Пацаны таскали с берега бревна и плыли на них до острова. Где-то метров десять. А там пытались штурмовать занявших остров пиратов, которые засели на невысоком холме у берега.

– Че стоишь? Хватай, – держа два бревна за толстые кривые сучки, закричал чумазый пацан, с которым я пришел. – Мы сейчас их сделаем.

На острове шла бойня. Всех, кто подплывал, четверо ребят скидывали обратно в воду, не позволяя захватить их твердыню, их Камелот.

– Я не умею плавать , – схватив скользкое и грязное бревно, попытался отказаться я.

– Ты, эта, держись крепче за ветки, – он демонстративно схватился за самые мелкие сучья своего обрубка. – Вот так. Понял?

Я кивнул ему в ответ и потащил корявое бревно в воду. Оно скользнуло по мшистой слизи дна, погрузилось в воду и тут же всплыло.

– Впере-е-е-д! – заорал пацан и погреб, волнуя желтое зеркало котлована.

Бревно, покачиваясь под порывами скромненьких волн, дергало меня за руку и звало скорее начать биться с шумными ребятами на острове веселья.

Не отплывая от берега, я обнял шершавое бревно. Чуть погрузившись, оно все же держало нас на плаву. Не спеша, размеренно гребя одной рукой, поплыл к острову. Толстый нос моего корабля лениво разбивал волну. Величественное судно шествовало по неизведанным водам. И я – капитан этого пиратского монстра. Справа и слева брызги взлетали в воздух, попадали на меня – это будоражило, добавляло азарта. До острова оставалось не больше трех метров.

«Скоро мы одолеем неприятеля!» – подбодрив свою вымышленную пиратскую команду, я погреб еще быстрее.

– Дайка-ка! – услышал знакомый голос с хрипотцой. И кормой бревно начало погружаться в воду.

Обернувшись, я увидел вчерашнего обидчика – того, кто отнял у меня мороженое.

– Че смотришь?! Грабли убрал, – перебирая по бревну руками, пацан подплыл ко мне вплотную, – Разжимай свои коряги! – он говорил и одновременно толкал меня. Он был сильнее, жестче меня.

– Я не уме… – попытался возразить я, выпустив бревно из рук, но мелкая волна плеснула мне в рот, и я сразу погрузился под воду.

Паника молотом била в грудную клетку. Руки и ноги дергались сами по себе, пытаясь хоть как-нибудь вытолкнуть тело наверх. Но движение вниз так и продолжалось. Я попробовал зацепиться за бревно, но оно проплыло надо мной, и мои вытянутые руки напрасно водили по его недосягаемому силуэту.

Дна не было видно. Желтая муть воды становилась под ногами черной бездной, готовой меня поглотить. «Кто-нибудь!» – беззвучно крикнул я – и лицо исказила жалкая уродливая гримаса.

Высоко надо мной проплывали бревна, рядом с ними скользили по воде ребята. Никто меня уже не услышит, никто не спасет. Наступило отчаяние. Руки и ноги остановились, безразлично падая в толще воды. Пальцами ног я почувствовал холод затягивающего меня темного дна. Неспешно и неотвратимо оно втягивало в себя мои стопы, голени, бедра, живот. Я не мог смотреть вниз. Казалось, если посмотрю туда еще раз, то уже не увижу золотых рук солнца, ищущих меня в этом мутном бассейне. Растворившись, я стану этим самым темным дном, которому имя Ничего. Но я и есть жалкое ничего…

Холод подобрался к шее, сдавив безжалостным кольцом. «Это все. Дальше уже ничего не будет?» – задал я себе вопрос.

Смиренной веткой, упавшей в пруд, я шел ко дну…

Меня зовут Аня. Мне 21 год. Я обладательница двух кубков чемпионата Европы, призер международных соревнований, неоднократная чемпионка России по фехтованию. Готовлю посредственно, дружу так же. У меня нет друзей. Так сложилось, что своим самым большим преимуществом в жизни я считаю то, что неплохо умею доводить мужчин до оргазма не стягивая свои трусики. Многие не любят грубостей, и для них пошлость неуместна. Хорошо, поясню для вас: я искусно манипулирую естеством. Считаю, что делаю это настолько умело, что могу брать за это первые места на международных чемпионатах.

