– Это вы луноликая? – мужчина – на вид ему было чуть за тридцать, хоть бородка и добавляла ему солидности, но вся серьезность сводилась на «нет» насмешливым взглядом и нагловатой, мальчишеской, усмешкой.

Он замер у входа, придерживая дверь одной рукой и Таисию – другой.

– Я Аделия Мило, если вы об этом… Но вам придется записаться на прием, чтобы я могла уделить вам время…

Мужчина задумчиво почесал щеку, потом решительно выставил помощницу за дверь и захлопнул ее перед носом растерянной девушки.

– Это мы еще посмотрим… – Передвинул рычажок внутреннего замка.

Аделия выпрямилась. Вот в такие моменты она очень сожалела, что не умеет испепелять взглядом и насылать на голову проклятия. Хотя у нее есть и другие приемы.

Она прошла к столу, вызвала приемную:

– Таисия, вызывай полицию, пожалуйста, – она холодно посмотрела на подошедшего к столу гостя.

Тот улыбнулся еще шире, бесцеремонно выхватил трубку из рук:

– Отбой. Полиция уже здесь.

Темно-изумрудный взгляд топил на глубине Марианской впадины. Рука нырнула во внутренний карман пальто, достала бордовую корочку с золотым двуглавым орлом. Пальцы привычно и ловко раскрыли ее, продемонстрировав скупые сведения о звании и принадлежности к внутренним органам.

– Капитан Александров, – успела прочитать девушка. Скрестила руки на груди. – Ну, что ж, у вас десять минут до прихода моего клиента… Чем могу быть полезна?

Она величественно опустилась за стол, небрежно кивнула гостю на неудобный стул напротив.

Мужчина порывисто развернул его спинкой вперед и оседлал. Поставил локти на спинку… и будто сдулся. Запал закончился вместе с нагловатой усмешкой. Аделия ждала, чувствуя, как медленно, капля за каплей, инициатива переходит в ее руки.

– Вы говорить будете, капитан Александров? Или вы просто так зашли, погреться?

Выходные выдались нервные.

Макс на свою голову приехал к родителям, хотя после разговора с матерью и ее пристального внимания к его личной жизни, надо было взять паузу. Но дома из продуктов остались только пельмени, готовить самому себе Макс не любил – яичница и омлет надоели до чертиков, идти в кафе… до зарплаты далековато, а мать нахваливала свой борщ, который варила.

Так он в тот субботний полдень опрометчиво попал в материнские руки.

Та ворковала вокруг, пересказывала новости и подливала борщ. Отец хмурился и помалкивал.

«Надо было убегать именно тогда. Когда отец в очередной раз отвел взгляд», – думал потом Макс.

Но то ли борщ сыграл свое черное дело, доведя до сытого благодушия, то ли предпраздничная суета отвлекла, то ли в принципе он потерял бдительность. За что и поплатился.

Ровно в шесть позвонили в дверь.

Суета и голоса в прихожей. Слишком возбужденные и нарочито радостные. Максим насторожился, но выходить к гостям не торопился.

– Ой, Макс, смотри, кто к нам пришел! – позвала, наконец, мать.

Он неторопливо вышел из комнаты, прислонился плечом к наличнику. В дверях замерла Ольга Морозова, дочь материной коллеги по работе.

– Здоро́во, – кивнул. – Как Пашка?

Пашка – ее сын. На почве поисков парня они и познакомились с Ольгой ближе. По аккуратным локонам и терпкому аромату духов безошибочно понял – дочка материнской знакомой появилась неспроста. Мать поймала его осуждающий взгляд, отвернулась, вспыхнув.

Максу оставалось стоять и улыбаться.

– Помоги Оле раздеться! – скомандовала мать.

Макс почесал щеку, протянул гостье руку:

– Давай, пальто повешу.

Мать, конечно, рассчитывала на пресловутый телесный контакт. Но как ей объяснить, что так не делается. Не возникает ни желание, ни влечение по щелчку, по требованию. Оно либо есть, либо нет. Ольга для него – дочь материнской подруги. Он ее сто раз видел. Помнит нескладным подростком со скобками на зубах и тощими косичками. Помнит фото со свадьбы, когда она, счастливая, под руку с мужем, спускалась по широкой лестнице ЗАГСа. Помнит затюканную, зареванную, с опухшим от слез лицом, когда она потеряла Пашку. Помнит, как рванула на вокзал, где оперативники задержали ее мужа с ребенком.

