Кережков, поворачиваясь в седле вправо и влево, ответил громко и отчётливо:

– Её обещают те, кто дал нам нынешнюю. Вот и понимайте, какую они хотят дать новую!

Митинги забурлили по всему Бузулуку, восставшие выпустили из тюрьмы заключённых. Типографию загрузили до отказа – печатались воззвания: «Центр! Руки прочь от продуктов труда!», «Пусть Центр питается идеями мировой революции». Кережков сам прочитал корректуру написанного им своеобразного трактата, который позже называли также манифестом: «Созидатели домашних солнц».

Началась запись добровольцев в ряды Армии Правды – название дружно одобрили на одном из митингов. Повстанцами уже были заняты железнодорожные станции Тоцк и Погромная, часть конницы устремилась к станции Колтубанка и там перехватила автомобиль с уездным военкомом Сучковым и его спутниками.

Оренбург послал против повстанцев войска по железной дороге, 18 июля они выгрузились из поездов недалеко от деревни Курманаевки, куда эскадрон восставших привёз на подводах оружие для жителей. Эскадрон при поддержке спешно созданной крестьянской пехоты врасплох ударил по частям противника, были взяты трофеи и десятки пленных. Оренбург подбросил своим подкрепления. Силы повстанцев под началом Кережкова сосредоточились у деревни Антоновки – день, и без того жаркий, раскаляли стычки, переросшие в бой, когда шесть часов подряд пот смешивался с кровью. С обеих сторон била артиллерия, рвавшиеся над цепями атакующих снаряды разили их шрапнелью; конница восставших и их усевшаяся на телеги пехота стали обходить правый фланг врага – красноармейцы отступили перед Армией Правды.

22 июля повстанцы отрезали от основных сил противника карательный батальон ВОХРа, погнали его к заранее устроенной засаде за кряжком, выступающим над ельником. Внезапно подувший ветер примчал огромную тучу, она зачастила слепяще белыми вспышками изломистых молний, гром рвал перепонки, стеной рушился ливень. Вохровцы скопились в ельнике, молния ударила в старую ель – у той расщепилась, рухнула вершина, ель запылала, но огонь залило водой с неба. Повстанцы наседали на врага так неистово, будто буря была на их стороне. Красные попытались уйти, огибая кряжок, наткнулись на засаду, и кто не был убит, сдался.

Восстание перебрасывалось из уезда в уезд, агитаторы развозили воззвания; состав ревкомов, сельсоветов, комитетов продовольствия разбегался.

Армия Правды ринулась на Уральск, быстрое движение растянуло её, те, кто был впереди, не подождав приотставшие части, атаковали противника, который, оказалось, втрое превосходил повстанцев числом и имел вдоволь снарядов. Взять Уральск повстанцы не сумели и обошли его. И тут стало замечаться, как не хочет население долгой войны; горевшие тут и там костры зачадили, потух один, второй, третий.

Меж тем из Самары на силы Кережкова были брошены полки наёмных китайцев и красных венгров, бывших военнопленных австро-венгерской армии, с ними шли полки рабочих, чьи семьи в городах кормились хлебом, отнимаемым у деревни. Города напрягали мускулы, снабжая красноармейцев винтовками, пулемётами, патронами и снарядами, а восставшие располагали только тем, что отбивали у врага.

К середине августа части Армии Правды, вырываясь из окружения по разным дорогам, соединились у деревни Кинзягулово, здесь было всё, что уцелело: две тысячи сабель, семьсот штыков, восемь пулемётов и четыре орудия, при них шестьдесят снарядов.

Кережков настоял на контрнаступлении. 16 августа на рассвете восставшие устремились на Умёт Иргизский, накануне занятый тремя полками красных. Те выступили навстречу – тогда запряжки повстанцев понеслись к их флангам, доставили на удобные позиции пулемёты, и под их перекрёстным огнём красноармейцы отхлынули.

Однако с тыла на восставших двигались ещё три красных полка с десятью пушками, противник был и справа и слева – на расстоянии дневного перехода.

Кережков решил провести своих в Закаспийский край, там сентябрьским днём у озера Губачье весьма сократившаяся Армия Правды застала рыбаков на их промысле. Часть повстанцев смешалась с ними, спрятав оружие в рыбачьих шалашах, в двух из них были укрыты пулемёты. Остальные армейцы, уводя лошадей, оттянулись на некоторое расстояние.