Это не тот навык, которым можно хвастаться в компаниях, когда спрашивают, что ты умеешь делать отлично. «Я неплохо играю на гитаре. А я отлично готовлю каре ягненка. А я, знаете ли, отлично передергиваю. Да что там говорить, давайте покажу»… Нет, конечно. Навык этот очень интимный. Я делаю это одинаково умело и правой, и левой рукой. Я – амбидекстр в мире «дружеского рукопожатия». У меня очень нежная, мягкая кожа, и потому я могу себе позволить удовлетворять «на сухую». Главное – это техника.

Правильная постановки кисти, хват и темп – он должен быть постепенно нагнетающим. Ты не сразу хватаешься за него, как за штурвал во время шторма в девять баллов. А водишь для начала рукой по джинсам, кокетничая с мужчиной. Потом расстегиваешь пуговицу, «молнию» ширинки, раздвигаешь ее края, будто кожуру мандарина. Проводишь по торчащему из–под трусов жесткому корешку вверх и вниз. Не туда–сюда двадцать раз. А только раз вверх и раз вниз, обозначив намерения, показав: дальше будет интереснее. И только потом, не торопясь, снимаешь с него трусы. А там он, живой, пульсирующий, кидается на тебя. Берешь нежно, словно боишься обидеть. И плавно стягиваешь чехол. Потом натягиваешь обратно. Потом чуть быстрее. Далее сжимаешь чуть плотнее. Потом снова быстрее и плотнее. В этом процессе есть своя философия любви. Она жертвенна, оттого и абсолютна.

У меня было всего-то три мужчины. Да, небогатый опыт. Первого не помню. Была с ним всего раз. Да, так случается в колледжах олимпийского резерва с полным пансионом. Вписки, гулянки, выпивка. Там все и попробовала за раз. Этого раза хватило на то, чтобы сказать всему этому – нет. В месте, где люди должны быть нравственно не поколебимы, чаще встречаются заядлые алкоголики и наркоманы – парадокс. К окончанию колледжа здоровья у них не остается. И единственное, чем им можно гордиться, так это бывшей реакцией, бывшими заслугами и воспоминаниями.

Второй мужчина – мы с ним уже три года. Женя. Он старше всего на тринадцать месяцев, но всегда казался мне не по годам развитым. Такой он, со своим мнением, не похожим на мнение остальных. Крепкий торс, наглый взгляд. Романтик. Мы сходили с ума друг от друга. Часами могли болтать ни о чем и обо всем. Он говорил: «Ты умелая». Еще бы. У меня развитые жилистые запястья, накачанные предплечья, выносливый бицепс и тугая дельта. Это все результат длительных занятий фехтованием.

Мы только друг другом и были увлечены. Это казалось про то самое, про настоящее. От чего дышать легко и пьяно.

Но так казалось первые полтора года. А потом я заметила: смотришь в его одурманенное травой лицо – и становится ясно. Ясно, что я наивна и уже год по сути содержу этого пышущего здоровьем ленивого альфонса. А его уникальность только в том, что он старается жить за мой счет с моего согласия. Особенность его характера заключается в простой формуле: когда он хитрит, то он еврей, когда слышит скандинавские мотивы, то финно-угр. Но никогда, блин, никогда, он не инфантильный идиот!

Последнее время все чаще думаю, как покинуть "совместное счастье". Не могу с ним разделить его увлечение ФиФой и бездельем. Зато он не пьет. Но много курит. Постоянно тянет косячок.

И однажды это случилось.

Звонит. Я, говорит, в КПЗ. Хихикает. Думаю, обкурился утырок, херней занимается. Че, говорю, ржешь, домой давай. А ему смешно. Тут в телефоне слышу резкий такой и четкий голос. Мужчина. Представляется Андреем Геннадьевичем. Приглашает к себе в отделение, намекнув на срок для суженного. У меня ноги подкосились. Замутило. Захотела взрослой жизни? На! Все сбережения собрала. А следак сидит такой участливый и говорит: «Мало. Я же не один. А он еще и сопротивление оказал.» Отдаю телефон. Снимаю цепочку, матерью подаренную, кольцо. Он подходит. Пальцем так небрежно раскидывает побрякушки по столу. «Мало. Решай скорее. Нам уже его оформлять надо», – говорит и присаживается на край стола, близко так ко мне». И смотрит пристально, глаза не отводит. Испытующе. «Так у меня больше ничего нет», – говорю. « У тебя есть гораздо больше, чем ты думаешь…» – и руку мою кладет к себе на штаны. Это был третий.