Ах-Суйток-Тутуль-Шив не почувствовал, как входит в воду, он как-то сразу оказался в густом молочном тумане, будто слегка подкрашенном семенами какао. Он уже не падал, а парил, удерживаемый когтистыми лапами гигантского сокола.

— Я Вок, посланник Сердца небес — Хуракана! — услышал он над собой голос птицы. — Слушай меня, человек! Я отведу тебя к владыкам Шибальбы. Ты тот, кому они согласны дать Священный череп. Ты будешь молчать или умрешь.

…И вот они начали спускаться по дороге в Шибальбу по очень крутым ступеням. Они спускались вниз до тех пор, пока не подошли к берегу постоянно изменявшейся реки, быстро текущей между двумя склонами узкого ущелья, называвшимися Нусиван-куль и Кусиван, и переправились через нее.

Затем они подошли к берегу другой реки, реки из крови, и пересекли ее, но не пили из нее, они только переправились на другой берег, и поэтому они не были побеждены. А затем они подошли к другой реке, реке целиком из гноя; но она не принесла им вреда; они снова прошли беспрепятственно…

…двинулись дальше, пока они не пришли на место, где соединялись четыре дороги…

…И вот первыми, кого они увидели там, были сидящие деревянные куклы, изготовленные обитателями Шибальбы…

…Там были Шикирапат и Кучумакик, владыки с такими именами. Они были те двое, которые причиняют кровотечение у людей.

Там были другие, назывались они Ах-Альпух и Ах-Алькана, тоже владыки. Их делом было заставлять людей пухнуть, чтобы из их ног изливался гной, и окрашивать их лица в желтый цвет — эта болезнь называется чуканаль, или желтуха. Вот над чем владычествовали Ах-Альпух и Ах-Алькана.

Там были владыка Чамиабак и владыка Чамиахолом, жезлоносцы Шибальбы, в руках которых были символы смерти — посохи из кости. Они заставляли людей чахнуть до тех пор, пока не оставалось ничего, кроме черепа и костей, и тогда люди умирали, потому что живот у них приклеивался к позвоночнику. Вот что было делом Чамиабака и Чамиахолома, как именовались эти владыки.

Там были также владыка Ах-Альмес и владыка Ах-Альтокоб; их делом было приносить людям несчастья, когда те находились перед своим домом или позади него, — так, чтобы их нашли израненными, распростертыми, с лицом, уткнувшимся в землю, мертвыми. Вот над чем владычествовали Ах-Альмес и Ах-Альтокоб.

Там были, наконец, владыки по имени Шик и Патан. Их делом было заставлять людей умирать на дороге — то, что называется внезапной смертью, — заставляя кровь устремляться к их горлу, пока они не умирали, изрыгая кровь. Делом каждого из этих владык было наброситься на них, сжать их горло и сердце, чтобы хлынула у них горлом кровь во время пути. Вот над чем владычествовали Шик и Патан.

Окруженный тенями-привидениями, Тутуль-Шив испытывал неописуемый ужас. С самого начала их пути по извилистой, будто тело змеи, пещере, ведущей глубоко под землю, его преследовали такие страхи, что и осознать их было невозможно. Трепетала каждая его жилка, каждый волосок. Ужас, порождаемый самими стенами пещеры, неуклонно ползущими вниз, пропитывал душу, парализовывал волю. Неосторожные шорохи или кем-то издаваемые жуткие вздохи во тьме, пропитанной нечистотами, сыростью и гниением, вызвали в халач-винике тошнотворные приступы страха, комом подступавшие к горлу. Но теперь, оказавшись среди властителей Шибальбы, Тутуль-Шив был близок к обморочному состоянию. Все его тело лихорадило, он больше не мог терпеть, только краем сознания удивляясь, почему он еще жив. Жив? Но тут сквозь пелену помутневшего рассудка донеслись голоса.

— Я тот, кто соединяет оба мира. Я посланник Какулха-Хуракан, Чипи-Какулха и Раша-Какулха[33], я должен выполнить договор между владыкой Хураканом и владыками Хун-Каме и Вукуб-Каме — двумя высшими судьями Шибальбы.

— Мы знаем, кто ты, — ответили две тени. — Это и есть тот смертный?

— Да.

— Талисман с ним?

— Вот он.

Зуб ягуара лег в покрытую нарывами когтистую лапу, протянутую к спутнику Тутуль-Шива.

— Что ж, уговор есть уговор. Чамиахолом, дай этому смертному череп на твоем посохе.

На плечо халач-виника лег тугой кожаный перехват. И в это же мгновенье Тутуль-Шива вывернуло наизнанку.

Не в силах больше удерживаться на ногах, он как подкошенный рухнул на ледяной пол пещеры. Он видел, как изошедшее из него эфемерное свечение в виде человеческой фигуры медленно поплыло в сторону теней. На полпути к ним фантом, будто прощаясь, обернулся.

— Кукульцин?! — невольно слетело с губ халач-виника.

К счастью, он произнес это настолько тихо, что его не услышал даже его спутник.

— Плата за твое спасение и спасение твоего народа, — сказал сокол, повернувшись к Тутуль-Шиву.

По сводам холодной камеры пещеры поползли едкие смешки, перераставшие в дикий хохот.

— Поздно! — перекрикивая хрюканье, ржание и гогот, ответили две тени. — Ничто уже не спасет смертных!

Бог с белой кожей идет в окружении собак преисподней.

Скоро Кецалькоатль будет здесь!

