Он и старик находились в центре зала, перед глазами предстало по-настоящему необычное зрелище. Вся комната была вдоль и поперек увешана картинами различных размеров. Ван Ю даже не мог бы сказать, какого цвета тут были стены – так плотно висели картины. Как он и ожидал, окна заклеены газетой, а на потолке висела самодельная люстра из трех проводов и ламп.

– Вот, вот она! – Фен Бао был взволнован. – Вот выставка моего брата. Осматривайте пока картины, а я его сейчас позову. – Он удалился в одну из спальных комнат.

Ван Ю абсолютно не разбирался в искусстве, но решил осмотреть картины. Большинство изображали природу: горы, степи, озера, леса и даже крупных животных, которых в провинции почти не осталось. Видимо, старик Фен периодически уезжает на окраины провинции и пишет свои картины там. Возможно, там он и сбывает нелегальный товар? Были тут и картины с изображением людей.

Ему бросился в глаза портрет губернатора Фу. Губернатор стоял, подняв руки к небу, а на заднем фоне можно было увидеть огромную толпу, собравшуюся выслушать речь. Нарисовал его старик Фен очень похоже, но было в картине что-то такое, что старшему агенту не понравилось. Губернатор был изображен моложе своего нынешнего возраста лет на двадцать, но в том возрасте он еще не возглавлял провинцию. Кроме того, Фен Лю изобразил его внешне привлекательным, а такие эксперименты с внешностью губернатора не допускались. Двойной подбородок почти не заметен, щеки не такие округлые, как у оригинала, а брови, наоборот, более густые. Затем Ван Ю обратил внимание, что люди на заднем фоне также были выше, крупнее, счастливее и одеты лучше, чем большинство настоящих жителей провинции. Если бы это был обычный художник, Ван Ю подумал бы, что это заурядное приукрашивание, которое, по сути, необходимо художникам, не желающим попасть в лагеря перевоспитания за свои работы. Но это был необычный художник. Старший агент чувствовал, что Фен Лю пытался скрытно насмехаться над губернатором.

Ему стало интересно, он решил осмотреть другие картины, но тут в комнату вернулся Бао, а вместе с ним в белом вымазанном красками халате еще один старик.

– Вот он, брат Лю. Это тот самый мальчик нашего дорогого Дин Циу, про которого я говорил. Хотя он уже, конечно, далеко не мальчик.

Старик Лю выглядел гораздо старше и более изможденным, чем брат. На голове торчало всего несколько волосинок. Лицо было изрезано морщинами. Рука дрожала, когда он протянул ее для рукопожатия. Как он еще умудряется ею что-то рисовать?

Ван Ю улыбнулся, поздоровался со стариком и сказал:

– Неплохо для новичка. Я так тоже рисовал в школе. Талант у вас есть.

Старик громко расхохотался.

– А язык у тебя такой же острый, как у отца, вот только внешне ты совсем не похож ни на него, ни на мать. Какой-то ты больно высокий. – Ван Ю не мог прочесть по взгляду старика, подозревает ли он что-то или пытается так начать беседу.

– Спасибо большое за такие теплые слова. Что моя мать, что отец были любимы публикой и друг другом явно не за их внешность. Они были бы рады услышать, что их дитя выросло не похожим на Квазимодо. Вы ведь, наверное, слышали про такого?

– Я просто рад, что ты вырос, что ты здоров и стоишь тут передо мной! – с этими словами старик его обнял и продолжил дрожащим голосом. – Я знал тебя, мой мальчик. Я не думал, что ты все еще помнишь, но рад, что меня тоже не забыл. Я был очень близок с твоим отцом. И с твоей мамой. Замечательные люди. – Фен Лю немного отодвинулся назад, чтобы лучше разглядеть Ван Ю. – Ты так изменился, так вырос. Расскажи, что с тобой было. Как ты жил все это время?

Старший агент крепко схватил старика за предплечья, а затем медленно оттолкнул от себя.

– Я думаю, если бы вы по-настоящему ценили моих родителей, то, наверное, поинтересовались, хотя бы раз, о моем местопребывании. До исчезновения отца все вы, друзья и родственники, были рядом с нами и часто нас навещали. Но после пропажи отца все неожиданно исчезли. Никого не было рядом, когда меня отдавали в приют, и никто ни разу не пришел меня навестить. Да, смотрительницы говорили, что вы пару раз наведывались, но встретиться со мной лично не удосужились. А было мне всего двенадцать. Я чудом выжил и чудом не лишился ума, хотя сказать, что смог его сохранить целиком, тоже не могу, – Ван Ю покрутил пальцем вокруг виска.

