— «Иногда я думаю, что вся жизнь — это одно большое путешествие», — произносит Горошинка, вглядываясь в витрину. Эти слова написаны на выцветшей вывеске. — «Мы принимаем золото и серебро. Старые игрушки. Коллекционные предметы. Редкие и ценные вещи». Ха! С каких это пор «Magimix» — редкая и ценная вещь? Луна!

Я слышу ее, но голос доносится до меня словно из-под воды. Я всматриваюсь в магазин сквозь крошечные квадратики сетки, вижу, как он меняется за стеклом, его темное, тесное пространство преобразуется в нечто большее и светлое. Прямо у меня на глазах люди входят в это помещение и выходят. Мои колени подгибаются, и я прижимаюсь к стеклу.

Нет, только не сейчас, я не готова! Я думала, это может происходить только в мамином доме, а не где угодно и когда угодно. Что, если Горошинка увидит, как я исчезаю? Не сейчас!

— Луна! Луна, что с тобой?!

Я слышу голос сестры, чувствую, как ее руки обхватывают меня и выдергивают обратно — в тот момент, где мы с ней стоим у витрины. Мне так больно, словно меня разрывает пополам.

— Не знаю, — выдыхаю я, изо всех сил цепляясь за нее и за настоящее. — Давай войдем. Может, там есть кондиционер? Мне нужно немного остыть.

Если вокруг будет много людей и все смогут видеть меня, я буду крепче держаться в настоящем — по крайней мере, я на это очень рассчитываю, хотя придумываю правила всего происходящего на ходу, просто чтобы немного успокоить себя. На самом деле я ничего не знаю об игре, в которую меня втянуло.

— О’кей, пойдем. — Горошинка открывает дверь и заводит меня внутрь. Я слышу, как она говорит с кем-то: — У вас можно посидеть? Моей сестре плохо. И ей не помешает стакан воды.

Меня усаживают на стул и суют в руку стакан воды. Глаза я не открываю. Я все еще чувствую и прошлое, и настоящее. Они с яростью дергают меня, пытаясь втянуть в себя, но я стараюсь отогнать все это. Рядом с Горошинкой и человеком, который предложил мне стул, я не исчезну. Я очень надеюсь, что не исчезну, что мое пребывание в настоящем крепко и надежно. Я набираюсь мужества, приоткрываю глаза и делаю маленький глоток.

— Спасибо, — говорю я после еще нескольких больших глотков. — Мне уже лучше. Наверное, не стоило выходить в полдень, в самый зной.

— Кровь из носа, головокружение… Ты ведь не беременна, правда? — спрашивает Горошинка. — Как только вернемся, сразу же отведу тебя к врачу.

Странный тип, владелец магазина, переводит взгляд с Горошинки на меня и обратно, а затем пожимает плечами и усмехается.

— Просто «Бешеные псы и англичане», — говорит он, и Горошинка улыбается ему. Высокий, с длинными волосами и козлиной бородкой — такие мужчины как раз в ее вкусе. В обычной ситуации я бы занервничала, вот только на лице этого человека не видно следов ночной попойки и от него ничем таким не пахнет. А на руках нет синяков и других следов. Вроде он безопасен.

— Можете оставаться здесь столько, сколько понадобится, — говорит он. — У меня тут вроде как толкучки нет.

— Я — Пиа, а это моя сестра Луна. — Горошинка протягивает ему руку, сопровождая этот жест изящным взмахом кудрявых волос.

— Майло, — говорит он, сжимает ее ладонь и слегка наклоняет голову. Они держатся за руки примерно на секунду дольше необходимого.

— Ну так… скажите, получается выжать копейку из всего этого барахла? — спрашивает Горошинка.

Майло смеется и встряхивает головой.

— Иногда, — говорит он. — Если попадается нужный винил, редкая монета или первое издание чего-то, то да, удается заработать. В последнее время я стал называть себя повелителем потерянных вещей. Все это действительно барахло. Но когда-то оно имело для кого-то важное значение. Да я и не совсем продавец. Скорее писатель.

— Ну да, — ухмыляется Горошинка. — Разве не так говорят все неудачники? И я тоже вовсе не наркоша на реабилитации, меня вовсе не выперли из художественного колледжа. На самом деле я второй Дэмьен Херст^[11]. Если бы он был горячей чикой.

