Иянна в одних лохмотьях брела среди руин. Слезы оставляли дорожки на покрывающей ее лицо копоти. Багровая, теплая жизненная влага капала с ее пальцев в жутком подражании Кроваворукому Кхаину. Босые ступни опускались на раздробленные кости и острые куски кристаллов, однако она не чувствовала боли.

Иянна вообще ничего не чувствовала.

Глядя на разрушенные мавзолеи и переступая через осколки памяти о своих предках, духовидица не сводила глаз с горизонта, где в небо, подобно встающему солнцу, устремлялось горящее копье.

Она задела что-то ногой и наконец опустила взор.

С земли на нее уставилось лицо ее отца с отбитыми кончиком носа и ухом и трещиной, бегущей от подбородка до краешка правого глаза. В следующий миг Иянна узрела его стоящим перед ней живым и невредимым, с улыбкой предлагающим дружбу, надежду и покой.

— Ложь, — пробормотала она.

Она не поверила сама себе. Образ казался слишком живым, чтобы игнорировать его.

Но лицо принадлежало не отцу. Сайдари. А он... Кем он ей приходился? Троюродным дядей? Кузеном, с которым ее разлучили?

На мгновение она призадумалась, стараясь отвлечь себя от горькой правды.

Он был ее семьей. Все они были из дома Ариеналь.

И духовидица приговорила их всех.

Она наклонилась за разбитой головой, но остановилась, и ее слезы капнули на каменные глаза, отчего те заблестели так, словно изваяние плакало вместе с ней. Иянна провела пальцами по челюсти отца, запоминая черты.

После она ощутила за спиной горячее присутствие, родное и знакомое. В слезинке она увидела искаженное отражение своего гостя — фигуры, сотканной из теней и сгустившегося дыма, с огнями вместо глаз.

— Наконец-то ты пришел за мной, Каэла Менша Кхаин, — закрывая глаза, сказала она. — Ты не отпускаешь никого.

— Не кори себя. Они умерли не по твоей воле, Иянна, — мягким, убеждающим голосом произнес ее спутник. — Услышь меня. Твои руки чисты, на них нет крови. Гибель была предначертана им еще задолго до нашего рождения.

— Они все мертвы, Альтениан, — ответила Иянна, поднимаясь на ноги. Она открыла глаза, и пустоту в них сменила скорбь настолько глубокая, что грозила без остатка поглотить ее.

— Да, мертвы. Их отняли у тебя. Но ты — жива.

Простое принятие факта подействовало сильнее любых банальностей и слов сочувствия. Она смирилась, и смирение принесло силу, а сила принесла странное спокойствие. Не надежду. Надежда для поэтов. Только решимость, уверенность, что даже без надежды еще не все потеряно.

— Все мертвы, но это пока не конец, Иянна. Мы продолжаем бороться. Мы — воины-призраки. Иннари.

Они стояли пред вратами Злобы, и даже среди мертвецов не нашлось никого, кто не ощущал бы истекающего из металла холодного гнева бога войны. Руны Каэла Менша Кхаина, начертанные на скрещенных клинках врат, мерцали огнем, и воздух внутри дрожал, словно от неистового жара. Вокруг зловещего портала витал густой запах крови, а черную мраморную ступень, на которой он стоял, обвивали багровые жилы.

Его свет падал на безликие головы призрачной знати — лишенные домов воители, такие же, как Альтениан, столпились за ним. Сонм призраков, собравшийся в коридорах и холлах возле зала врат, ожидал приказа от командиров, в точности как армия иннари ждала слова от Иврайны. Не было только Иясты с Телахасом. После крушения всякой надежды на альянс с Зайсутрой близнецы извинились за то, что не примут дальнейшего участия в «этом гиблом деле», и возвратились на свой корабль вместе с горсткой уцелевших бойцов сопровождения. Иннари не стали скорбеть об их уходе.

Открывающая Седьмого Пути стояла перед грозными величественными вратами Злобы, сжимая в руке меч Скорби и боевым веером закрывая лицо от испарений, которые источал заработавший портал.

— Он напитался от их смертей, — сказала Иврайна, имея в виду зайсутранцев.

