Украдкой Анирет посмотрела на Тахири, который гармонично влился в процессию и пел гимны Ваэссиру, вплетая в них прославление Владычице. Его звонкий голос звучал твёрдо, глаза сияли, а по лицу катились слёзы.

Когда их небольшой ритуал завершился, царевна вышла на верхнюю террасу и вдохнула полной грудью, чувствуя, как пробудилась спавшая здесь несколько веков энергия. Она уже знала, что эту ночь хотела провести здесь, в храме, пусть даже жилища жрецов и были уже давно заброшены и плохо подходили для обитания. Девушка шла по колонной галерее, разглядывая рельефы, на которых Владычица, изображённая как Император-мужчина, совершала подношения Богам. На других рельефах оживали картины её жизни и её свершений. Она несла в Таур-Дуат процветание. Она примиряла народы. Она была единственной, кто сумел совершить экспедицию в далёкие джунгли за сепатом Нэбу и примирить рэмеи с тамошними обитателями, а затем вернуться с щедрыми, невиданными до той поры дарами. Священная роща перед храмом была символом этой гармонии и дружбы – многие растения были привезены из тех дальних земель и посажены рядом с растениями Таур-Дуат.

Анирет остановилась перед одной из статуй у колонн, похожей на прочие. Как и показал ей Ваэссир в видении, эти статуи имели и его лик, и лик Владычицы Хатши, запечатлённый мастерами в камне. И чем дольше смотрела царевна в лицо статуи, таинственно ей улыбающееся, тем больше ей начинало казаться, что она смотрела в глаза своего отражения. Потом статуя завибрировала и пошатнулась. Анирет охнула и отскочила, но то было лишь видением. Подчинившись порыву, девушка подошла к статуе и обняла её, прижавшись лбом к горячему камню. Её разум раскрылся многочисленным ярким видениям, как случалось иногда в ходе ритуалов. Образы сменяли друг друга слишком быстро, чтобы она успела поймать ответ, и всё же кое-что царевна уловила. Медленно, как во сне, она побрела вниз по тропе, а потом в одно из глубинных святилищ, к сокрытым в самом сердце храма гробницам. Она уже знала, что на нижних уровнях были похоронены верные жрецы и воины, но её призывали хозяйка и зодчий.

У небольших запечатанных дверей Анирет остановилась и положила ладони на створы. Это было единственное место, где Сенастар позволил себе запечатлеть их с Владычицей вместе. Здесь Хатши была изображена такой, какой он видел её, – прекрасной сияющей женщиной, Богиней, которой он поклонялся. Весь этот храм, спроектированный его творческим гением, воздвигнутый его фантазией и руками лучших мастеров, был памятником его любви к Владычице. Памятником… воплощённой памятью. Анирет чуть улыбнулась, чувствуя, как подступают непрошеные слёзы. Её переполняли чувства, для которых не было слов. Она коснулась соединённых ладоней Владычицы и Великого Управителя, которого Императрица никогда так и не смогла назвать своим супругом. Здесь, в своей последней обители, они были вместе. Царевна верила, что Ануи, справедливый Судия, даровал им единение и у Вод Перерождения, ведь разве могло быть иначе? Разве могла кануть в памяти веков такая любовь?

Услышав шаги за спиной, Анирет не обернулась. Ей было всё равно, кто пришёл сюда вместе с ней. В тишине этот кто-то тоже прошёл к дверям и положил ладонь на створы чуть в стороне от её руки.

– Сенастар был рождён человеком, – тихо проговорил Нэбмераи, – и он был одним из самых талантливых зодчих нашей земли. Его род был ни беден, ни возвышен. Кто мог представить тогда, что он станет опорой Императрицы? Вопреки всему он возвысился, и его уважали как политика. Злые языки говорили, что лишь через ложе Владычицы он добился своего высокого положения, но большинство судили по его деяниям и видели: это было не так.

