Сучья скверна! Холера ощутила в желудке колючий ледяной ком. Она и верно видела Ланцетту незадолго перед сегодняшним днем, но память, эта хитрая девка, обманула ее, обвела вокруг пальца, снабдив воспоминание ложным фоном. Она видела волчицу не в университете, а в…

В «Котле», разъеби меня демон.

Третьего дня.

Холера вдруг вспомнила мельчайшие подробности, так четко, будто рассматривала невообразимо детальную картину, нарисованную художником с нечеловечески дотошной памятью. Вино с беленой и красавкой здорово туманит голову, а той ночью она насосалась его куда больше, чем следовало. От этой ночи воспоминания остались мутные, смазанные, состоящие из одних острых штрихов, но сейчас… Сейчас вдруг она заново увидела многое из того, что казалось забытым.

Включая перекошенное от ненависти лицо Ланцетты.

Это было в «Котле», среди сплетающихся в развратном танце полуобнаженных тел, источающих всеми порами своих юных, только созревших тел, ароматы наркотических афродизиаков вперемешку со сладким соком страсти. В оглушительном грохоте механических органов, чьи медные трубы едва не раскалывались, они танцевали с исступленным безумием адских фурий, выжигая в оглушительном ритме весь окружающий воздух и выдыхая раскаленный сернистый газ. Кажется, гремело трио «Дьявольское чудо» с их скандальным миннезангом[12] «Отшлепай-ка мою сучку». А потом…

Сраная дрянь!

Она подцепила какого-то парня с внешностью столь смазливой, что мог бы быть верховным инкубом[13]. Юный, отлично сложенный, он напомнил Холере Мариона Брандта. Той поры, когда Брандт еще играл Марка Антония, одной своей обаятельной усмешкой заставляя намокнуть дамские портки в радиусе двадцати километров, а не той, когда он, силясь вернуть молодость, прибегнул к чарам Флейшкрафта, превратившись в скособоченное, иссеченное рубцами чудовище.

Черт, он выглядел столь соблазнительно сладким, что даже карамельное яблочко по сравнению с ним показалось бы кислым, как зеленая дичка. Холера без труда взяла его в оборот, хоть и знала, что связь эта мимолетная и бессмысленная. Обычно она предпочитала любовников поопытнее, но той ночью ей хотелось чего-то юного, почти невинного, и он вполне отвечал ее вкусам.

Не только ее, оказывается. Ланцетта, должно быть, тоже подбиралась к нему, но опоздала. Может, она была не последней мастерицей по части преследования добычи и раздирания ее зубами, но «Котел» всегда был территорией охоты Холеры. И правила она знала в совершенстве.

Надо думать, Ланцетта охотно вспорола бы ей брюшину прямо там, этим своим кривым сапожным ножом. Но правила в «Котле» были установлены много лет назад и навсегда, нарушать их опасались даже самые отъявленные хищники в Брокке. Она так и осталась стоять в грохоте «Дьявольского чуда», щелкая волчьими зубами и наблюдая за тем, как Холера распоряжается своим трофеем.

Вот же завистливая похотливая сука!.. Вместо того, чтобы забыть эту сцену, как забыла ее сама Холера, хладнокровно выжидала два дня, готовилась, планировала засаду со своими товарками. И все из-за какого-то самца, который имел несчастье понравиться им обеим?

Холера вздохнула, наблюдая за тем, как яблоко крутится в чане, розовея и окутываясь быстро густеющей прозрачной глазурью. Она уже не ощущала той манящей сладости, что заставила ее расстаться с медяком. Вот оно, проклятье запретного плода, которыми обречены мучиться все женщины от времен сотворения мира. Все, что кажется сладким, окажется либо горьким, либо приторным, либо вовсе безвкусным.

Завершение ночи оказалось отнюдь не таким славным, как она ожидала. Мальчик, может, и выглядел свежим, как неофит, однако оказался вовсе не такой воплощенной невинностью, как казалось на первый взгляд. По крайней мере, когда Холера стянула с него шоссы[14], ее ждало серьезное разочарование. Судя по всему, невинный инкуб не пожалел золота на серьезный Флейшкрафт, сотворивший из его хрена какую-то жуткую штуку, винтообразную, как у борова, и несуразно огромную. Если бы он был хоть сколько-нибудь сведущ в человеческой анатомии и древнем искусстве соития, мог бы и догадаться, что от такой штуки в постели не очень-то много толку.

