– Ты что, реально будешь это пить?

Джек удивился:

– А что не так? Ты, похоже, перепил своих латте.

Я уткнулся в меню и украдкой наблюдал за происходящим. Бариста как раз поставил перед Джеком высокий прозрачный бокал с его Паталипутрой. По цвету ее можно было принять за кофе со сливками, а сверху действительно торчал кусочек чего-то бледно-желтого. Мне кажется, я даже разглядел там кратер!

– А как это на вкус?

Джек улыбнулся.

– Ну вслушайся в название «па-та-ли-пу-тра». Это же просто засахаренный лимон какой-то!

– То есть ты хочешь сказать, что это кофе с цитрусовым сиропом?

Бариста хихикнул, а Джек махнул на меня рукой.

– Давай-ка начнем с отвара из кленового листа, засушенного между страницами сборника стихов Бродского?

Я понял, что сам точно ничего не выберу, поэтому принял его предложение. Звучит безобидно. На вкус кленовый лист и Бродский оказались ореховыми.

– Миндальными, если быть точным!

Сказал Джек, будто услышав мои мысли.

– А снег ты вообще когда-нибудь пробовал?

– Какой еще снег?

Не понял я.

– Ну уж точно не желтый: он горчит!

Джек затрясся от смеха. Успокоившись, он продолжил:

– Самый свежий – с подножия Альп, но сгодится и лесной, только обязательно подрябиновый.

Я признался, что не пробовал.

– Тогда это то, что тебе надо. Со вкусом приключений! Конечно, не всегда есть лес под боком. На этот случай, ты знаешь, в какую дверь заходить – здесь всегда есть подрябиновый снег.

Джек попросил две порции снега. К своему удивлению я обнаружил в деревянной чашке нечто холодное, действительно очень напоминающее снег. Попробовав его, я сделал вывод: и правда снег. И именно подрябиновый. Свежий и бодрящий, как утренняя пробежка по лесу на лыжах.

Я больно ущипнул себя за предплечье, но не проснулся. Я действительно сидел в центре своего города, но в другом мире – за фиолетовой дверью, и пил подрябиновый снег.

Джек, довольный произведенным эффектом, внимательно смотрел на меня. Глаза его жмурились, довольная улыбка заиграла на губах. Он подпер рукой подбородок и мечтательно произнес:

– Это ты еще ракушки из шкатулки не пробовал.

– А это что?

– Упрятанные в шкатулку, отборные ракушки с песчаного берега! Они пахнут солнцем и соленой карамелью. Подаются со сливОвым вареньем.

– СлИвовым.

Машинально поправил я.

– Нет, друг мой, исключительно со сливОвым!

– Ну почему со сливОвым вдруг?

– Да потому что оно вкуснее слИвового.

– Ну что за аргумент? Какая разница?

Джек откинулся на стуле и скрестил руки на груди.

–Огромная. Ты только вслушайся: «сливОвое варенье». Ты только произносишь, а оно уже стекает в рот. А «слИвовое» куда стекает? Тьфу! Вот то-то и оно.

Джек ухмыльнулся.

– Впрочем, сегодня нам не до ракушек. В другой раз попробуешь.

Вечером, добравшись до дома, я заглянул в банку с вареньем из слив. Зачерпнул варенье двумя ложками. И перед тем, как отправить в рот первую, торжественно произнес: слИвовое варенье! Сливы как сливы. Пахнут ими же. Сразу же почувствовал себя идиотом. Но все-таки вторая испачканная ложка манила. Всеравно ее придется мыть, почему бы не попробовать… Сказал ложке: «СливОвое варенье!». И облизал ее. Не знаю, как Джеку это удается, но варенье во второй ложке оказалось действительно вкуснее. Я оказался в саду цветущих сливОвых деревьев, на ветвях сидели райские птицы, в небесах пели ангелы. Открыв глаза, я задал себе вопрос: и как я всю жизнь мог пить сливочный латте?!

У меня много сумасшедших друзей. И раз уж они есть в моей жизни, сдается мне, я и сам не совсем нормальный. Пусть психи, а кое-что да понимают.

Сонный беспорядок мыслей в голове, к слову сказать, гармонирующий с хаосом на ней, был приведен в еще большее замешательство утренним звонком в дверь. Ну как утренним… Вот 5 утра в воскресенье это, по вашему, нормальное человеческое утро? Для возникнувшей на пороге чересчур бодрой Динки это был даже не вопрос. Застигнутый сестрой врасплох Ник зябко кутался в одеяло и пытался расчесать пальцами непослушные вихры.