Она проверяет его, это ясно. И он проходит проверку, когда произносит:

— Круть, а у тебя есть скетчбук с рисунками? Я бы взглянул. Кстати, могу показать тебе свои стихи.

— А у вас есть какие-нибудь вещи семьдесят седьмого года? — внезапно спрашиваю его я. Что-то в его лавочке привлекло меня, когда мы проходили мимо. Возможно, здесь хранится нечто важное, новый элемент пазла, очередная ниточка.

Горошинка закатывает глаза, но тут же выуживает из сумки свой этюдник. Майло смотрит на меня с легким удивлением, как будто он даже не предполагал, что я в состоянии изъясняться полными предложениями.

— Скорее всего, — говорит он. — Навскидку и не скажешь… Погодите-ка, кажется, в задней части магазина, в книжной секции, было первое издание «Сияния» Кинга. К тому же у меня тут где-то должна быть старая валюта. Хотите посмотреть? Хотя, знаете, она выглядит точь-в-точь как настоящая…

— Ты хочешь осмотреться, Луна? — Горошинка вручает Майло свой этюдник. — Не думаю, что он будет впихивать свое барахло тому, кто только что чуть копыта не откинул.

— Я в порядке, и Майло ответил на мой вопрос. Пойду посмотрю ту книжку. А ты можешь побыть здесь. Поболтайте об искусстве и писательстве.

Перед таким предложением Горошинке трудно устоять, но она колеблется, потому что переживает за меня.

— Честно, — настаиваю я. — Если со мной что-то случится, ты сразу услышишь: я просто свалюсь на один из стеллажей, и они все рухнут, как домино.

— Вот только этого не надо, пожалуйста, — сардонически отзывается Майло. — Мне тогда вовек не разложить всю эту хрень по алфавиту.

И все, Горошинка очарована.

Путь в конец магазинчика узкий и темный, но, к счастью, тут прохладно. Майло и в самом деле засунул сюда столько, сколько могло уместиться, вещи на полках утрамбованы очень тесно, а сами стеллажи образуют своего рода лабиринт. Сильно сомневаюсь, что все это разложено по алфавиту. А вот самый конец магазина — это другое дело. Спустившись на ступеньку вниз, я оказалась в еще меньшей комнатке, квадратной и совершенно пустой, если не считать книжных стеллажей от пола до потолка. Все книги аккуратно расставлены в соответствии с именами авторов. Я нахожу бумажку с буквой «К», приклеенную к полке. Скольжу пальцем по корешкам, пробегая множество томов произведений Стивена Кинга, и наконец нахожу «Сияние». Задерживаю дыхание, вытаскивая книгу, и открываю в самом начале. Страница пахнет пылью и словами, и я с наслаждением вдыхаю этот пьянящий аромат.

— Нравится книжка? — спрашивает голос у меня за спиной.

Я резко оборачиваюсь в надежде увидеть Майкла, но в комнате никого нет. Но прошлое уже здесь, просочилось и пытается до меня дотянуться. Мне становится страшно. Я не хочу туда.

В моем сознании распахивается черная пропасть, и я падаю. Медленно сползаю и падаю на пол, подняв облачко пыли. Я вижу. Вижу, как я гасну и меняюсь. А еще чувствую кое-что. Мне больно.

— Я спросил, нравится ли тебе эта книга.

Майкл прислоняется к полке. Это и та же самая полка, и другая одновременно. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что теперь стою в магазине, где обычно продают книжки и пластинки, и он забит людьми, потому что будний день в разгаре. Группа парней примерно одного возраста с Майклом говорит о чем-то в другом конце магазина, а здесь находятся только новинки вроде свежего издания «Сияния», которое я держу в руках.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает он. — У тебя такой вид… как будто у тебя лихорадка или вроде того.

— Здесь очень жарко, вот и все, — говорю я, слабо улыбаясь.

Он — единственный здесь, кто мне знаком. И я не хочу, чтобы он уходил, а я опять много часов подряд была совсем одна, не зная, что будет дальше.

— Да, мне нравится «Сияние», — отвечаю я наконец. — Одна из моих самых любимых книг.

— Я, когда первый раз ее прочитал, всю ночь уснуть не мог. — Майкл очень мило улыбается и увлеченно продолжает: — Черт, да я оторваться от нее не смог! Папаша на следующий день чуть не прикончил меня, я не работал, а все искал, где бы вздремнуть. Почитай «Кэрри», если эта тебе так нравится.