Несомый чьими-то сильными лапами, Тутуль-Шив бредил. Ему чудилось, как натянутый до предела ветром мускул из огромного полотнища тащил по волнам безбрежного океана к Земле фазана и оленя гигантскую лодку, в сотни раз превосходившую те, которые он когдалибо видел в своей жизни. Они у берегов его земли. Из лодки на берег выходит сам Кецалькоатль! У него необычная белая кожа и растительность на лице. Его тело защищено непробиваемым куйюбом, а голова покрыта шлемом из такого же прочного блестящего материала.

За ним выходит еще один и еще… Их сотни, на привязи они держат собак с сильными челюстями. Много горя принесли они с собой. Их собаки рвут людскую плоть, их трубы, с грохотом изрыгающие огонь, везде сеют смерть, сами они, слившись с чудовищами о четырех ногах, словно вихрь, налетают на города и селения, оставляя после себя горы трупов и пепелища. Страшно было во сне, будто не покидал он вовсе царство Шибальбы. И снова другое видение. Отчего-то теперь у него самого белая кожа. Он живет в доме, где много этажей, в городе, которому не видно конца. В нем не найдешь пирамид, зато приходит время, и в город влетает целый рой белых мух. Они преобразовывали все вокруг, деревья сбрасывают листву и становятся похожи на выбеленные водами Чаака скелеты чудовищных животных, крыши домов превращаются в ритуальные шлемы жрецов из белых перьев цапли, а землю устилает огромный серебристый ковер, напоминающий тот, из его детства, что лежал у трона отца. Мухи падают на голые руки, словно дикие пчелы, жалят холодом и гибнут, превращаясь в капли росы…

— Очнись, — разорвалось в его голове.

Тутуль-Шив лежал на выкрашенном киноварью гигантском панцире броненосца. Высоко в небе, там, где должно быть солнце, висел огромный рот. Рядом, запустив под крыло крепкий клюв, приводил в порядок свое оперенье сокол. Заметив, что халач-виника пришел в себя, он сказал:

— Тебе пора. Ни о чем не спрашивай. Теперь с тобой есть Память желтых магов, ты знаешь, как спасти свой народ и уничтожить орден черных колдунов. Когда ты вернешься в мир людей, ты вспомнишь об этом.

Тутуль-Шив ничего не понял, но ослушаться сокола не решился. Он удивленно оглядывал на себе праздничное облачение, дивясь самому дорогому — длинным перьям кацаля, перламутрово-зеленым каскадом спадающим с его головы. Сокол заметил его изумленный взгляд.

— Подарок Хуракана. А теперь думай о главном — замри! — сказал он и, расправив крылья, взлетел ввысь.

Ах-Суйток-Тутуль-Шив поднялся навстречу надвигающейся на него, закрывшей собой полнеба свинцовой волне…

На третьи сутки изнурительного похода войско Ошгуля было готово войти в Ушмаль. Предводитель охотников с Диких земель стоял на холме и словно зачарованный смотрел на город своей мечты. С той памятной ночи, когда он, выбравшись из-под груды окровавленных тел, словно вор, крался по темным улицам Ушмаля, он не видел его прекрасных дворцов, пирамид и площадей. Теперь он здесь! Город разросся, стал еще краше и величественнее. Сколько раз в своих мечтах он возвращался в него снова и снова как победитель, триумфатор, властелин! «Пирамиду Чаака я назову в свою честь. Это Пирамида волшебника!» — думал он, глядя на ту самую пирамиду, с которой его сбросили по приказу Ах-Суйток-Шива. Только теперь она была гораздо выше и красивее. Но отчего-то карлик не чувствовал себя победителем. Никто не препятствовал ему войти в город, подняться на пирамиду Чаака и возвестить миру о новом правителе страны Пуук — халач-винике Ош-гуле. Карлик настороженно всматривался в пустые улицы города, гадая, куда могли подеваться жители. Неудачи, преследовавшие колдуна в последнее время, заставили его действовать с удвоенной осторожностью. Хотя то, что желтый маг в последнюю минуту все же сумел выскользнуть из его рук, скорей досадное недоразумение. Теперь, когда он знает дорогу в Храм Судеб, смерть Кукульцина — дело времени. Больше всего Ош-гуля беспокоили фрески на стенах, буквально в последнюю секунду его пребывания в храме поменявшие изображение казни Тутуль-Шива на скорую кончину Ош-гуля. Как такое возможно? Тутуль-Шив схвачен и, если верить его лазутчикам, сброшен в жертвенный сенот. Именно о таком развитии событий рассказывали фрески Храма Судеб до того, как в последний момент на них кардинально поменялись победители и поверженные. Карлик посмотрел на золотую бабочку, украшение, принесенное из Чичен-Ицы лазутчиком. Рука чужеземного мастера с филигранной точностью передала хрупкость ее наряда. Стоило подуть легкому ветерку, и ее тончайшие золотые крылышки мелко дрожали, будто очнувшись от долгого сна, а серебряная нить усиков удивленно подрагивала над играющими в лучах солнца нефритовыми бусинками глаз. Черный маг узнал это украшение. Таких бабочек было всего две в Земле фазана и оленя. И обе он подарил Хун Йууан Чаку в знак их союза. Со слов его ах-шак-катуна, это украшение из страны Оз накануне праздника подарил Тутуль-Шиву его дядя Чак Шиб Чак. Теперь одна из них вернулась к нему. История повторяется… Теперь, когда Тутуль-Шив мертв, кто же его, Ош-гуля, может предать смерти, как это указано на фреске из Храма Судеб? Раздумья Ош-гуля прервал командир отряда ах-шак-катун, посланных карликом проверить брошенный город.