Эскадроны оренбургских кавалерийских курсов первыми из красных частей приблизились к озеру, высланная вперёд разведка, завидев рыбаков с сетями возле лодок, поскакала к ним узнать о кережковцах. Рыбаки сказали, что те ушли на юго-восток. Курсанты стали съезжаться на берегу, и тут из шалашей заколотили пулемёты, а принятые за рыбаков кережковцы бросились к винтовкам, стали в упор расстреливать кавалеристов. Масса их галопом пустилась прочь, и когда прискакали из отдаления конники Армии Правды, курсантов было уже не догнать. Но не имелось и сил воевать с красными полками.

Повстанцы ушли в Туркестан, где против большевиков вели партизанскую войну басмачи.

Вскоре, однако, Кережков с маленьким отрядом вновь появился в Оренбургском крае, раздавая трактат о неприкосновенности дома, труда, его плодов под изумляюще не похожим на ходовые лозунги названием «Созидатели домашних солнц». За упрямцем повели ярую охоту, он, теряя людей, ускользал от загонщиков сутки за сутками, час за часом, пока – в свой последний земной миг под осенним медно-рыжим дубом – не ушёл совсем.

Неделяев, сидя в седле, смотрел на тело под дубом с затаённым торжеством. У командира отряда, по-молодому несдержанного, исказилось лицо, лошадь под ним подалась назад гладким крупом.

– Ты зачем голову отрезал? – парень вглядывался в Маркела с гадливо-злой подозрительностью.

Тот молчал, презрительно думая: «Нет в тебе переживания за идею мировой силы и оттого нет моих чувств».

Командир сошёл с лошади, нагнулся над обезглавленным телом, осмотрел.

– Он был раненый и ничего не мог. Куда ты голову дел?

Неделяев объехал дуб, указал рукой на лежащую на земле голову.

Командир, подойдя и поглядев, с враждебностью приказал Маркелу:

– Возьми, отнеси к трупу, положи вверх лицом!

Съехавшиеся курсанты наблюдали, как Неделяев, спешившись, поднимает одной рукой за волосы голову, огибает дуб и опускает её у обезображенного тела – в кровь, натёкшую из перерубленных сосудов шеи.

Командир отряда, приняв важный вид, произнёс:

– Это действительно Кережков! – и обратился к курсантам: – Кто ещё видал его раньше? Это он?

Двое после осмотра подтвердили; о том же говорили документы, найденные в карманах кителя.

Неделяеву было приказано сдать оружие – один из курсантов взял его винтовку, шашку и принадлежавший Кережкову пистолет.

– Разберутся с тобой, откуда у тебя интерес – вытворять… – объявил Маркелу командир.

Он вынул из планшета бумагу, карандаш и записал: «28 сентября 1920 г. в 2 часа дня 10 минут в 5 верстах от деревни Маховки, где примечаема группа дубов, под самым большим обнаружен труп Кережкова, убитого самовольно и без свидетелей курсантом Неделяевым».

Положив документ в планшет, командир вскочил на лошадь, приказал троим курсантам охранять тело и отправился с отрядом в деревню Елшанку. Там Маркела заперли в сарае около избы ревкома, поставили часового, а за останками Кережкова была послана подвода. Через два дня их осмотрели приехавшие в деревню следователи уездной и губернской ЧК и распорядились закопать не на кладбище, а в степи.

Неделяева допрашивал следователь с двумя помощниками. Его интересовало, почему Маркел отделился от отряда.

– Тут значение идейное… – медленно проговорил Неделяев и многозначительно умолк, выдерживая взгляд следователя.

– Отвечайте яснее! – приказал тот.

– Я понимал, что от этого врага – самый большой вред. Такое у меня понимание вредных идей, – убеждённо уведомил чекиста Маркел. – И я знал, что достану его… – он ушёл отвлёкшимся взглядом в недоступную другим даль и счастливо улыбнулся.

Затем проговорил рассудительным голосом:

– Они двое от нас уходили – Кережков и его ординарец. И я как увидал лошадь без ездока, а недалеко – дубы, – ну, думаю, он под ними захотел скрыться.