоит ли удивляться, что моя мама выросла точь-в-точь такой, как ее родители. Внешность для нее совсем не главное, несмотря на то что сама она – яркая блондинка, зато она славится умением готовить, гостеприимством, невероятным трудолюбием и неисчерпаемым оптимизмом. Эти качества, воспитанные в ней родительским примером, определяли и мое детство.

Как мамины родители прививали свои ценности ей, так и она передавала их мне и сестрам. Выросшая среди людей, которые любили ее и принимали такой, какова она есть, моя мама изливала те же чувства на своих детей, то есть на нас. Единственное, что ее смущает, – привычка дочерей разгуливать, не обременяя себя излишком одежды.

Хотя я модель и зарабатываю на жизнь своей внешностью, мама всегда напоминает мне о ценностях, принятых в нашей семье, и первая из них – внешность не имеет значения. Она не делает меня важнее других людей. Мама часто говорила мне: «Я знаю, что если выглядишь хорошо, то и отношение к тебе особое. – А потом добавляла: – Мне все равно, что кто говорит или делает. Ты должна помнить, что каждый человек ценен по-своему».

Когда я в свои двенадцать лет начала ездить в Нью-Йорк и работать как модель, мама не обращала никакого внимания на те стереотипы, какие доводится слышать о Большом Яблоке. Она, хоть и была дочерью набожного фермера из Среднего Запада, не считала этот город гнездом порока, кишащим негодяями, которые только и ждут возможности воспользоваться наивностью юной девушки. Всякий раз, когда мы вдвоем ехали в Нью-Йорк, моя мама, которая в то время всегда сопровождала меня, когда я отправлялась работать, советовала мне подходить к этому новому для меня городу с открытым сердцем.

– Не стесняйся просить о помощи, – наставляла она. – Смотри людям в глаза, когда говоришь с ними. Всегда смотри им в глаза. И улыбайся.

– Но, мама, на людей в Нью-Йорке смотреть не принято! Это все знают. Кончится тем, что меня примут за проститутку!

– Глупости! – отрезала она. – Люди добры. Смотри на людей и улыбайся – и тогда есть неплохой шанс, что получишь улыбку в ответ.

И это правда!

Даже когда моя модельная карьера пошла на взлет и я переехала в Манхэттен на постоянное жительство, мама не уставала напоминать мне, что надо быть приветливой. Когда же я поселилась в Файненшл-Дистрикт в доме со швейцаром, мама учила меня:

– Узнай, как зовут твоего швейцара, чтобы, заходя в подъезд, ты всегда могла поздороваться с ним и назвать по имени.

В подвале этого дома была прачечная, куда я сдавала одежду, и мама снова советовала:

– Узнай, как зовут женщин, которые стирают твои вещи, и обязательно говори им, как ты благодарна. Они трудятся ничуть не меньше тебя, если не больше. И заслуживают такого же уважения, какое получаешь ты.

Люби ближнего своего, как самого себя. Даже если живешь в Нижнем Манхэттене.

Мама была права. Я усвоила ее совет – быть добрее к другим – не только потому, что так жить правильно, но и потому, что это действительно улучшает жизнь. Свой карьерный успех я в немалой степени отношу на счет того, что следую маминому примеру. Даже в такой недоброй и конкурентной индустрии, как модельный бизнес, ты ничего не добьешься, считая себя лучше всех.

Вот почему перед показом моей коллекции белья, когда ведущий стилист спрашивает, хочу ли я боковой пробор (как я обычно делаю) или прямой, как у остальных девушек, я отвечаю:

– Я хочу выглядеть, как все остальные.

– Какую длину будем делать? – спрашивает стилист, беря в руки здоровенный пакет с шиньонами.

– А какую делают все остальные?

– До лямки лифчика.

– Значит, такую.

То же самое повторяется с маникюршей, которая желает знать, точно ли я хочу угольно-серый лак на ногти.

– Да, такой же, как у всех остальных девочек.

