– Наверно рысь, – сумничал я.

– Да, нет, следы рыси я видел, – сказал Леха.

В общем, не заморачиваясь мы пошли дальше.

И только через пару лет, уже на гражданке, смотря передачу «В мире животных», с нашим любимым ведущим Николаем Николаевичем Дроздовым, я увидел сюжет из Уссурийской тайги, где показывали точно такой же ландшафт с идентичными следами. Николай Николаевич, своим неповторимым голосом, указывая на следы, добродушно вещал,

– А вот это следы уссурийского тигра. Он здесь прошёл не более получаса тому назад – .

Признаюсь, от этого откровения мне реально поплохело, не смотря на то, что я был у телевизора.

Вышли мы на берег речки как то неожиданно, и в это самое время солнце выглянуло из-за облака. Мы встали, как вкопанные, все дно было усыпано золотыми песчинками и мелкими самородками, которые сверкали на солнце, и завораживая, манили к себе. Ощущение было такое, как будто я оказался в «Эльдорадо». Мне сразу вспомнился фильм «Золото Макеты». Не сговариваясь, мы кинулись в речку и стали пытаться собрать голыми руками самородки. Тогда мне реально стала понятна фраза: «Золотая лихорадка». Немного поостыв от первого потрясения морально и физически, потому что вода была ледяная, мы выбрались на берег и стали разглядывать свой «улов».

– Так дело не пойдет. Нужна лопата и сито, – сказал я и мы направились обратно в часть.

В итоге мы с Лехой намыли холщовый мешочек, килограмм так на двенадцать. Леха спрятал его у себя в секретке, а я взялся договориться с офицерами КИПа о переплавке песка в слитки.

Прапорщик Коваленко, из КИПовской лаборатории, прибыл в продслужбу за месячным довольствием. У нас с ним были хорошие отношения, и я решил договориться с ним о переплавке.

– Николай, ты не торопишься? У меня спиртик есть и балычок чаучи. Может, обмоем паек? – сказал я.

– Да запросто, – обрадовался он

Слово за слово, и я потихоньку подвел его к необходимой теме.

– Сможешь для меня кое-что переплавить? – спросил я.

Николай вдруг дико захохотал. А когда успокоился, шепотом спросил

– Золотишко намыл? -.

Я побледнел, а он опять давай смеяться,

– Не ты первый, и не ты последний попался на этот фокус. А фокус в том, что это не золото, а сульфат железа или «ложное золото».

На этом наше золотоискательство и закончилось, и мы остались с носом.

Это была дежурная версия для всех. А на самом деле мы намыли целый пуд золота. Николай сделал несколько слитков и развальцевал их под определенный размер. Мы с Лехой на свой страх и риск запрятали это золото, в дембельских чемоданах. Расчет был на то, что солдатские шмотки особо проверять не будут, поскольку в каждой части были свои особисты, которым было поручено проверять солдат. Так и получилось, и мы привезли на гражданку по восемь кило чистого золота. Целый год мы искали канал сбыта. Реализовали на первый раз пять килограмм цыганам. Остальное золото, мы надежно спрятали до лучших времен, поскольку, в те времена, золото дорожало практически каждый год. Большую часть, вырученных денег, Леха предложил, как сейчас бы выразились, сконвертировать в валюту. Чем он с успехом сейчас занимался в Ленинграде. Это был наш с Лехой, маленький секрет. Впоследствии, большую часть заработанных мной денег, я пересылал Лехе, а он закупал зеленые денежки с портретами Американских президентов.

Посмеявшись, мы продолжили вкушать шашлычок под коньячок, и просидели в «Метрополе» до самого закрытия. После чего, решили пойти поглазеть на развод мостов. Потом вдоль по Невскому проспекту дошли до лавры Александра Невского.

Спать не хотелось. Погода была великолепная, ночь – белая, мы – молодые. Не сговариваясь, мы продолжили наш променад. Вдруг Леха говорит,

– Я знаю, куда мы направимся. На Стремянной улице есть великолепная рюмочная, туда частенько артисты заглядывают, после того, как закроют ресторан в Доме актера – .

И мы широкой шеренгой, направились по Невскому проспекту в рюмочную. Дошли до улицы Марата и свернули налево, затем направо, на Стремянную улицу.

