Глаза татуированного орнитофила были закрыты, лицо дышало умиротворенно-стью, а руки чертили в воздухе красивые фигуры замысловатых «ката».

– Вы Бородач? – спросил я почтительно. Командир, как-никак.

Один глаз, опушенный длинными, девическими ресницами, приоткрылся и уста-вился на меня.

– Мы Бородач. – Глаз закрылся снова. – Но мы здесь один, можно без «вы».

Ага, нос не задирает. Уже кое-что. Спросить бы, почему бороды нет? Так ведь, наверное, об этом его любой и всякий при знакомстве спрашивает. А выступать в роли «такого-же-как-все», признаюсь, не по мне.

– А я – новенький! Рядовой Капралов. Нынешним утром зачислен в ваш взвод.

– Ясно, – сказал он, не открывая на этот раз даже одного глаза. – Добро пожало-вать, рядовой Капралов!

Бородач перестал размахивать руками и, наклонившись вперед, уперся ими в пол. Затем громко выдохнул и одним махом выбросил тело вертикально вверх. Легко прошел на руках несколько метров, обогнув стоящего столбом «рядового Капралова», и опустился на ноги где-то за моей спиной.

Я обернулся. Бородач как раз закладывал одну из ног себе за шею. Глаза его бы-ли по-прежнему закрыты.

– Готовишься к гастролям? – полюбопытствовал я.

– Готовлюсь, – с готовностью согласился он. – «Гуттаперчевый мальчик», слы-хал, небось? – Он снова приоткрыл глаз.

– Вау! Возьмешь меня коверным? – загорелся я.

– Сперва посмотреть надобно, что ты умеешь. Ну-ка, упади смешно, – скоман-довал он, меняя «заплечную» ногу.

Падать не хотелось. Тем паче, падать смешно. Бородач оценил заминку по-своему:

– Не умеешь. Посмотрим тогда, что умеешь…

Не успел я носом шмыгнуть, как он оказался рядом и нанес три быстрых удара. Прямиком в жизненно важные точки моего любимого организма. Два я отбил, а третий так и вовсе попытался перехватить с переводом на «болевой». Не скажу, правда, что это мне удалось. Бородач скользнул змеей и оказался у меня за спиной, в не очень удобной для меня позиции – с рукой, заломленной до самого затылка. Заломленная ру-ка была, увы, моей. Я громко охнул. Продолжение схватки грозило вылиться в позор-ный для меня спектакль. С ползанием по полу и слезными мольбами о пощаде.

Пора было менять экспозицию.

Я предельным усилием воли дистанцировался от болевых ощущений, сосредо-точив для этого внутренний взор на пупке, и врезал пяткой по подъему стопы Бородача.

На мне были новенькие ботинки, а он, бедняга, был босиком.

Рука ощутила прежнюю свободу, а слух утешил звук громкого вскрика, знаме-нующего точность и силу попадания. Жаль, продолжение было не столь приятным – мое правое ухо приласкал тяжелый удар, от которого я покатился кувырком. Откатив-шись на достаточное расстояние, живо вскочил. И вовремя! Бородач был тут как тут и свирепо топтал ногой участок капронового татами, на котором я только что валялся.

Начала собираться публика.

– Надери ему задницу, Бородач! – крикнул кто-то азартным и довольно тонким голосом.

Я на всякий случай голос запомнил. Пригодится.

Бородач хищно крался вокруг меня, выбирая момент, чтобы сделать что-нибудь плохое. Задницу надрать, например. Я держался настороже. Он вдруг остановился.

– Ладно, хватит! Вижу, ты парень не дурак, так что за коверного сойдешь. Беру! – Он протянул руку для дружеского пожатия.

«С такими ловкачами мы знакомы», – подумал я и осторожно подал свою.

«Предчувствия его не обманули!» Бородач крепко схватил меня за кисть и дер-нул к себе – лицом на выброшенный локоть. Если бы я этого не ожидал, нос мой стал бы в тот же миг гораздо менее красивым, чем прежде. А так, я лишь еще сильнее уско-рился и врезался крепкими костями лба в район его ключиц. Очень славно врезался! Что-то где-то хрустнуло.

Бородач от удара грохнулся навзничь, увлекая меня за собой.

Мы лежали на теплом деревянном полу, как два брата-близнеца в люльке – бок о бок – и улыбались.