– Он так и не смог стать ей супругом…

– Не смог. Им бы этого не простили – они оба это понимали. Императрице и так пришлось доказывать, что она была в своём праве. Супруг-человек обрёк бы на гибель их обоих… И всё же именно Сенастар стал её советником, единственным Великим Управителем – человеком.

– При единственной Императрице, правившей столько лет, – Анирет слабо улыбнулась. – Она ведь в итоге провела его через ритуал крови… сделала рэмеи.

– Но никто не забыл его происхождения. И всё же таланты его зачаровывали умы, затмевали все противоречия. Народ чтил его, а этот храм по праву стал одной из самых драгоценных жемчужин зодчества Таур-Дуат.

– Забытая жемчужина в оправе из зарослей и камней… Они не заслужили забвения, Нэбмераи.

– Мы не забыли их, – веско возразил Таэху. – И вы не забыли.

Они встретились взглядами.

– Тебе странно находиться здесь? – прямо спросила Анирет. – Я должна повторить путь Владычицы Хатши. Но ты – не Сенастар, и соединяют нас совсем иные… условия.

– Я помню, – мягко ответил Нэбмераи и чуть подался вперёд, оказавшись вдруг очень близко. – Но именно я буду подниматься с тобой на императорскую ладью во время Ритуала Разлива. Я буду проводником Богов для тебя, когда придёт время призвать душу в новое тело – тело наследника. И я буду напоминать тебе о том, какой ты хочешь быть…

Анирет почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она видела каждую его чёрточку и даже своё отражение в глубине его глаз, тёмно-синих, как воды Великой Реки. Его резко очерченные губы тронула улыбка. Она ощутила его ладонь на своей, поверх соединённых рук Хатши и Сенастара на рельефе.

– Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен любить её, – шёпот Нэбмераи был не громче его дыхания, обжигавшего её кожу, и вместе с тем отдавался рокотом крови в её висках. – Да, мне странно находиться здесь… но не более странно, чем тебе самой.

Спустя несколько томительных мгновений он отнял ладонь и ушёл, а девушка осталась одна у дверей в гробницу. Она села, прислонившись спиной к створкам, обняла себя за колени и откинула голову, закрывая глаза. Сердце гулко стучало о рёбра. Ему было тесно и так больно от непонятной невыразимой тоски. Анирет судорожно вздохнула, наполненная чувствами, которые не могла вместить в себя и не знала, как выплеснуть.

Так её и нашёл дядюшка Хатепер. Ни о чём не спрашивая, он просто сел рядом с ней и обнял. Анирет уткнулась в его плечо, и он гладил её по волосам своей горячей родной ладонью, понимая всё лучше, чем она сама.

– Я должна буду стать, как она… могучей, непогрешимой, прекрасной… А потом меня тоже обрекут на забвение, да? – прошептала царевна.

– Нет, моя звёздочка. Что когда-либо было любимо, не может умереть в памяти.

– Но у меня…

«… у меня рядом не будет Сенастара… и никто не запечатлеет в вечности камня ни свершения мои, ни любовь…»

Анирет не сумела произнести это вслух, но Хатепер понимал и так. Нежно он поцеловал девушку между рогами. В тишине и полумраке святилища он в полголоса напевал ей любимый, знакомый с детства мотив. Она уже плохо помнила слова – только образы, прокрадывавшиеся потом в её сны.

На вечернюю трапезу к управителю сепата Сутджа Хатепер отправился один – только чтобы соблюсти этикет. Он знал, что Анирет нужно побыть в заброшенном храме ещё хотя бы немного, и распорядился о том, чтобы для ночёвки ей, Нэбмераи и паре оставшихся с ними воинов доставили тёплые одеяла и что-то из еды.

Тахири тоже остался с царевной. Поначалу робея, он всё же набрался смелости и расспросил царевну, какие сведения род Эмхет сумел сохранить о его любимой Владычице, память о которой он так тщательно старался уберечь от жадного времени. В свой черёд жрец рассказывал то, что знал сам, и делился своими размышлениями.