Возле рюмочной было столпотворение. Рядом стоял «Луноход», так называли ментовский уазик желтого цвета с голубыми полосками вдоль кузова, который сверкал своей «светомузыкой». Звучала гитара и хрипловатый голос пел: «Пора, пора, порадуемся на своём веку, красавицам и кубку, счастливому клинку…». Это пел Михаил Боярский. Не так давно вышел фильм «Д Артаньян и три мушкетера» и Боярский стал кумиром почти всего населения Советского Союза. Мы поспешили туда.

Вокруг Миши (может немного фамильярно, но в тот вечер, вернее ночь, все обращались к нему именно так) пританцовывали и подпевали десятка два молодых людей. На миг мне показалось, что я в кругу своих близких людей, но вскоре я понял отчего. Лица были знакомы потому, что я их часто видел на экранах телевизоров и кинотеатров. Здесь были Олег Борисов, Василий Ливанов, Николай Караченцов, Александр Абдулов, Олег Янковский. Такое обилие Ленинградских и Московских актеров сначала меня удивило, но потом все встало на свои места. Это были игроки знаменитого театрального матча по футболу, между московским «Лен комом» и ленинградским театром «Ленсовета». Матч тогда закончился вничью. Мы «выставили» коробку шампанского за «победила дружба», и уже на равных влились в компанию Мельпомены.

Часов в пять утра народ начал разбредаться кто группами, кто парочками. Мы решили не беспокоить Беляевых, а пошли к Лехе, благо он жил недалеко, на Пушкинской улице. Он снимал комнату, во дворе дома, где над аркой красовался довольно странный барельеф – голова лошади.

В девять утра мы были уже на ногах. После контрастного душа, мы выглядели свежо, жизнерадостно и были полны сил и энергии. Леха пошёл к «Медному всаднику», Ян поехал к Беляеву за сумками, а я направился на Садовую, к Лике.

По дороге, у метро Маяковская, я купил букет розовых пионов и в великолепном расположении духа, был на Садовой уже через двадцать минут.

Лика открыла почти мгновенно, как будто стояла за дверью.

– Привет, – улыбаясь сказал я.

– Привет, – то же улыбнулась она.

На ней была коротенькая вельветовая юбочка серо-стального цвета и легкая футболка. Мы прошли в комнату, Лика поставила цветы в вазу и сходила на кухню, чтобы наполнить вазу водой.

– Чай, кофе?, – спросила она, – Или что покрепче?-.

– Давай, наверное, покрепче, – сказал я.

Она достала из бара джин и швепс, налила джина на два пальца и плеснула в стаканы швепс. После непродолжительного молчания, вызванного поглощением джина, она положила передо мной пакет, где было штук пятьдесят бюстгальтеров. Оценив их качество, я спросил,

– Почем?, – поинтересовался я.

– Если заберёшь все, отдам по червонцу, – улыбаясь, ответила она.

О такой цене и говорил Ян, когда объяснял порядок торгов.

– Идёт, если юбочку за «полтос» отдашь, – улыбнулся я.

Лика встала, непринужденно сняла юбку,

– Могу и майку в придачу отдать, – сказала, и не торопливо сняла её.

Кроме ажурных трусиков, на ней больше ничего не осталось. Я встал с дивана и подошел к ней. В голове у меня звучала строчка из песни:

«… У ней, такая маленькая грудь,

И губы, губы алые как маки,

Уходит капитан в далекий путь,

И любит девочку из Нагасаки…».

О, что она вытворяла со мной в постели. Да, да, я не ошибся, потому что инициатором всех этих балетных па, пируэтов, акробатических этюдов и немыслимых поз «Кама сутры», была Лика. Достоевский про таких барышень говорил – «…С такой женщины я не слезал бы до декабря…».

Продолжалось это божественное безумие не меньше часа. Уставшие, но довольные, мы, наконец, выпустили друг друга из объятий. Отдышаться Лика мне не дала,

– Не расслабляйся, «Казанова», – шутливо проворковала Лика, – Вставай, а то с минуты-на-минуту должен мой Алёша Попович подойти – .

Уговаривать меня не понадобилось, потому, что встречаться с этим амбалом не входило в мои планы. Я по быстрому оделся, допил оставшийся в стакане джин, подхватил пакет, нежно поцеловал Лику и направился к двери.