Еще до начала Гражданской войны, ближе к середине XIX века жители Лонг-Пойнта начали осознавать, что, поселившись здесь, они совершили ошибку. Их дома были чуть ли не кокетливо подставлены штормам и ураганам, соль продавалась уже не так хорошо, и сама мысль, что каждое яйцо, каждую штопальную иглу или пару носков необходимо заказывать и доставлять на лодке, потеряла свое очарование. Поэтому они взяли свои дома – всего их было сорок восемь, – подняли домкратами, погрузили на баржи и переправили по воде на материк. Большинство старых домов в Провинстауне строились без фундаментов прямо на песке, и перенести их с одного места на другое было не сложнее, чем переправить по суше крупную лодку. Были известны случаи, когда материковые дома, примостившиеся на верхушках дюн, с течением лет оседали вниз, пока не оказывались у подножия тех самых холмов, которые когда-то венчали.

Дома, переправленные по воде с Лонг-Пойнта, по-прежнему здесь – в основном они сосредоточены в западной части Провинстауна, хотя некоторые можно найти и в Ист-Энде. Опознать их можно по синим табличкам с изображением дома на барже, мирно плывущей по белым загогулинам волн.

На пике отлива до Лонг-Пойнта из Вест-Энда можно дойти по влажному песку. Туда можно добраться вне зависимости от приливов и отливов по дамбе, идущей от западного окончания Коммершиал-стрит. Дамба представляет собой ленту из неровных гранитных блоков шириной примерно в тридцать футов, конец которой почти теряется из вида, если смотреть на Лонг-Пойнт со стороны материка. Возможно, вам захочется проделать весь путь, а может, вы решите дойти до середины и просто посидеть на камнях. Летом, за час или около до пика прилива, когда вода прибывает, вы можете соскользнуть с камней и позволить приливу унести вас почти до самого берега.

Если вы все же дойдете до Лонг-Пойнта, то окажетесь на песчаной косе шириной около трехсот ярдов: по одну сторону бухта, по другую залив, между ними – заросли дюнной травы. Лонг-Пойнт аскетично украшен маяком и давно опустевшим сараем, где некогда хранили ламповое масло. Скорее всего, вы там будете одни, хотя воды вокруг вас будут кишеть лодками. Это излюбленное место гнездования крачек и чаек. Когда много лет назад я отправился туда с Кристи, парнем, с которым тогда жил, он пробрался в заросли травы и спугнул птиц. Если я расскажу, как он, ликуя, стоял среди сотен вопящих белых птиц, яростно круживших и пикировавших вокруг него, как величественно скалился – ни дать ни взять персонаж из Данте, – пока я стоял невдалеке, беспокоясь о растревоженных птицах, вы можете узнать все, что необходимо, о том, почему мы были вместе и почему нам пришлось разойтись.

Справа от дамбы, за крутой дугой, которую описывает Коммершиал-стрит, возвращаясь назад и меняя свое название на Брэдфорд-стрит, находится соляная топь. Длинная дорога, что берет начало у материковой оконечности Кейп-Кода, заканчивается здесь, у этой дикой лужайки морской травы. Глядя на топь, можно достоверно узнать, который час, а также определить состояние погоды и время года: весной и летом она изумрудная, осенью – золотая, зимой – бурая и охристая. Ветер поднимает среди трав и камышей сполохи и волны более бледного цвета, так что, стоя на краю, можно увидеть, насколько сильно и в каком направлении он дует. Поскольку топь всегда хотя бы частично скрыта под водой, отраженное небо подсвечивает траву снизу. В солнечные дни она может выглядеть неправдоподобно яркой, в пасмурные – и того ярче.

Во время отлива здесь образуются лужи, на приливе все затапливает. Топь оканчивается дюнным хребтом, за которым уже океан, хотя оттуда, где вы сейчас стоите, его не видно. Вы можете увидеть цаплю-другую, шлепающую по приливному бассейну. Вдали вы, несомненно, разглядите торчащий большим пальцем белый маяк Вуд-Энда. (Не тот, что на Лонг-Пойнте.) Я никогда к нему не ходил и не намерен этого делать. Я знаю – точнее, могу предположить, – что вблизи это всего лишь старая оштукатуренная башня; краска на ней потрескалась и облупилась, а бетонное основание сплошь заляпано чаячьим дерьмом. Я предпочитаю, чтобы тот маяк оставался далеким объектом и его романтический образ не разрушался – что-то из Вирджинии Вулф. Думаю, в каждом городе и городке должно быть хотя бы одно подобное место, желательно красивое и таинственное, которое вы видите, но никогда к нему не приближаетесь.

