Гражнадзор сотни раз оправдывал свое существование, предоставляя социальной статистике сырые данные, необходимые для планирования, отслеживания тенденций, понимания потребностей полумиллиардного населения и его обслуживания.

Когда Гражнадзор только задумывался и создавался, ему было категорически запрещено предоставлять какие-либо данные относительно отдельных граждан или даже определенных групп граждан, что бы те ни совершили, судебным органам или ЗОИ. Но еще до Рафкинда стена между Гражнадзором, судами и ЗОИ истончилась. За семилетнее президентство Рафкинда стена истончилась еще больше, появились бреши, и информация свободно потекла к ЗОИ и федералам. В настоящее время маятник качнулся обратно, и Гражнадзор предоставлял ЗОИ очень ограниченные сведения на строго регулируемой основе.

Сейчас в отношении должностных лиц Гражнадзора, совершивших ошибочное раскрытие данных, предусматривались жесткие финансовые санкции и даже лишение свободы. Поэтому каждый запрос ЗОИ становился войной интересов. Мэри воспринимала это как войну стремлений и нехотений; ее четыре попытки получить данные ни разу не увенчались успехом. Она и сейчас не думала, что получит информацию, несмотря на тяжесть преступления, которое расследовала.

Арбайтер, в чьем ведении была стойка регистрации, назвал ее имя. Она пропустила свой талон через прорезь и по короткому лестничному пролету поднялась в маленький кабинет с двумя дверями в противоположных стенах и разделяющим его пространство пустым столом. Стулья отсутствовали. Отношение к посетителям здесь было не дружественным.

Мэри стояла и ждала, когда в другую дверь войдет ее контактное лицо.

Человек средних лет в повседневном синем деловом костюме, с редеющими волосами, всем своим видом выражающий усталость и отсутствие притворства, вошел и с досадой посмотрел на нее.

– Приветствую, – сказал он.

Она кивнула и осталась на месте, в строевой стойке, сложив руки на груди.

– Лейтенант Мэри Чой, расследующая убийство восьми человек в третьем крыле Первого Восточного Комплекса? – сказало контактное лицо.

– Да.

– Я просмотрел ваш запрос. Это необычный случай для Комплекса, да и для любого другого места, если уж на то пошло. Вы хотите знать, не был ли замечен гражданин Эмануэль Голдсмит где-либо на территории США в течение последних семидесяти двух часов. Вы намерены использовать эту информацию, чтобы сузить свой поиск до определенной местности или выехать за пределы США, чтобы его продолжить?

– Да.

Мужчина беспристрастно осмотрел ее, не оценивая, просто оглядывая.

– Ваш запрос нельзя назвать неуместным. К сожалению, я не могу предоставить полную информацию ввиду противоречивости оценок в трех из наших округов. Общественная необходимость недостаточно высока. По нашему мнению, вы поймаете убийцу и без этого. Тем не менее я уполномочен сообщить вам следующее: у нас нет записей о том, что в последние семьдесят два часа Эмануэль Голдсмит предпринимал какие-либо действия финансового или иного личного характера за пределами Лос-Анджелеса на территории Соединенных Штатов Америки. Вы можете подать новый запрос по этому же делу через двадцать четыре дня. До тех пор запросы будут отклоняться.

Мэри несколько секунд никак не реагировала. Оракул изрек все, что должен был. Она расслабилась, чуть опустив руки, и повернулась, чтобы уйти.

– Удачи вам, лейтенант Чой, – сказал усталый человек.

– Спасибо.

Мартин Берк вставил карту в свой телефон. Появилось лицо Пола Ласкаля и сказало:

– Да. Здравствуйте.

– Это Берк.

– Рад слышать вас, господин Берк. Приняли какое-либо решение?

Губы Мартина онемели и пересохли.

– Передайте Альбигони, я согласен.

– Отлично. Вы свободны сегодня днем?

– Я больше никогда не буду свободен, господин Ласкаль.

