И, вздрогнув, метнулся в угол, заслышав голос повелительницы.
– Не говори глупостей, Виккус! Он не мог остаться на дороге. Мы не бросаем верных слуг.
Собравшись с силами, Бронхес перевалился со спины на живот, приподнялся немного и на коленях пополз к сидевшей на перевёрнутой деревянной коробке женщине. Палёными до чёрных ожогов пальцами почтительно коснулся края её серого платья. И с мольбой взглянул в бездонные миндалевидные глаза.
– Повелительница!
Она смотрела куда-то вдаль, в непроглядную тьму подвала. Или тьму времён?
Смотрела поверх его головы. Она будто и не слышала его.
– Госпожа Вельфана, мудрая повелительница сакморов!
Святая ночь, покров мой! Как приятно!
Она коснулась его волос кончиками пальцев.
– Ты хочешь жить, Бронхес?
Он кивнул ответ и обиженно захлюпал, размазывая слёзы по щекам.
– Добрая госпожа, твой верный слуга Никкус обрёл отдых в Хранилище. Оболочка ему уже не нужна. Моя же оболочка повреждена земным огнём. Потому я не могу пока в полной мере исполнять свои служебные обязанности, что очень…
Он поднял с бетонного пола тряпку и вытер рот.
– …очень меня печалит! Позволь мне съесть оболочку Никкуса.
Враз перестав хлюпать, он ощерил зубы и радостно прошипел:
– Я стану здоровым и снова буду полезен тебе!
Тут же из грязного угла своего выполз Виккус и гнусно забубнил:
– Если я получу оболочку нашего погибшего друга, то стану очень, очень здоровым и сильным. И буду куда полезней Бронхеса. А если и Бронхес поделиться со мной своей оболочкой…
Бронхес завизжал пронзительно и, собрав остатки сил, кинулся на гада, неожиданным броском свалил его и придавив к полу.
Ударил его с такой силой, что с пальцев слетела обуглившаяся кожа.
И услышал голос госпожи:
– Ты настоящий сакмор, Бронхес. Ты умеешь ненавидеть. Настоящей ненависти нужны поступки, иначе это не ненависть, а дешёвая подделка. Сакморам не нужны подделки. Для нашего огня нужно чистое топливо.
Бронхес оставил испуганно затихшего Виккуса и снова подполз к госпоже.
– Ты достоин жизни, – сказала ему госпожа.
И взглянув на него, улыбнулась.
– Благодарю вас за милость, повелительница! Благодарю!
Вжавшись в пол, Бронхес вытянул губы и поцеловал кончик туфли.
– Клянусь, госпожа не пожалеет об оказанной мне милости! Бронхес будет лучшим слугой! Самым преданным! Самым бесстрашным! Самым…
– Убирайся, – процедила Вельфана.
И кончиком каблука ударила его в лоб.
– Ты настолько раболепен, что чувства твои начинают напоминать любовь. Ты можешь причинить мне боль, Бронхес, и тогда я передумаю.
Бронхес замер в ужасе и похолодел, заслышав ненавистный, гадкий смешок Виккуса.
– Вот так лучше, – сказала госпожа и улыбнулась. – Займись Никкусом. Мне трудно различать запахи этого мира, но бедняга определённо плохо пахнет. Так что поторопись.
Бронхес закивал в ответ и, вскочив, на полусогнутых и подкашивающихся ногах забежал за бетонную перегородку, откуда вскоре послышалось чавканье и урчание.
Виккус слушал эти звуки с перекошенным лицом, темнея от зависти.
Госпожа с мягкой улыбкой смотрела на него.
– Слуга мой! – позвала она Виккуса.
Тот немедленно подполз к ней, виляя задом и втирая животом пол.
– Когда Бронхес вернётся, насыщенный оболочкой, напади на него! – шепнула, склонив голову, Вельфана. – Сзади и неожиданно. Будь силён и беспощаден.
Она поправила чёрную шёлковую накидку и, перейдя н совсем тихий шёпот, добавила:
– Проверим, пошёл ли ему на пользу бедняга Никкус. Если он не сможет отразить нападение, то пойдёт на пользу тебе.
– Исполню, госпожа, – прохрипел в ответ Виккус и отполз в тень.
Без особого интереса, вполглаза наблюдая за схваткой, Вельфана думала о реакторе. О реакторе, который нужно разогнать как можно быстрее.