Воистину, шутка природы, чертов агнец с членом Приапа[15]!

Мало того, он даже пользоваться этой своей штукой не умел. Спустя двадцать минут никчемных попыток, напоминавших больше неумелую пытку, чем страсть, отвалился к стене и заснул. Холера покинула его на рассвете, злая, раздосадованная и с трещащей от вина головой. Вот уж воистину ценный трофей, за который она едва не расплатилась ухом!..

Продавец ловко выкатил щипцами переливающееся карамельной глазурью «любовное яблоко» на заранее подготовленную тарелку. И подмигнул:

— Ваше яблочко, мейстерин хекса!

Сказано было как будто бы без насмешки и Холера даже решила улыбнуться в ответ. Но не успела, как не успела ощутить во рту сладость карамельного яблочка. Потому что в волосы ей вдруг впилось что-то злое, маленькое и очень сильное, рванувшее так, что в глазах, как в лопнувших окнах, сами собой зазвенели осколки слёз.

— Ланцетта! Сюда!

[1] Кантарелла — средневековый яд, в небольших дозировках использовавшийся как афродизиак.

[2] Плундры — мешковатые брюки в вертикальную складку, часть средневекового костюма.

[3] Крампус — «рождественский черт», фольклорный немецкий персонаж

[4] Дортуар — общая спальня в учебном заведении.

[5] «Свиным железом» в Средние века часто называли чугун.

[6] Пентакль — пятиконечная звезда, вписанная в окружность, распространенный оккультный символ, часто использующийся в ритуалах призыва демонов.

[7] Фероньерка — женское ювелирное изделие, обычно в виде обруча, которое надевается на голову и спускается на лоб.

[8] Жеода — скрытая в земле полость, наполненная кристаллическими минералами.

[9] Либретто — текст музыкально-сценического произведения — оперы, балета, пр.

[10] Цистра — щипковый струнный инструмент, напоминающий мандолину, распространенный в Германии в XV–XIX веках.

[11] Либесапфель (нем. Liebesapfel) — «любовное яблоко», популярный в Германии десерт из яблок, покрытых слоем расплавленной карамели.

[12] Миннезанг (нем. Minnesang) — «любовная песнь», искусство миннезангеров.

[13] Инкуб — в средневековой мифологии распутный демон мужского пола, ищущий связи с женщиной.

[14] Шоссы — мужские чулки, традиционный элемент средневекового костюма.

[15] Приап — древнегреческий бог плодородия и покровитель пастухов, наделенный чрезмерно большим половым членом.

Маленькая волчица из «Вольфсангеля» трепала ее с яростью матерой, опьяненной кровью, суки. Может, тщилась доказать своей стае, что уже не щенок. А может, эта злость была совершенно искренней и чистой, как это часто бывает в пятнадцать лет, не требующей дополнительной пищи.

Холера взвизгнула, когда ведьма-малолетка припечатала ее лицом к прилавку, раскровив о грубые доски скулу и едва не сломав нос.

— Отпусти… — прохрипела Холера, от злости и бессилия едва не грызя прилавок зубами, — Отпусти, ты, рванина безмозглая…

— Ланцетта! Кутра!

Все-таки выследили. Оказались хитрее и терпеливее, чем она думала. Растянулись, прочесывая Брокк. Повадки не волчьей стаи, а охотничьей партии опытных загонщиков. Что ж, «Вольфсангель» всегда славился гибкой тактикой. За счет этого и выживал столько времени, лавируя меж прочими хищниками.

Несмотря на то, что Холера была накрепко прижата к прилавку, она ощутила нарастающее в дальних торговых рядах оживление. Недоброе, суетное, перемежающееся сердитыми криками, суетливыми проклятьями и грохотом посуды. Не требовалось иметь развитое воображение, чтобы представить несущихся сквозь ряды волчиц, бесцеремонно отшвыривающих в стороны и торговцев и их немудреный товар. Она представила это так живо, будто видела воочию.

Ах, паскуда, и это когда она уже считала, что выкрутилась из всей этой истории!