Пока он произносил эту речь, он все дальше отодвигался от старика и холодно на него смотрел. Каждое слово произносилось медленно и с укором. Это подействовало. Фен Лю приоткрыл рот, и лицо исказила гримаса боли.

– Мой мальчик, ты имеешь полное право упрекать меня и всех нас, друзей твоих родителей. Вряд ли ты меня простишь, но я втайне пытался узнать о тебе и помочь, насколько это было в моих силах. Знаю, что тебе пришлось очень нелегко и что после окончания школы при приюте тебя поместили в учреждение. После этого я ничего уже не мог узнать. Ты ведь… Как ты выбрался? Ходили слухи, плохие слухи, что ты скончался.

– Я живее всех живых. Один хороший друг из приюта оказался не таким уж хорошим и донес на меня властям, обвинив в радикальных мыслях. Вот тогда я и угодил в лагерь перевоспитания. Я бы рассказал вам, дорогой господин Лю, о том, как провинившихся там перевоспитывают, но, боюсь, у вас сердце не выдержит. – Фен Лю крепко ухватился за стоявший неподалеку стул. – В конце концов, эти изверги промыли мне мозги, да так, что я затем угодил в центр душевного благополучия. Там условия были получше, но регуляторами пичкали, как рисом. Не у всех сердце выдерживает такие дозы. Я видел, как умирают старики, женщины и подростки. Оттуда, наверное, и пошли слухи. В конце концов, меня отпустили, решив, что у меня кровь дурная, но опасности я более не представляю. Затем я уехал в провинцию Океания и пожил на море несколько лет. Ловил рыбу, плавал. Кажется, море немного залечило раны. Если вы думаете, что я безумен сейчас… Ох, что бы вы сказали, увидев меня лет десять назад. В общем, я еще немного поскитался по Империи и вернулся назад. Довольно иронично, но когда ты псих, ты можешь путешествовать сколько угодно. Ведь ни жилья, ни имущества у меня не было. Нас ставят в конец очереди на получение жилья. А по всей Империи мне всегда давали приют добрые люди. Кажется, скоро подойдет, наконец, и моя очередь на свою комнату тут, в Каспии. Вот тогда буду жить, как все, в маленькой серой коробке и питаться этой переработанной блевотиной, что вы все едите. Поднимусь по социальной лестнице, в общем! Но что мы все обо мне. Расскажите, дорогой Лю, что за секретность такая, что вы не могли навестить меня лично? Репутацию, наверное, боялись испортить? Понимаю. – Ван Ю улыбнулся.

Лицо собеседника покраснело.

– Нет, совсем не так. Нам запретили. Всем нам. Сказали, что ты должен расти вдали от мерзостных убеждений, которые такие, как мы, тебе бы навязывали. Пригрозили, что если хотя бы раз тебя навестим, нас отправят в…

– Лагеря! – закончил за него Ван Ю. – Ну что ж, лучше пусть туда отправят меня, чем вас, не так ли? Да я не обижаюсь, старик. Все мы просто трусливые обезьянки, и я еще не встречал кого-то, кто бы шел против системы.

В комнате воцарилась тишина. Старик Бао явно нервничал. Он переводил взгляд то на брата, то на стены, где, очевидно, висели камеры. Разговор, который затеял гость, мог как раз с легкостью обеспечить им поездку в один конец, в те самые лагеря. Он положил руку на плечо брату, но тот раздраженно ее откинул. Не дожидаясь, пока Фен Бао попытается образумить брата, Ван Ю продолжил.

– А вы в целом неплохо устроились. Рисуете деревья, собираете поклонников, брат, видимо, за вас всю неблагодарную работу делает и о вас заботится. Не так уж и плохо, черт подери! Примерный гражданин. Буду брать с вас пример.

– Дин Тао! Остановись, пожалуйста! – Фен Лю говорил уже молящим и дрожащим голосом. Он попытался приблизиться к гостю. – Я старый человек. Мне недолго осталось, и свои ошибки прошлого я не исправлю. У меня уже нет сил, как в былые времена, чтобы доказывать свою правоту или невиновность. Да и я сам теперь ни в чем не уверен. С приближением неминуемой кончины я становлюсь менее осторожным и перестаю испытывать страх.