Предполагая, что это ирония, Ласкаль засмеялся.

– Да, сегодня днем я свободен, – сказал Мартин.

– В час дня машина будет у вашей двери.

– Куда я отправлюсь?

Ласкаль деликатно покашлял.

– Увы. Пожалуйста, позвольте нам эту степень осторожности.

– И ту, и гораздо большую, – бодро сказал Мартин с подобострастием наемного работника. – Ох, и, господин Ласкаль… Мне понадобятся все клочки информации, какие вы сможете сообщить мне о нашем пациенте. А также неплохо бы информировать его о процедуре…

– Он дал согласие.

Мартин от удивления замолчал.

– Я позабочусь, чтобы все био- и сопутствующие материалы были доступны вам сразу по прибытии, – сказал Ласкаль.

Мартин какое-то время смотрел на пустой экран, не думая ни о чем, и тер ладонями колени. Затем встал и подошел к окну, чтобы посмотреть на обшарпанную благородную Ла-Холью, все еще мечтающую о величии, бежавшем отсюда на север к Монументам, или на запад, за широкое море.

Он полюбил Ла-Холью. И не претендовал на то, чтобы вернуть себе Монументы или, не дай бог, Комплексы. И все же, если все пойдет так, как задумано, как сговорено, то скоро он будет очень далеко отсюда, снова в месте, если это можно так назвать, которое любит даже сильнее, чем этот край, в Стране вместе с Кэрол.

– Можно рассматривать все это как приключение, – сказал он вслух, – или бояться.

Мартин осмотрел полки и собрал необходимые диски и кубы, проинструктировал домашнего диспетчера и по некотором размышлении позвонил своему адвокату, чтобы сообщить, где его можно найти, если через неделю он не вернется в свою квартиру. Предельная подозрительность.

Длинный темно-синий частный автомобиль размером с мини-автобус остановился у тротуара точно в назначенное время и открыл дверь, впуская его в мягкий серо-красный комфорт. Машина, урча мотором, покатила по улицам Ла-Хольи, запруженным нарядной обеденной толпой. Она быстро нашла поворот на самоуправляющую трассу № 5 и понеслась на север.

Десять минут в сторону Карлсбада мимо сложной сети кондоминиумов конца двадцатых, торчащих вдоль самоуправляющей трассы, точно скалы, ныне просто многоквартирных домов для тех, кто не мог позволить себе жить в перевернутой, высотой в километр пирамиде Карлсбада. Поворот к востоку от пирамиды и самоуправляющей трассы на ровную бетонную дорогу в сельской местности, петляющую по холмам и по полям, усеянным похожими на столбики монет гасиендами, и виллами, и мечетями, и стеклянными куполами, кусочками синего океана, оказавшимися вдали от моря, и миниатюрными озерами, и полями для гольфа, и кирпично-деревянными поместьями в стиле «Тюдор»: пристанищами чудаковатых старых богачей, сторонящихся показного величия Монументов и буржуазных притонов для стремящихся к побережью.

C моря южное побережье Калифорнии напоминало стену гигантской тюрьмы или некую небрежно, но ярко раскрашенную базальтовую складку, возникшую при сдвиге земных пластов и образовавшую при остывании цилиндры и кубы, шестигранники и башни, заполненные леммингами, собравшимися со всего мира: колонии русских экспатриантов, эксплуатировавших природные богатства Сибири с десятилетий Гласности с их многочисленными бистро на набережной; колонии китайцев и корейцев, появившихся здесь слишком поздно, чтобы купить сумасбродно дорогую землю; богатые старые японские семьи и последние левантинские семьи нефтяного века, продавшие свои земли со значительной выгодой строителям Монументов; все они действовали в пределах очерченных четких границ и соперничали с немногими обескураженными старыми калифорнийцами, чьи морально устаревшие жилища с замысловато выгнутыми стенами теперь тонули в тени этих самых Монументов или более новых и еще более громадных Комплексов.