На черный день.
Старьевщик развалился на кожаном диване как был: в грязных башмаках и клетчатой рубашке с оторванной пуговицей. Золотые нити полуденного солнца тянулись к его ногам сквозь сдвинутые бархатные шторы Королевского номера в отеле Ритц. Старьевщик пригубил охлажденное Шардоне, поставил запотевший бокал на низкий столик.
- Ну-с, приступим к вивисекции, дорогой мой городишко. А то вы стали забывать, кто здесь хозяин на самом-то деле.
Засвистел популярный мотивчик сквозь щербатые зубы.
Я не злодей, поэтому, я вам не целюсь в глаз.
Есть методы, заведомо, приятнее у нас.
Старьевщик подоткнул под спину подушки, неприлично покрутил бедрами, устраиваясь поудобнее, засучил рукава. Раздвинул руки, растопырил пальцы, стал постепенно сводить ладони. Сначала играючи, без труда, потом - преодолевая невидимое сопротивление. Будто пытаясь смять короб с толстыми стенками. Лицо Старьевщика покраснело от натуги, запульсировала голубая жилка на виске, напряглись мышцы, побелели пальцы.
У трехсотлетнего собора с построенными навека каменными стенами затрещали перекрытия, раскололся надвое гигантский купол, покосились узкие башни по углам.
Железные пальцы упорно выдавливали здание в другое, неподвластное Городу измерение. Камень за камнем, башенку за башенкой. Пока не вогнали в новую реальность по самое крыльцо. Люди же, что снаружи, что внутри собора, ничего не заметили. Для них темные камни и чугунная решетка забора остались на месте, только подернулись едва заметным маревом. Тем, что отделяет сон от яви.
И у каждого, кому не повезло оказаться в это время в соборе, в том, что романтики называют душой, появилась невидимая, но хорошо ощутимая дыра. Похожая на дыру в десне от свежевырванного зуба, куда то и делo лезешь языком и удивляешься - почему так некомфортно? А чего тут непонятного: поживи, попробуй, с дырявой душой.
Старьевщик аппетитно чмокнул толстыми губами. Какое незабываемое ощущение, острее секса, пьянее вина. Городские реликвии, приправленные человечиной - что может быть слаще? Старьевщик отберет их целиком, без остатка. Высосет, оставив лишь сморщенную кожуру.
Дайте ему три дня! Что тогда останется от города? Полуреальные постройки, полуживые жители. Ха!
Жителей своих делил Город на три категории: тех, кто не мог без него жить, тех, кто здраво рассудил, что плюсы совместной жизни перевешивают минусы, и тех, кто просто плыл вместе с ним по течению, не особо задумываясь, зачем им это надо. Первых Город привечал, вторых, сам не склонный к сентиментальности, понимал, на третьих не обращал внимания. В конце концов город без людей - это мертвый город. А умирать он не планировал. Чем больше людей, тем он, город, сильнее. Похоже было - в молодости волна людских страстей, коллективное сознание по-нынешнему, по-научному, будоражилa больше, но до сегодняшнего дня Город этого не замечал. Пока не столкнулся нос к носу со Старьевщиком. Пока Старьевщик не швырнул ему в лицо: Ты мне не соперник!
Не так быстро, падальщик. Может, пока и не соперник.
Пришло время выкладывать карты на стол.
Город осторожно приоткрыл дверь, ступил в крошечную прихожую. Навстречу ему выбралась из спальни тощая пегая кошка, замяукала раздражающе на одной ноте, потерлась о брюки, оставляя клочья шерсти на темной ткани.
- Где твой хозяин? - недовольно спросил у кошки Город.
В ответ кошка заголосила еще громче.
Город прошелся по мягкому ворсу ковролина цвета сafé au lait. Взглянул на опущенные жалюзи, на висящую в воздухе пыль, на копию "Подсолнухов" Ван Гога над кожаным диваном.
В шкафу со стеклянными дверями, на стеклянной же полке лежал футляр со скрипкой. Насколько Город знал, Король из его колоды никогда не оставлял скрипку одну больше, чем на несколько часов. С этой старинной капризной красавицей Король объехал весь мир. Концертные залы и оперные театры слушали его, затаив дыхание, плакали и смеялись, горевали и радовались, молитвенно складывали ладони и сжимали кулаки. Лавина человеческих эмоций - вот что сейчас нужно было Городу. Попасть в резонанс с толпой, напитаться горячей кровью, стать в несколько раз сильнее.
Город встанет во главе непобедимого войска.
Ты отступишь, Старьевщик, ты уберешься прочь!
Только вот где ты, Король-про-черный-день?
Щелкнул замок, в прихожую вошла мощная дама гренадерского роста. Кошка с громким мявом кинулась ей под ноги. Город видел гренадершу и раньше, она работала у скрипача домработницей.
Он собрался и выстрелил коротким посылом. Гренадерша выронила крепко сжатую в руках сумочку, опустила на пол заполненный до верху магазинный пакет и уставилась в стену застывшим взглядом белесых глаз.
- Ну же, - поторопил ее Город.
- Мя-я-я! - противно взвизгнула голодная кошка.
- Лангунская Университетская больница, - наконец выдавила из себя домработница, - вчера вечером скорая увезла.
Город ослабил хватку. Женщина опустилась на пол, закрыла лицо руками и разрыдалась. Из пакета выкатилась банка кошачьих консервов. Кошка заорала еще громче. Город, не глядя, отпихнул ее ногой и взял низкий старт, как спринтер на гаревой дорожке.
Длинное, во всю стену, окно палаты было плотно прикрыто шторами. Но горели лампы дневного света под потолком. От этого и белые простыни, и белки глаз под полуприкрытыми веками, и белое лицо человека на подушке казались голубоватыми, потусторонними, безнадежно мертвыми. Но человек на больничной койке был жив. Об этом свидетельствовали бесконечные кривые, исправно бегущие по синему экрану монитора. Впрочем, никакого значения это уже не имело.