После такого по щелчку влечение не возникает, сколько не помогай снять с плеч пальто.

Макс покосился на мать – та поджала губы, явно не желая замечать своей бестактности.

Ольга повернулась в нему лицом, неловко застыла и отвела взгляд. «Она-то не виновата», – шевельнулось под сердцем. Макс понимающе улыбнулся:

– Чего Пашку с собой не взяла?

– Да так, – та отмахнулась, покосилась на хозяйку и решительно убрала волосы в хвост.

Молодой мужчина вздохнул, снова посмотрел на мать.

– Пошли ужинать, что ли, – позвал гостью в гостиную.

Ольга кивнула.

Он усадил ее рядом. Не для того, чтобы сделать матери приятное или ухаживать всерьез, чтобы защитить от неловких намеков. Подкладывал салат, чтобы ей было куда опустить взгляд и что ковырять вилкой, подливал вино в пузатый бокал и шутил.

– Чего не ешь ничего? – спросила мать.

Макс усмехнулся, но не ответил. Отодвинул от себя пустую тарелку.

Ольга все чаще опускала глаза, дольше молчала, все сильнее тяготясь вечером.

– Пойдем, я тебя до дома, что ли провожу, – предложил тихо.

И Ольга впервые за вечер улыбнулась.

Кажется, она даже вздохнула свободнее, оказавшись за дверью.

Макс на ходу накрутил вокруг шеи шарф, потянулся в карман за сигаретой.

– Прости, – проговорил, выйдя на крыльцо.

Чиркнула зажигалка, на мгновение осветив их лица. Женщина кивнула, плотнее закуталась в воротник.

– Идиотская затея, – пробормотала. – Не понимаю, почему они от меня не отстанут…

Ольга медленно шагнула с крыльца. Морозный ветер подхватил ее дыхание, завертел тонким паром и опустил инеем на ворсинки пушистого шарфа.

– Сложно отказать себе в удовольствии не причинять добро, – отозвался Макс.

Ольга посмотрела на него исподлобья, задумчиво улыбнулась.

– Не причиняйте мне добра Своей неискренней заботой. Смертельно душит, как гарро́той, Насквозь фальшивая игра… Это стихи Евгения Меркулова.

– Правильные стихи, – вздохнул Макс, понуро опустил голову. Затянулся. – Пашку от тети Гали забирать надо?

Ольга покачала головой:

– Нет, я его с соседкой оставила… Ты езжай домой, Макс. Я сама доберусь.

Макс покачал головой.

– Не, пошли, пройдемся. Ты там же, на Люблинской квартиру снимаешь?

Ольга кивнула.

– А чего к матери не переедешь? – спросил, щурясь от ветра.

Спросил, хотя и сам понимал, почему. Шумно шмыгнул носом. Мелкие, колкие снежинки, будто крохотные пули били по лицу, трепали щеки. Макс поежился, торопливо потушил сигарету и сунул руки в карманы.

– Да, нам вдвоем с Пашкой проще…

– От Морозова что-нибудь слышно? Алименты хоть на Пашку платит?

Ольга снова кивнула. Медленно, будто через силу. Макс понял – все еще свежо, не простила.

Что бы там между ними не произошло, он не лез. Не его дело от слова «совсем». Но Ольгу жалко, конечно. Красивая, но потухшая, будто выключили ее тогда. Да и Морозов не лучше.

«Да, наделали дело́в», – подумал с тоской.

Но промолчал.

Они молча ехали в метро, молча шли от станции до Ольгиного дома. И было в этом что-то не тягостное, а свойское, будто эта нелепость, что с ними произошла в этот вечер их сделала заговорщиками.

У своего подъезда женщина достала из сумочки ключи, оглянулась на Макса.

– Зайдешь погреться? – спросила из вежливости.

Макс чувствовал, как она торопится домой, уже мысленно обнимает сонного Пашку, прижимает к груди. Не нужен он ей, чужой мужик. Ни сейчас, ни потом.

Покачал головой.

– Не потеряешься? – И помог открыть дверь.

Попрощавшись, неторопливо поплелся к автобусной остановке.

Достал сотовый из кармана, активировал мессенджер. Подумав, набил матери: «Оля дома, доставил в целостности и сохранности», – и убрал телефон в карман.