Ещё подумала она о том, что, пожалуй, слишком много внимания уделяет соглядатаям Невидимого, упуская из виду людей, которые тоже могут опасны.
И ещё… Не совершила ли она ошибку, доверив заботу о человечке из леса Савойскому? Людожоры по ни разу не подводили её, и Савойский – лучший из них. Но и человечек очень опасен. Он ведь единственный из людей, кто видел работу реактора и точно знает, где он расположен.
Люди ей до крайности противны. Ценное сырьё, но и противны же до крайности!
Потому и доверила такое важное дело Савойскому. Да и не в обычае повелителей из рода Дегаста благородных сакморов на такую охоту отправлять.
Но всё же… Опасен человечек, опасен!
И как же он уйти смог? Не помогает ли ему сам…
«Нет, нет!» отогнала страшную мысль Вельфана. «Для того мы и скрываем миры, чтобы не было такой помощи и даже надежды на неё не было! Он просто счастливчик, этот человечек. Ему повезло, ничего больше. Но повезло только один раз! Савойский позаботится о том, чтобы везение его закончилось. Или сам Савойский отправится в реактор. Людожоры плохо горят, грязи и копоти много. Но в нашей топке сгодится и он!»
И тут увидела он, как Виккус, высоко подлетев, ударился спиной об потолок и с истошным визгом рухнул в собравшуюся под водопроводной трубой лужу.
Где и затих.
Бронхес со сжатыми кулаками двинулся на врага, стремясь добить его.
Но был остановлен повелительницей.
– Пощади его, Бронхес. Глупец устроил драку, чтобы повеселить свою госпожу. Вы славно дрались, милые мои, ваша госпожа довольна.
Плечи Бронхеса опустились и, с поникшей головой, отошёл он молча к стене.
А поверженный враг, сплюнув в лужу чёрную маслянистую жидкость, подвальной водой омыл лицо и довольно бодро для поверженного вскочил.
– Я рад, что слуги мои сильны и полны боевого духа, – продолжала Вельфана. – Скоро придёт Тархес. Мы пойдём на встречу с нашими друзьями.
Виккус замычал радостно и затряс головой.
– Нам должны привезти человечков! – крикнула Вельфана, и из глаз её ударили голубые языки пламени.
Отразившись от бетонного потолка, запрыгало по лабиринту подвала эхо.
– Топка ждёт!
– Топка ждёт! – в один голос подхватили слуги. – Топка ждёт!
Искривление! Великое искривление!
Смирись, мир, перед силой сакморов! Незримой, неведомой тебе и неодолимой силой.
Глупый. Вкусный мир.
Мы укроем тебя, мы спрячем тебя.
Подари нам своих детей. Топка ждёт!
«Ещё считанные сутки, и мы завершим разгон» подумала Вельфана. «Слава нашей ночи, в топливе недостатка нет!»
7.
Добрались они до места уже не в сумерках, а в самой настоящей темноте.
На заброшенной улице из восьми фонарей горело только три, потому в конце пути Апофиус едва не заплутал и не забрался в такую чащобу, из которой его, пожалуй, и собратьям-духам было бы не вытащить.
Однако, по счастью, на пятнадцатой минуте бестолкового блуждании по улице встретили они старушку в сиреневой, не по летней жаркой погоде подбитой ватой, фуфайке, цыганской цветастой юбке с зелёным, бисером расшитым, платком на голове.
Старушка бочком вылезла из придорожных кустов (где, весьма вероятно, сидела до времени тихонько и наблюдала за гостями) и, приблизившись к радостно замахавшему руками Апофиусу, прошелестела:
– Я вот совсем старенькая стала. Пятый век доживаю… Не вижу сослепу. Апофушка, ты ли?
– Я, Клотильда! Я и есть! – радостно воскликнул дух, заключая старушку в объятья. – Я самый и есть! Узнала, старенькая, сразу узнала! Давненько мы с тобой не виделись!
– Почитай, третий век уж пошёл! – в тон ему ответила старушка, бросившись обнимать дорогого гостя (да так толком и не обняв из-за непомерной толщины его).
– Принимай уж гостей, веди в свои хоромы! – начал было напрашиваться в гости Апофиус.
И вдруг, примолкнув и повернувшись вполоборота к Сергею (на которого радостная эта встреча не произвела ровным счётом никакого впечатления), махнул рукой.
– Вот, Серёжа…