И вот наступил день, когда я торжественно пришла во второй класс Киевской женской средней школы № 38. Школа была недалеко от дома. Вначале нужно пойти по Владимирской, а через квартал повернуть влево на Ирининскую улицу. Справа, через несколько домов, – наша школа в многоэтажном здании с двориком. Классы светлые, большие. Учительница стройная, высокая, одета как классная дама. Я не помню, как ее звали, она казалось недоступной, но вместе с тем уважаемой детьми и родителями. Основным языком был русский. Украинский преподавали как дополнительный. На переменах бегать не разрешалось, говорить только вполголоса. Здороваться принято было со старшими независимо от того, знакомые они или нет. У меня в классе появились подруги, с которыми мы вместе делали уроки, гуляли в свободное время на улице, заходили в магазины посмотреть на всевозможные книги, письменные принадлежности, игрушки. В школе нас ежедневно кормили обедом. Я только начала привыкать к интересной школьной жизни, как мне сказали, что скоро мы переедем на новое место, и у меня будет другая школа. Однажды к нам приехал пожилой мужчина с усами и кожаным портфелем. Фамилию его теперь не помню, только помню, что польская. Он достал из портфеля какие-то бумаги, долго разговаривал с дедушкой, затем они любезно пожали друг другу руки, и пожилой мужчина ушел. Оказалось, что дедушка оформлял куплю части дома в Боярке, дачном месте по Юго-Западной железной дороге, недалеко от Киева, в тридцати минутах езды на поезде. Это историческое место, где самоотверженно работали комсомольцы тридцатых годов, строя узкоколейку под руководством Николая Островского, автора романа «Как закалялась сталь». В Боярке и до Октябрьской революции бывало много знаменитостей. И. Я. Франко, М. В. Лысенко жили и творили здесь свои произведения, их фамилии носят улицы Боярки.

И вот в зимние каникулы меня перевезли в Боярку. Нам принадлежала третья часть шестикомнатного дома, жильцам предоставили три равные доли, каждая состояла из двух одинаковых по площади комнат и большой застекленной веранды, с отдельным входом и небольшим участком земли для палисадника. Дом наш был под номером девять по Октябрьской улице. Хозяйка Анна Фоминична рассказывала, что он некогда принадлежал священнику. Окна нашей части выходили на улицу, на противоположной стороне которой был сельсовет. Это нас устраивало, так как после войны в селе было множество грабежей и разбоев, особенно на окраине. Мне очень понравилась Анна Фоминична. Бабушка говорила, что она похожа на персиянку. У нее был горбатый нос, сама чернявая, и на верхней губе усики. Анна Фоминична была на редкость благородная, интеллигентная, просвещенная старушка. Муж ее вскоре после продажи части дома умер, сыновья редко навещали ее, и она подружилась с моей бабушкой. Анна Фоминична давала мне читать старинные детские книги «История маленького лорда», «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, сказки Ганса Христиана Андерсена. У нее было три черных кота, с белыми грудками и лапками: Пуфик, Руфик и Лютик. Она любила сидеть на ступеньках веранды в окружении своих пушистых домочадцев. У Анны Фоминичны была дальняя родственница по мужу, которая работала медсестрой в поездах дальнего следования. Между поездками по работе эта родственница ее навещала, останавливалась пожить. Один сын Анны Фоминичны жил с семьей в Киеве и приезжал в Боярку только на лето, для него была приготовлена свободная часть дома.

Школа, в которой я стала учиться, была за железнодорожным переездом, она и называлась железнодорожной школой. Здание старинное, до революции в нем размещался детский приют, а потом находился комсомольский штаб Павки Корчагина, который строил железнодорожное полотно через бор, чтобы подвозить зимой дрова в разрушенный революционными действиями и гражданской войной, неотапливаемый Киев. Внутри здания школы было уютно и тепло. Классы в основном расположены на первом этаже, второй этаж представляет собой большую мансарду с физкультурным залом. Вокруг школы большой двор, на территории которого растут реликтовые деревья. Большими окнами здание смотрит на улицу, ведущую к железной дороге. У дверей огромные многовековые дубы и сосны. Они стоят и сейчас, хотя с тех пор прошло более пятидесяти лет. С задней стороны школы – также многовековой лиственный лес. Со временем на территории построили музей Николая Островского, установили памятник, а школу назвали его именем.

