Во втором разделе японский военный атташе рассматривал «Первоочередные вопросы, связанные с проведением войны с Советским Союзом». Здесь Сталин цифрой 3 обозначил следующий подчёркнутый им абзац: «Вполне возможно, что, несмотря на нашу стратегию сокрушения и стремление к быстрой развязке, в силу различных условий, нам нельзя будет проводить войну в полном соответствии с намеченным планом действий. Возникает чрезвычайной важности вопрос о конечном моменте наших военных операций. Разумеется, нам нужно будет осуществить продвижение до Байкальского озера. Что же касается дальнейшего наступления на Запад, то это должно быть решено в зависимости от общей обстановки, которая создастся к тому времени, и в особенности в зависимости от состояния государств, которые выступят с Запада. В том случае, если мы остановимся на забайкальской железнодорожной линии, Япония должна будет включить оккупированный Дальневосточный край полностью в состав владений империи. На этой территории наши войска должны расположиться в порядке военных поселений, то есть на долгие времена. Мы должны быть готовы к тому, чтобы, осуществив эту оккупацию, иметь возможность выжидать дальнейшего развития событий»[68].
Отметил Сталин также абзац и в разделе «Стратегическая пропаганда»: «Ввиду того, что Японии будет трудно нанести смертельный удар Советскому Союзу путём войны на советском Дальнем Востоке, одним из главнейших моментов нашей войны должна быть стратегическая пропаганда, путём которой нам нужно будет вовлечь западных соседей и другие государства в войну с СССР и вызвать распад внутри СССР путём использования белых группировок внутри и вне Союза, инородцев и всех антисоветских элементов. Нынешнее состояние СССР весьма благоприятно для проведения этих комбинаций».
На сопроводительном письме значится резолюция Сталина: «Из рук в руки. Членам ПБ (каждому отдельно) с обязательством вернуть в ПБ. Ст.». И рядом под словом «Читал» подписи Ворошилова, Молотова, Куйбышева и Ягоды. Отмеченное Сталиным в резюме беседы посла Хироты и докладе военного атташе Касахары составило документальную основу статьи «Советский Союз и Япония», опубликованной в «Известиях» 4 марта 1932 г. Не вызывает сомнений, что статья в «Известиях» появилась по решению Политбюро[69].
«Содержание этих документов, – говорилось в комментарии, – быть может, и можно рассматривать как изложение личного мнения их авторов. Но эти авторы агрессивных планов являются слишком ответственными людьми, чтобы даже их личное мнение не имело серьёзного политического веса и не побуждало относиться с необходимой бдительностью и внимательностью к происходящему у наших дальневосточных границ… Тщательный анализ этих фактов… показывает, что положение, перед которым стоит на Дальнем Востоке Советский Союз, обязывает его к укреплению своей обороноспособности, к защите неприкосновенности его границ, в частности, путем соответствующего усиления военных гарнизонов…»[70].
Публикация, в которой ссылались не на японских авторов, выражавших собственное мнение, а на документы, появилась в советской печати впервые.
Касахара сразу понял, на основе каких документов подготовлена статья. 7 апреля он отправил начальнику разведуправления генштаба Японии телеграмму за № 21, в которой сообщил: «Имеются основания подозревать, что посылаемые от Вас почтой секретные документы перлюстрируются в пути. Прошу Вас сугубо секретные документы пересылать другим способом»[71]. Осталось неизвестным, каким образом Особый отдел получил фотокопии доклада, от своей агентуры в японском посольстве или от вскрытия дипломатической вализы в экспрессе «Москва – Владивосток».
Весной 1932 г. Касахара был переведён в генеральный штаб армии, где он занимал пост начальника русского отделения второго (разведывательного) отдела. 15 июля 1932 г. Касахара, вскоре после этого назначения, послал шифртелеграмму (перехваченную и расшифрованную) военному атташе в Москве Кавабэ Торасиро: «…подготовка (армии и флота) завершена. В целях укрепления Маньчжурии война против России необходима для Японии». Во время перекрёстного допроса на Токийском трибунале свидетель Касахара пояснил, что в генштабе «между начальником отдела и отделений существовала договоренность о том, что подготовка к войне с Россией должна быть завершена к 1934 году»[72].
Хирота Коки дважды был министром иностранных дел и некоторое время – премьер-министром. После войны, вместе с другими японскими военными преступниками, он оказался на скамье подсудимых. Фотокопии вышеперечисленных документов были представлены трибуналу советским обвинением. Хирота и выступавший в качестве свидетеля Касахара признали их подлинность. Советский обвинитель Голунский дал такую оценку этому документу: «Из записи беседы (Харада – Хирота) можно убедиться в том, что ещё летом 1931 года вопрос о нападении на СССР стоял в повестке дня не только у руководителей японской военщины, но и у японских дипломатов. Этим документом мы докажем, что японское правительство и генштаб точно знали от своих официальных представителей в Москве, что Японии со стороны СССР ничто не угрожает и, следовательно, все разговоры об обороне являлись только маскировкой…».
Об этом же документе говорится и в приговоре трибунала: «Он [Хирота] выразил тогда ту точку зрения, что независимо от того, намеревается ли Япония нападать на СССР или нет, она должна проводить твёрдую политику в отношении этой страны и быть в любое время готовой к войне. Основной целью подобной готовности являлось, по его мнению, не столько оборона против коммунизма, сколько завоевание Восточной Сибири»[73].
5 февраля 1932 г., пользуясь отсутствием противодействия со стороны СССР, она заняла Харбин, главный город в полосе КВЖД, расположенный на берегу судоходной реки Сунгари, крупный речной порт и железнодорожный центр.
В 1931-м и 1932 годах в Москве считали угрозу войны для Советского Союза как на Западе, так и на Дальнем Востоке вполне реальной, что не соответствовало действительности и являлось результатом недостоверного информирования руководства страны военной и политической разведками. В Исполкоме Коминтерна к XII пленуму ИККИ (27 августа – 15 сентября 1932 г.) был подготовлен «Проект резолюции о дальневосточной войне и о задачах коммунистов в борьбе против империалистической войны и военной интервенции». При этом, как и в 1931-м, главным врагом по-прежнему считали Францию, которая была объявлена союзницей Японии: «… Прошедшее при полной поддержке Франции нападение японского империализма на Китай является началом новой мировой империалистической войны. Японский империализм выступает в военно-политическом союзе с международным жандармом версальской системы, с главным подстрекателем и организатором империалистической войны и интервенции в СССР, с французским империализмом. Совместными силами они готовятся взять в клещи с Запада и Востока СССР…»[74].
Не были забыты Англия и Северо-Американские Соединённые Штаты: «Английский империализм поддерживает все планы интервенции в СССР и организует её на Ближнем и Среднем Востоке. САСШ пытаются спровоцировать японо-советскую войну, чтобы, ослабив обоих противников, укрепить своё положение на Тихом океане. В Польше, Румынии и в прибалтийских странах военные приготовления под руководством французского генерального штаба идут с максимальной напряжённостью. Очагом военной интервенции в настоящее время является Маньчжурия, которая превращена усилиями японского империализма при поддержке Франции в плацдарм для нападения на СССР. На восточных и юго-восточных границах СССР империалисты также пытаются создать базис для диверсионных выступлений против СССР (Тибет, Афганистан, Синцзянь и т. д.)»[75].