– Откуда ты? Первым поездом?

– Вообще-то автостопом!

Динка ураганом влетела на кухню, не дав брату опомниться.

– Автостопом?! Хм, а ты никого не забыла предупредить?

Ник видел сестру в последний раз пару лет назад, и даже до того их отношения нельзя было назвать близкими, чтобы вот так врываться без предупреждения. В воскресенье. В 5 утра. Динка тем временем уже вовсю хозяйничала, отыскала турку и помолола кофе.

– У меня просто не было времени на такую ерунду! И потом, разве ты не рад меня видеть? Я всего на день.

Ник физически не мог радоваться после бессонной ночи и потому промолчал. Тем не менее, кофейный аромат немного сгладил его недовольство, и уже через пару чашек Ник был готов воспринимать поток сознания Динки. В семье между ними были безраздельно унаследованы по половому признаку отцовский «прагматичный ум» и мамина «оторванность от реалий жизни», как любил приговаривать их папа. Поэтому от Динки можно было ждать чего угодно. Мама же оправдывала непредсказуемое поведение дочери цыганской кровью своей бабки и меняющимся северным ветром. Сам Ник его никак не оправдывал, а про себя называл все нелепое, что случалось в жизни «эффектом Динки».

– Вчера вечером я обнаружила у себя в куртке записку с одним-единственным словом – там стояло твое имя, Ник! И вот я здесь.

– А откуда записка?

Ник по привычке расчесывал пятерней спадающие смольные локоны.

– Я же говорю: из кармана!

– Ну а в кармане-то она откуда?

– Это науке неизвестно! И более того, не важно.

Ник пытался соотнести в своем прагматичном уме два события.

– Записка и записка – приезжать-то зачем?

Динка вздохнула.

– Вот над этим еще придется поработать… В том смысле, что приехать надо, но вот зачем – это мы выясним по ходу.

Ну вот как с ней разговаривать?

– В конце концов, можно было просто позвонить…

– Можно. Но тогда бы там был указан еще и номер телефона, который я не знаю! … Классная чашка! Алисина!

Ник посмотрел на кофейную чашку, из которой сестра пила кофе, и какое-то время пытался понять, кто такая Алиса и что ее чашка делает у него на кухне. И тут понял, что речь о сказке Льюиса Кэролла: рядом с картинкой девочки был изображен кролик.

– Ладно… А все-таки что же мы будем делать?

Спросил Ник, пытаясь отделаться от мысли, что раньше эту чашку не видел.

– Для начала я должна убедиться, что тебе не требуется моя сестринская помощь.

– С чего ты взяла, что она мне понадобится?

– Ну так записка! Это же просто сформулированное Вселенной намерение, негласный крик о помощи.

– У меня все в порядке, уверяю тебя.

Ник выдавил из себя улыбку и, понимая, что Динка-то как раз может отличить искреннюю улыбку от вымученной, быстренько прикрыл ее чашкой, с излишним энтузиазмом проглотив весь оставшийся кофе. Сестра же вдруг повела себя совершенно неожиданно: вскочила и понеслась рысью в соседнюю комнату. Оттуда донеслось лишь: «А ну стой!». Ник побежал следом: неужели он не закрыл дверь и теперь их ограбят, изнасилуют и убьют? Посреди спальни стояла улыбающаяся во все зубы Динка – и действительно не одна: в объятьях она сжимала белого ангорского кролика. Ну, или не ангорского. Пушистого и ушастого.

– Почему ты не сказал, что завел кролика? Какой он чудесный!

Кролик больше не убегал, а лишь невозмутимо сидел на руках у сестры и пялился на растерянного Ника, как бы задавая ему тот же вопрос: «Почему ты и мне не сказал?».

– Дина, ты знаешь, я его впервые вижу.

– И очень тогда невежливо получается! У тебя есть листья салата или морковь? Гостей надо угощать.

В глазах кролика тоже читался немой укор, поэтому Ник побрел к холодильнику, перебирая в голове все возможные варианты появления кролика в квартире – даже не из шляпы, а из ниоткуда. Оказалось, что кролики могут есть безостановочно. Динка скормила ему весь салат и две морковины, неизвестно как завалявшиеся в дальнем углу холодильника Ника, который дома питается исключительно пельменями.