— Нет, ту силу забрал Иннеад, — возразил ей Визарх. — Кхаина влечет не смерть: он жаждет лишь отнять жизнь. Отбывшая душа — эфемера нашего оборвавшегося бытия, и она отходит к Иннеаду. Кроваворукого более интересует сам процесс, мгновение, когда бренность прерывается, когда насилие обрубает нить жизни.

— Значит, от кровопролития, — произнесла Иянна.

Врата издали низкий, протяжный стон, и ее слова — неразборчивые, но искаженные жестокими нотками — разнеслись по всему залу врат.

— Война или убийство — разницы никакой, — бросил Визарх. — Содеянная нами резня наверняка громко отдалась в чертогах времени.

— И не в последнюю очередь твое убийство извращенной аватары Кхаина, сестра, — добавила Иврайна.

Она видела жуткий труп патриарха, и слияние зверя-чужака с метафизическим полубогом ее потрясло. Соединение нематериального и материального заставило Открывающую Седьмого Пути еще больше задуматься о собственной природе и об энергиях, которыми она управляла, когда призывала Инкарну. Она привела в мир воплощение Шепчущего бога, притянула Инкарну из пространства между мирами, где та родилась в смертных судорогах Биель-Тана, и в тот миг для Иврайны не существовало никаких преград. Она с Инкарной была единым целым.

Возможно, судьба, ждавшая ее после обагрения своей кровью пяти старушечьих мечей, заключалась не только в пробуждении Иннеада, но и в ее личной трансформации в нечто за гранью бытия? Не просто в Перерожденную, но в Вознесенную?

До чего же это походило на Иврайну — думать о столь грандиозном становлении; принимать смерть своего вида, но для себя самой ожидать иной участи. Впрочем, не один лишь эгоизм подпитывал подобные мысли. С момента своего пробуждения в «Крусибаэле» Иврайне не раз и не два казалось, что ей уготовано нечто большее, чем разделить со своим народом тихую смерть. Как-никак она была помазанницей божьей.

— Жизнь и смерть. — Руны с шипением прорезали воздух, когда от группы высоких конструкций отделился Келмон Огневзор. — Если верить мифам, за ними находится Колодец Мертвых. Кому ведомо, что означает это название?

— Может, провидцу? — пробормотал Визарх.

Келмон повернулся к чемпиону Иврайны, и руны закружились быстрее, заключив воина и провидца в кольцо мерцающих психических отблесков.

— Я не способен прозреть в смерть, глупое ты создание, — медленно проговорил Келмон. — Как и в глубины легенд. Если верить написанному, мы войдем в место погребения Эльданеша. Более того, туда, где его поверг кровожадный Кхаин. Это не просто место последнего упокоения, это — узел, где переплетаются судьбы.

Неумерший провидец подошел к Иврайне, и после пышущего из врат Злобы острого жара его тень принесла прохладу. Перед Открывающей Седьмого Пути повисла одна-единственная руна — знак Кровавого бога, — которая, гипнотически вращаясь вокруг своей оси, становилась то цвета кости, то тени, то крови.

— Мертвыми правит Иннеад. Я должен вновь задать вопрос, поднятый Душеискателем, лордом Эфоном. Что ты надеешься найти на той стороне? Если хочешь воскресить древнего мертвеца, хорошенько подумай, что ты приведешь назад. Если Иннеад восстанет, вернутся ли другие боги? — Келмон обвел рукой остальные врата вокруг отряда. Рука замерла, и палец остановился на руне Кхаина, что пятнала свод над головами. — Не все боги желают добра нашему народу.

— Меч, — сказала Иврайна. — Я ищу старушечий меч. Только и всего.

Келмон отступил, вновь оставив Дщерь Теней одну перед зловещим порталом. Она сделала шаг вперед, затем еще один. Чем ближе она подходила, тем чаще колотилось ее сердце.

Иврайна была в трех шагах от основания, когда путь ей преградил Визарх. Он покачал головой.

— Ты не войдешь первой, — заявил воин. — Мы понятия не имеем, что ждет на той стороне, если вообще что-то ждет.

— Я не стану просить кого-либо о том, на что не решилась бы сама! — отрезала Иврайна. — Посторонись, мой чемпион.