И это было под Москвой Дымили повреждённые дома; С землёю и золой снег перемешан. Здесь в декабре пришла весна сама: Над красным флагом солнца диск подвешен. А схватка яростной за городок была. В ружейной трескотне уж не до грома пушек, И канонада как-то замерла, ушла, Как снег, свалившийся с обломанных верхушек. С крестом мелькнули на шоссе грузовики, В шинелях серых разбежались крысы. В центр в шапках звёздных рвут фронтовики, А первый, что в повязке, вовсе лысый. Там сникло скромно хриплое «ура!», Фордзон 1, шутя, втащил на площадь пушку, Курили пехотинцы у костра, А лейтенант осматривал церквушку. Прострелен купол и в стене дыра; Крест держится на тонком стержне в плитке. Сиять своим – счастливая пора. Без стёкол окна, а кругом улыбки. Казалось миг, а кухня уж дымит, Спешат к ней вездесущие старушки; Там брызжет смех, тут патефон гремит… В ходу посуда: наливают в кружки. А вечером за маскировкой свет; Хозяйки раскраснелись до макушки. Кому-то с почтой передан привет, И для бойцов взбиваются подушки! Елизавета Весина (Баранова) Тула «У настурции запах – осенний…» У настурции запах – осенний И медового цвета душа. Из других судьбоносных растений Ты ко мне самой первой пришла, Растворилась оранжево в чае, Бесконечный оставила звук, При которым деревья молчали, При которым деревья замрут, И слетит на ладонь не печалью, Не загадочной птицей, Не в дождь Мне платок для чего-то венчальный, Тот, какого нигде не найдёшь. Это сон, это есть предсказанье, Предрешенье поступков любых, На которые мне указали Колокольца настурций моих. …Холода. Я хочу прикоснуться, Словно к мягким янтарным губам, Только к тёплым бутонам настурций, Только, добрые вестники, – к вам. «Говорит с землей деревянный посох…» Говорит с землей деревянный посох, И не посох – а так – сухой костылик. А с годами – слаще и слаще воздух, И не может жизнь уже опостылеть. У берёзы листья, что голос божий, – Говорят, но смысл уяснится после, После долгих зим или даже – позже… Но стучит о землю костлявый посох. И мои раздумья сейчас причастны К этим «да, да, да», чей оттенок – горек: Я смотрю, как делит старик на части – До, во время, скоро – уютный дворик. И глаза, как стрелки на циферблате, На лице – секунды, года, столетья. И девчонка белым ажурным платьем, Как звезда далёкого мира, светит. На закате солнце немного мятно – Обдаёт прохладой сухое горло. И на плёнку мыслей моих отснято Промелькнувших лет золотое горе. И бестактна жизнь. И костылик ровен, Будто к небесам проведённый вектор. И встаёт старик, и потом уходит. И уходит с ним очертанье века. Если у речки – имя твоё Сложно за временем – не успеть, Время себя – тебе отдаёт, Если есть нотки речки в судьбе, Если у речки – имя твоё. Странствовать хочешь, хочешь любви, Поишь собой облака – века, Если природой дано – пои! – Имя тебе отдала река. Странно не слышать то, что молчит, То, что сокрыто в речках других, Если одна из тысяч причин – С речкой имя одно на двоих. Можешь быть звонкой, можешь играть На водостоках старых плотин, Если знакомые берега Речки в тебе сам Бог воплотил. Всё, что вокруг – собой отражать, Быть бесприютной – в небе приют, Быть основаньем для миража, Где на приманку звёзды клюют, – Не научиться, если с рекой Нет пониманья, в имени нет Той первозданности – голубой, Той заколдованности от бед. «Одинокий вьюн – граммофончик белый…» Одинокий вьюн – граммофончик белый – Для меня неслышно и незаметно Говорит о том, что вчера поспело, Повкуснело алой клубникой лето. На ладонях линий густая сетка, Но течет сквозь пальцы не жизнь – рутина. И берёза – грустная статуэтка, Будто в па застывшая балерина. Никому ни слова о грусти летней, – За улыбкой вечер ненастный спрятан. Почему ладоней густые сети Наловить не могут прохлады мятной?.. А вокруг – миры. Махаоны легче, Чем душа, которой сюжеты сказок Роковых болезней никак не лечат, – Потому они не заметы глазу. Я рукой дотронусь земли молчащей, Граммофончик вздрогнет, волна вибраций Захлестнёт, и сердце забьётся – чаще, И незримый мир начнёт раскрываться – Здесь и мысли звёзд – голубые, с глянцем, И цветов оранжевые баллады. И смешно самой себе удивляться, Ведь для счастья мне ничего не надо. вернутьсяКолёсный трактор, выпускавшийся на заводе «Красный путиловец». |