«Нечасто в наше время встретишь парня, который так здорово умеет врезать по уху», – думал я.

«Да уж!» – думал, наверное, Бородач. Он спросил:

– Как звать-то тебя по-человечески, рядовой Капралов?

– Иные, – затянул я свою излюбленную песенку, – зовут меня…

– Филька! Капрал, так твою растак, ты ли это?! – взревели оглушительно, сотря-сая мироздание до самых основ, армянско-иерихонские трубы.

С полигона вернулся Генка Саркисян.

Основная группа участников марш-броска скрылась вдали. «Надо же, как резво бегают, архаровцы наемные!» – досадливо поразился Филипп. Семипудовый Мелкий, и тот обогнал его сразу, да так припустил, что скоро совершенно пропал из виду. «Сте-роиды, – еще раз напомнил Капралов себе. – Пусть он и здоровяк, зато потенциальный инвалид. И наверняка абсолютный импотент». Увы, легче от этих мыслей не стало. Привычка к постоянному существованию в роли “самого-самого”, лучшего из лучших – скверная, оказывается, штука. Особливо в случае, когда нежданно обнаруживаешь, что тащишься в арьергарде, что вынужден глотать пыль прошедшей колонны и пачкать ноги конскими яблоками. И что женщины, бросавшие на плечи героев цветы, а к ногам – свою честь, давно уже разошлись по домам. Этак можно и нервический срыв зарабо-тать.

Выход? Выход один – догнать и перегнать мер-р-рзавцев!

Воодушевленный Филипп резко увеличил скорость. Однако через пару сотен метров выяснилось, что долго такого темпа не потянуть. Пришлось благоразумно вер-нулся к прежнему.

А ведь заявлял же капитан Пивоваров: «Ноги, Капралов! Ноги и спина, а не би-цепсы и трицепсы делают походную жизнь солдата более легкой. Насколько это воз-можно, разумеется. Бицепсы хороши для пляжа и девочек. Для гор, «броника» и пуле-мета с полным боезапасом они только во вред. Сатана явился на Землю, приняв облик «тренера чемпионов» Джо Уайдера, и ты с радостью бросился к нему в кабалу. Оду-майся, Капралов! Одумайся, пока не поздно!»

Кажется, уже поздно…

Одиночество чертовски угнетает. Особенно, если оно сопряжено с нелюбимой, монотонной и тяжелой работой. Например, с бегом «на десятку» в полном обмундиро-вании. Чтобы не упасть духом, нужно было срочно чем-то занять голову. Песенку, на-пример, спеть. Без начала и конца, взяв за образец творчество народов Севера. Или ре-чевку завести, в темпе бега. «Раз-два, три-четыре; три-четыре, раз-два! Кто бежит? Я бегу! Бойко двигаю ногу!»

Можно также прокрутить в памяти наиболее благостные события личной жизни. Скажем, вечером вчерашнего дня было немало приятных моментов. А это как раз и ре-комендуется настоятельно – повторное переживание положительных эмоций.

«Помнишь, девочка, гуляли мы в саду…»

Первым делом, после маловразумительных криков радости, Генрик потащил Филиппа в столовую. Похоже, Легион поголовно был заражен страшным вирусом об-жорства. Эпидемия булемии, не иначе!

Следом потянулась компания, занимавшаяся в спортзале.

– Знакомьтесь, – предложил спортсменам Генрик, – это мой армейский друг, Филипп Капралов. Целых полтора года, пользуясь должностным неравенством, безза-стенчиво командовал мною. Теперь сержант я, и он заранее проливает горючие слезы. Проливаешь, так? – насупился он грозно.

Филипп не без драматизма шмыгнул носом:

– Именно так! Горе мое велико, могучий горбоносый вождь.

– Отлично. Предостерегаю, друзья, у него чрезмерно раздутое самомнение, и он любит, чтобы его величали по отчеству. Верно, Капрал? – Генрик крепко хватил Фи-липпа по спине.

– А то?! – согласился Филипп. – Кто ж не любит? Вот и Карнеги писал…

– Писал, точно. Так вот. Пользуясь законным правом сюзерена, приказываю: звать вышеназванного гордеца, кому как понравится. При малейших возражениях – драть за уши! Особо чадолюбивые и милосердные могут просить об этом своего сер-жанта. Возражения?