Меня посадили за первую парту. Я отличалась от остальных учеников опрятным видом, была причесана и с бантом на голове. На мне были американские вещи, которые дедушка получал для своей семьи в качестве гуманитарной помощи, как персональный пенсионер. Несколько девочек и мальчиков также были аккуратно одеты, чистые и причесанные. Большинство же детей носило старую одежду с чужого плеча, девочки повязывали на головы платки, а на ногах – самодельные чуни, напоминающие калоши, с бурками или валенками. У большинства детей отцы погибли на фронте, матери одни воспитывали по несколько ребятишек. Ученики рассматривали меня с любопытством, но быстро привыкли и стали относиться весьма доброжелательно. Обучение в школе было на украинском языке. Я понимала по-украински, но разговаривать и отвечать уроки, тем более писать изложения, мне было трудно. Дети разговаривали на украинском наречии, русский язык резал им слух. Поэтому меня стали дразнить кацапкой, тем более украинцы, особенно в селах, с детства воспитывались в духе национализма. Приходилось терпеть и преодолевать трудности. Бабушка нашла мне репетитора, пожилую учительницу, которая занималась со мной на дому по программе второго класса на украинском языке. Мою учительницу в школе звали Анастасия Петровна. Ей было лет двадцать пять. Красивая, стройная, с высоко зачесаными волосами. Анастасия Петровна относилась к детям ласково, спокойно, по-доброму, за что мы ее любили. Она старалась понять каждого ученика, войти в его положение. Большинство детей голодало, хлеб продолжали давать по карточкам. У нас в доме было как-то еще терпимо. Бабушка старалась изо всех сил экономно приготовить еду. Дедушка получал персональную пенсию, подрабатывал дома в мастерской, получал кое-какие льготы. Как персональному пенсионеру, ему давали несколько раз американскую гумманитарную помощь, продовольственную и вещевую. Я тогда уже знала, что такое жевательная резинка, которая присутствовала в каждой упаковке с продуктами, куда входили консервированная колбаса, тушенка, сгущенное молоко, галеты, сахар и прочее питание. Кое-чем нам помогал дядя Толя. Все это нас спасло от голода.

Из-за отсутствия мыла, элементарных бытовых условий население страдало от вшей. У всех учеников поголовно были вши в волосах и белье. Даже у Анастасии Петровны волосы белели от множества гнид, которые обильно усеивали ее виски. Это была норма жизни. Бабушка постоянно боролась с моей вшивостью с помощью раскаленного утюга, проглаживая белье после кипячения, намазывала керосином или политанью волосы, отчего на коже головы оставались ожоги. Я плакала, но других средств борьбы с педикулезом не было. Однако все усилия борьбы с насекомыми оказывались тщетными. При контакте с учениками в школе я приносила домой все те же проблемы. У меня была подруга Неля Марьянская – полячка. Когда она приходила ко мне, чтобы делать вместе уроки, то свое пальтишко оставляла на пороге. Мы с бабушкой не могли понять, почему она так делает? Оказалось, что у Нели в этом пальтишке было очень много вшей, которых невозможно вывести, только оставалось его сжечь вместе с насекомыми. Чтобы вши не переползли на наши вещи, Неля не хотела вешать свое пальто на вешалку, а оставляла его на пороге. Однажды Неля попросила мою бабушку, чтобы она разрешила мне переночевать у них дома, так как мать и брат уехали к родственникам в другой город и вернутся только на следующий день. Неля жила недалеко от нас, и я согласилась с разрешения бабушки выполнить просьбу подруги. Неля с мамой и братом жили в небольшой комнатке. Над кроватью висела большая икона Матки Боски в красивой раме. Я долго не могла уснуть, вертелась с боку на бок, а сон не приходил. Меня кусали насекомые, и я, посмотрев на икону, стала еще больше бояться. Когда мне стало совсем жутко в чужом месте, я встала и побежала домой. На улице никого не было, ярко светили луна и звезды. Открыв калитку, я вбежала в дом и только тогда успокоилась и крепко уснула.