Наконец она произнесла:

— Я все еще не полностью доверяю своей памяти. Понимаешь, о чем я?

Северус взял паузу, наклонив свой бокал и рассматривая, как солнце играло на его ободке.

— Сложно довериться ей… после подобного опыта.

— Думаешь, есть причины для беспокойства? — она продолжала, — Или мне просто показалось… может быть, я зря переживаю?

Он медленно выдохнул.

— Восприятие… знаний… возникает вместе с мыслью, что вполне естественно. Благодаря этому мы можем доверять себе. Когда мы лишаемся этой способности, становится довольно сложно восстановить доверие.

Она не сводила с него взгляда, ее глаза — так похожие на глаза Гермионы — пристально изучали его лицо.

— Я не нахожу себе места. У моей матери Альцгеймер. Иногда я гадаю, может ли случившееся со мной спровоцировать начало болезни. А ещё чаще я спрашиваю себя, могло ли то, что произошло, уже причинить моей памяти… ущерб.

Отрывистая речь и то, как она избегала его взгляда, ясно давали понять, что она пытается контролировать свои эмоции. Северус поставил стакан на подлокотник кресла и слегка наклонился к ней.

— Физических повреждений нет. Но беспокойство усугубит любую возможную брешь. Лучше создать условия, чтобы проверить себя… чтобы удостовериться, что ничего не изменилось, но надо сделать это осторожно, не форсируя события. Кроме того, наши воспоминания о той или иной ситуации никогда не бывают доскональными. На самом деле так и задумано природой.

Она несколько раз моргнула, прежде чем кивнуть в знак согласия.

— Да, ты прав, Северус. — Она сглотнула, слегка скривившись, прежде чем продолжить. — я испытала странное чувство вины, понимая, каково это — потерять доверие к собственной памяти… утратить ощущение осведомленности. И все же я заставляю маму проходить через это каждый раз, когда навещаю ее. Она меня не помнит. Должно быть, ей интересно, кто эта незнакомка… постоянно пытающаяся вернуть то, что уже потеряно. Не лучше ли мне вообще ее не навещать?

Ее голос понизился до шепота.

Северус протянул руку и накрыл ее ладонь своей.

— Без памяти нет прошлого. Но есть настоящее… и будущее. Когда живешь в настоящем… радость исчисляется мгновениями, а не воспоминаниями. И у вас еще будет множество насыщенных мгновений… все в ваших руках.

Она не выдержала и обхватила его ладонь своей, прижав другую к своим губам. Так и оставшись сидеть в одной позе, она безмолвно содрогалась, пока дыхание не замедлилось до полноценного вздоха, а костяшки пальцев не побелели. Наконец, она поднялась со своего кресла, возвращая свой блестящий от слез взгляд к его лицу.

— Я так благодарна, что вы нашли друг друга, — пробормотала она, нежно сжимая его руку. — Ты именно то, что ей нужно.

Затем она отпустила его ладонь и быстрыми шагами направилась к задней двери.

Он откинулся на спинку стула.

«То, что ей нужно».

В это все еще было почти невозможно поверить.

Он повернул голову. На другом конце сада Гермиона подняла два точеных пальчика, слегка покачивая ими из стороны в сторону. А затем приблизилась, и копна ее кудряшек, охваченная солнечным светом, была словно обрамлена золотым ореолом. Так уж вышло, что он всегда видел ее такой. Сотворенной из золота. Даром небес, который он получал каждый день. Снова и снова.

Что же ей нужно?

Он был не прав. Теперь он это понял. Никто не может жить в эмоциональной изоляции. Не превратившись в пустышку, прогнившую изнутри.

Но как можно было испытывать совершенно противоположные чувства? Ощущать одновременно ноющую от желания пустоту и наполненность, разрывающую грудь от

восхищения?

Как с этим жить?

Эта нежная, чувственная женщина, опустившаяся к нему на колени… теперь целующая его, наполняя совершенно новым чувством, которое он мог распознать лишь как «Гермиона» — чувством любви, переполняющим настолько, что у него перехватило дыхание.

Каково это — жить с ней?

Совершенно чудесно… как оказалось.

Признать, что, несмотря ни на что, иногда жизнь бывает прекрасна.

Позволить себе чувство благодарности.

И отдать ей всего себя, обнажая душу, потому что доверяешь ей больше, чем кому-либо, включая себя самого.

Она постепенно возвращала его воспоминания, понемногу — помогая восстановить нейронные связи… чтобы облегчить глубоко укоренившуюся боль. И она бросила ему вызов принять и простить, открывшись и отдавшись ему, направляя его вперед, даруя облегчение через каждое неимоверное откровение страстным обольщением своего тела и проникновенной проницательностью своего ума.

Даже сейчас, когда она сидела, со всех сторон окруженная его телом, он чувствовал, как ее рука покровительственно скользнула по его плечам.

И в этом была вся суть. Они могли быть и силой, и благодатью, в которой оба нуждались.

Кроме того, было еще кое-что: просто находиться рядом с ней заставляло его член твердеть буквально на глазах.

— Тебе нужно принимать зелье в будущем… для таких случаев? — Он почувствовал улыбку в ее голосе, когда она наклонилась к его уху. — Чтобы маленький слизеринец не устроил скандал?

— Маленький?

— Ну… по сравнению с остальным твоим телом. — Она поцеловала его в шею. — …Мой слизеринский гигант.

— Думаю, зелья не справятся, — предупредил он ее, слегка толкнувшись бедрами, чтобы продемонстрировать ей напряженный бугор под брюками.

— Да, — выдохнула она, скользя рукой вниз к его промежности.

Он резко вдохнул и схватил ее за запястье.

— Подобное неповиновение ведёт к серьезным последствиям, как вам хорошо известно, — пробормотал он себе под нос. — Какое именно наказание вы ожидали получить сегодня вечером?

Она ущипнула его за мочку уха.

— Ну, директор… Я решила оставить это на ваше усмотрение.

Он зарычал, прижимая ее к себе.

Несмотря на то, что вопреки ожиданиям ему понравилось проводить время с ее друзьями и семьей, он обладал достаточными способностями, чтобы наложить Империо на всех и вывести их за дверь, чтобы можно было привязать ее к этому пластиковому креслу и трахнуть всеми мыслимыми способами.

Она фыркнула ему в ухо.

— Не думаю, что эти стулья справятся с нагрузкой.

Он усмехнулся, поворачиваясь к ней, чтобы снова завладеть ее губами.

Она слишком хорошо его знала. Лучше, чем кто-либо когда-либо имел желание знать.

Вот почему она была идеальна.

Вот почему она принадлежала ему — факт, которым она, казалось, гордилась, судя по тому, что «S»-образные синяки никогда не исчезали с ее ягодиц.

КОНЕЦ