Примета Первая
…Потому что проклятый листок и «Семь Примет» вплавились в мозг Бронна отчетливо, как шрамы в лицо Пса, смущение в голос Подрика или противоестественное выражение полного восторга от происходящего — в вид Сэмвелла Тарли.
Бронн не может не анализировать. Не делать выводов. Любопытство с детства было его чертой. Ему интересно всё. Ему интересны все. Единственные, от кого он в Зимнем Братстве старается держаться подальше — это жрецы Огня; у них своя компания, свое излюбленное времяпровождение (сжигание трупов, по преимуществу, иногда перемежающееся с коллективным потреблением всевозможных снадобий и отваров, с последующим созерцанием будущего в языках пламени).
Конечно, есть тяжелые времена. Есть минуты, когда приходится хоронить товарищей, когда нужно думать о будущем или перебирать ошибки прошлого — и это мучительно; но это необходимо, потому что смерть близка. А бывают и часы, дни, когда у Бронна есть время предаваться любимому пороку.
Любопытству. И главным предметом изучения в результате становится чувство между Бриенной Тарт и Джейме Ланнистером. И причин тому немало — список куда как обширнее семи пунктов из письма Аддама.
Прежде всего, одичалые не интересуются наличием особо глубоких чувств перед тем, как устроить возню в мехах. Сам факт возни их тоже не впечатляет — рутина. Никто не придает значения тому, что поймал товарищей за торопливым сношением. Зиму согревают кто как может.
Но Джейме, мать его, Ланнистер, отрицает факт своего особого отношения к леди Бриенне. Джейме Ланнистер уверяет, что все вокруг ничего не понимают. Джейме привык думать, что все кругом идиоты. А значит, все куда как серьезнее рутинной «возни в мехах» — которую сиру Черноводному тоже не удалось ни доказать, ни опровергнуть.
Тем приятнее Бронну лишний раз доискиваться до улик и постигать истину.
— Владеют и пользуются общими вещами, — зачитывает Бронн под нос из запомнившегося списка.
Вообще, начать список, думается рыцарю, стоит с того, что всегда есть «они». Эти двое. Они — и весь остальной мир. Конечно, Тартская Дева бунтует, а Джейме только рад повторять «мы, мы, мы», но все же — есть «они». Есть их мир, их палатка, их границы. Вот, например, они шагают из богорощи, в полумраке мелькают далекие факелы, свежий снег припорошил вчерашние следы; леди Бриенна чуть позади Льва, у костра едва ли поворачивают головы в сторону прибывшей парочки. Пока не раздается:
— У нас с леди Бриенной наметилось внезапное пополнение в семействе, — сияя, как ланнистерское золото, сообщает Джейме. Свирепый взгляд упомянутой леди и ее негодующий рык не остановил свидетелей: раздался свист, послышались поздравления.
— Ставлю на двойняшек! — тут же подал голос Бронн.
— Пацан, — раздалось от кого-то из Ланнистеров.
— Тройня, — мрачно пробубнил Тормунд, — она может. Они должны были быть моими.
— Вы идиоты! — стонет Бриенна, делая отчаянные жесты руками, — вы, все, озабоченные полоумные…
— Моя госпожа скромничает, — Джейме все еще лыбился, — итак, представляю вам: маленькая леди Ланнистер!
— Что, уже?! — не понял Бронн, и только потом увидел, как из-под мехового плаща Бриенны Джейме извлекает маленького рысенка.
Свист продолжается.
Маленькая рысь получает имя Звездочка и отправляется на юг. Всегда, когда они вспоминают о найденыше, это «их киса»; и сложно найти что-то, что не было бы «их», что они не делили бы друг с другом.
О, да. Даже исключая приметные парные мечи, доспехи и постельные принадлежности в виде двух меховых одеял (соболье и песцовое — оба трофеи леди Бриенны), все вещи у сладкой парочки общие. Все их добро. Включая Подрика Пейна, например.