Даже становясь требовательной, я делаю это по-доброму. Оказывается, красная подводка вовсе не шикарна; она ужасна. Когда стилист в первый раз показывает мне мое лицо в зеркале, я пытаюсь сохранить хладнокровие: «Необычный вид…» Я пытаюсь убедить саму себя, что это выглядит круто. Но просто не получается. Мне совершенно не нравится. Я понимаю, что Addition Elle – это передний край моды, что не может не радовать, но от этого образа на моем лице у меня мурашки по коже. Поэтому я не прошу – я решительно заявляю команде, что мы меняем макияж (красный остается только на нижнем веке, более тонкий и растушеванный). Хотя это приказ, я преподношу его уникальным способом, который мне подсказал мой муж Джастин. Его суть в том, что, изложив свое требование до конца, я взрываюсь громогласным маниакальным хохотом, который заставляет другого человека невольно хохотать вместе со мной, так что он не успевает опомниться, как уже соглашается на все, о чем бы я ни попросила. В данном случае это означает полную смену макияжа всем участницам примерно за час до шоу.

– Мы меняем макияж! Муа-ха-ха-ха-ха!

И визажист на диво спокойно это воспринимает, особенно если учесть, что последний час перед модным показом – это время, когда всё вокруг действительно сходит с ума (а последние 15 минут и вовсе творится первозданный хаос) – и, разумеется, именно в этот момент появляется моя мама со своей лучшей подружкой, которую я зову тетушкой Барб. Они с ног до головы одеты в черное, как я и просила.

Я понимаю, что она уже здесь, раньше, чем вижу. Ее голос гудит: «Приве-ет!» А этот громогласный хохот! Догадаетесь, от кого я получила его в наследство? Мы – шумная семейка.

Три разных человека завивают мне щипцами шиньоны, педикюрша красит ногти на ногах, а модный репортер задает вопросы – и тут моя мама говорит:

– Я хочу с тобой сфотографироваться.

Она же мама, в конце-то концов.

После того как я пару раз нетерпеливо закатываю глаза (я же ее дочка, в конце-то концов), мама с Барб испаряются, и вдруг наступает решительный момент.

14.44. Два человека натирают маслом мои ноги, еще один припудривает зону декольте и маскирует синяк на ноге.

15.06. Костюмеры подключаются к действу, девочки строятся в шеренгу. «Убедитесь, что лифчик застегнут на последние крючки! – кричу я. – И что грудь выпирает точно в нужном месте!»

15.15. Впервые за весь день за кулисами воцаряется абсолютная тишина. Показ начинается. Мне нестерпимо надо в туалет, но я игнорирую зов природы…

Мне, вибрирующей от адреналина, кажется, что я сразила всех наповал. Но так ли это? Мне необходимо увидеть фото, потому что я знаю, что будет дальше. Все будут сравнивать мое тело с тем, каким оно было в прошлом году, рассуждать, хорошо оно выглядит или не очень, стала я толще или стройнее. Я уже вижу все эти статьи и посты в блогах, в подробностях обсуждающие мои ляжки. Да кому какое дело? – пытаюсь я сказать самой себе. Однако в тот же момент меня охватывает неуверенность, которую ощущает каждая женщина, выставляя себя на обозрение – будь то на подиуме, в церкви на собственной свадьбе или на первом свидании.

Хорошо ли я выглядела?

Хотелось бы мне, чтобы мой вопрос был иным, но уж что есть, то есть. Я не обладаю никакой сверхчеловеческой способностью, которая делала бы меня непробиваемой для критики и негатива. Всегда будут люди, способные заставить тебя плохо думать о себе. Вот только на днях на съемках кто-то спросил, сколько мне лет, и когда я сказала, что двадцать девять, в ответ услышала: «О, как я понимаю, вы демонстрируете не только телесное разнообразие, но и возрастное!» Неприятно! Дело не в размере и не в возрасте, но в том, как ты подаешь себя и справляешься с ситуациями, которые порой бывают несправедливыми.

Уязвимость – не грех, и каждый человек имеет право на свои собственные чувства. Но я существую для того, чтобы сказать вам всем: хотя поначалу я не испытывала любви к своему целлюлиту или растяжкам (и не всегда благодарна за них и по сей день), я имитировала эту любовь, пока она наконец не стала ощущаться как реальность.