Из двух официальных общественных пляжей Провинстауна (второй – Рейс-Пойнт) Херринг-Коув расположен ближе к городу – до него можно дойти пешком или доехать на велосипеде. Летом туда ходит бесплатный городской кольцевой автобус. От соляной топи до официального общественного входа, где есть парковка и ларек с закусками, примерно полмили, но я предпочитаю заходить поближе – через дюны.

Идите на север от соляной топи, мимо небольшой темной лагуны, что справа от дороги, прямиком к роще, пока не увидите кучу припаркованных велосипедов. Там, между деревьями, есть проход – вы его точно заметите.

До пляжа оттуда минут пятнадцать пешком. Вы окажетесь среди приливных отмелей с высокими дюнами по обе стороны и изогнутой стеной песчаных наносов, тянущихся вдоль океана. Возможно, вы увидите мачты и верхнюю палубу проплывающей мимо лодки – зрелище приятное, хотя и несколько сюрреалистическое: усеченная лодка, мирно скользящая по-над песком.

Там есть нечеткая, но различимая тропа, которой вам стоит придерживаться. Местный ландшафт хрупок – лучше его не топтать. Если дело происходит во время отлива, подсохший песок будет тут и там усеян прозрачными лужицами. Во время прилива вам придется пробираться вброд. Если вы отправитесь туда сильно после полудня или ранним вечером, дюны будут переливаться розово-оранжевым свечением, как внутренняя сторона спиральной раковины.

В приливных лужах, если прилив уже начался, будет полно мелкой рыбешки и небольших сине-черных крабов. Можно увидеть, хотя и очень редко, стайки кальмаров, пойманных в ловушку отливом и ждущих, когда вернется океан. Живые кальмары совсем не похожи на тех, что продаются на рыбном рынке. Умирая, они теряют прозрачность. В жизни они просвечивают, как медузы, а глаза у них – хотя и отдаленно не напоминают глаза млекопитающего – бледно-голубые. Лучше всего их глаза, блеск их щупалец различимы, когда они под водой.

Поскольку эта местность регулярно затапливается, по пути вам попадется немалая часть того, что обычно скрывает океан. Тропа усеяна трупиками крабов, постепенно приобретающими крапчато-лососевый цвет, не свойственный им при жизни; со временем они и вовсе бледнеют до алебастрового. Вы можете увидеть мертвого окуня или двух, которых уже потрошат чайки. Там будут водоросли и коряги, иногда во впечатляющих грудах, и пряди веревок, бывших рыболовецкими сетями, – черные, желтые, бирюзовые, оранжевые. Однажды я нашел там обрывок чаячьего крыла – арфу из белых перьев – и отнес домой Кенни, радуясь не только тому, что мне попалась такая диковина, но и тому, что я могу притащить ее домой и моего возлюбленного не отпугнет эта жутковатая красота.

Тропа и пляж, к которому она ведет, по большей части облюбованы геями. Когда вы приблизитесь к берегу и дюны истают в широкую неглубокую впадину, вы увидите тропинки, извивающиеся в траве. В часы отлива они высыхают. На приливе вода здесь поднимается в половину человеческого роста. На этих тропинках, во всей этой низине летом царит оживление: для провинстаунских геев это пьяцца Сан-Марко. Мужчины идут на пляж и с пляжа. Мужчины бродят среди дюн, нежатся на небольших островках, образующихся среди приливных бассейнов, переходят их вброд или плавают там, где поглубже. Змеящиеся тропинки образуют замысловатую сеть лабиринтов, и если вы пойдете по ним в разгар прилива, то окажетесь по колено, а то и по пояс в мягко движущейся воде, окруженной с обеих сторон живой изгородью из высоких трав. Мужчины уходят в травы, чтобы заняться сексом, и, если вы не ищете секса с незнакомцами или не хотите видеть, как это делают другие, вам лучше избегать травяного лабиринта и идти прямиком на пляж; впрочем, даже если вы сторонитесь удаленных мест, вам все равно могут попасться двое, а то и больше мужчин, резвящихся у всех на виду. Не знаю, как другим, но лично мне в этих совокуплениях на фоне сияющего приливного пейзажа всегда видится нечто невинно-вакхическое – здесь больше естества, чем похоти. Они будто бы принадлежат другой версии мира – диковато-лесной, полуклассической, бесстыдной и необузданной. Будто бы они освободились от трудов и печалей, от страхов и даже от надежд, и им достался час или два, во время которых значение имеет лишь желание. Мне кажется, было бы здорово убедить мужчин, занимающихся сексом на болотах, носить меховые гетры с копытами, прикреплять ко лбу маленькие бугристые рога и выдувать из флейт грустные мелодии, пока они бродят по лабиринтам из воды и травы.