Когда они делят Подрика, это уморительное зрелище. Бедный мальчуган не знает, кому именно повиноваться, лишь стоит, переводя взгляд с леди на лорда и обратно. А парочка не упускает случая давать взаимоисключающие поручения пареньку. Особенно, когда повздорят, а это приключается достаточно часто.
— Подрик, будь так добр, сообщи леди Бриенне, что из-за ее самоубийственной щедрости мы лишились трех фунтов оленины. Поинтересуйся, чей паек следует урезать.
— Сир-миледи, сир-милорд Дже… Ланнистер просит сообщить, что по вашей вине… — страдальчески повторяет паренек. Раздается ответное шипение:
— Под, сообщи сиру Ланнистеру, что моя щедрость не затронет его паёк никоим образом: я урежу свой.
— Сир-миледи велела передать… — бубнит юноша, и Джейме взрывается:
— Скажи этой дуре, что она выглядит, как страшилище, и, подохнув от истощения, лучше выглядеть не станет!
Бриенна ахает, что-то катится по полу палатки, и Бронн едва успевает отодвинуться, когда пыхтящий Лев убегает прочь, запуская левую руку в волосы и что-то бормоча. Это не пугает Бронна и не удивляет Подрика. Ссоры парочки редко длятся долго. В памяти обоих слишком живы минуты после смерти леди Бессердечной — минуты, о которых никто не станет вспоминать без причины. Минуты, когда Джейме последними словами ругал Бриенну, таскал ее за волосы, а Тартская Дева на коленях пыталась вымолить у него прощение. И, как бы ужасно это ни выглядело, потом они все же помирились. Кто еще мог бы, кроме них?
Эти двое знают, какая ласка может таиться за словами «долбанная девка» и кличкой «Цареубийца», и могут звать друг друга «милорд» и «миледи» с такими ядовитыми интонациями, что даже воздух вокруг становится отравленным и больным.
Эти двое чувствуют друг друга на расстояниях.
У этих двоих общие клятвы, честь и шрамы. Общие воспоминания и тайный язык, словарь которого никому не доступен. Общее всё.
Так, самые странные отношения у Джейме с его новым деревянным протезом. Нет, конечно, до пародийно-нелепой золотой руки далеко, но тем не менее, Джейме отчужден от своей правой ненастоящей руки, и, по мнению Бронна, вполне мог бы вовсе от нее отказаться. Заменить на что-нибудь более функциональное — крюк, например, или что-то подобное.
Но потом Бронн замечает детали. Детали, детали. Наёмник не может позволить себе игнорировать их — это, в конце концов, его работа.
Это не простая деревянная рука, заменяющая что-то отсутствующее. Нечто, что находится на месте пустоты, которая непременно должна быть заполнена.
Это памятка, предмет для шуток, способ напомнить не о потере, но о добровольной жертве, о самоотдаче. Возможно, единственной, настолько чудовищно ценной жертве, которая вообще могла бы быть возможной.
Это первая жертва Цареубийцы не ради семьи и коварной Серсеи. Это не жертва ради славы.
Это что-то, что должно находиться там, как прежде — вычурный герб на слишком тяжелом и неудобном щите. Символ, знаменующий плевок в лицо почившему Старшему Льву. Знак порванных связей со всем, что тяготит обладателя искусственной руки. Отречение от золота. Золотая рука на Ланнистере никого не удивит. На деревянную смотрят все, и тогда Джейме может с удовольствием начать: «Знаете, как я ее потерял? Я расскажу…». И леди Бриенна краснеет, закатывая глаза и улыбаясь едва заметно.
Байка полна подробностей и продолжает ими обрастать. Эти двое никогда не устанут пересказывать ее. Перебирают все: кто во что был одет, что была вокруг за погода, какие птицы пели в лесу, куда дул ветер и что встречалось им по дороге. Они рассказывают свою историю на два голоса, обращаясь больше друг к другу, чем к зрителям; вечный спор-беседа, вечное нежное противостояние, неизменно ведущее к повести о прыжке в медвежью яму — если только Ходоки не решают прервать байку раньше, и тревожный рог трижды не призовет Зимнее Братство на защиту Вестероса.
