Как фрейлине двора Александре Россет полагалось проживать в Царском Селе. Появившись здесь, она сразу вошла в круг друзей Плетнёва. Он познакомил её с поэтами, писателями, художниками. Впереди Александру Осиповну ждала ещё целая череда долгих лет и блистательных знакомств с лучшими людьми XIX века, бесконечные жаркие споры о литературе и холодные отказы многочисленным женихам…
Чем же пленяла знаменитостей России и их закалённые в романтических бурях сердца загадочная красавица Россет? Ей никогда не хотелось быть в исключительном положении, быть серьёзной, она всегда мечтала оставаться интересной собеседницей и немного шалуньей.
Друзья-литераторы, восторженные поклонники юной красавицы, посвятили ей множество мадригалов. В автобиографических записках она объясняет это так: «Поэтам нужен идеал, и они, не знаю почему, нашли его во мне. Лучшего не было под рукою».
Подлинный аристократизм в манерах и искренняя любезность привлекали в её дом многих замечательных русских людей, не только титулованных особ, но и демократов и разночинцев, славянофилов и западников, «революционных бунтарей» и светских львов. В её гостиной могли встретиться и мирно беседовать Пушкин и Жуковский, Тургенев и Аксаков, позже – Достоевский и Полонский. Со всеми она находила общий язык, была радушна и отменно приветлива. Из стихотворений, посвященных ей, можно было бы при желании составить целый поэтический сборник. На его страницах оказались бы, наверное, имена всех великих поэтов и писателей, снискавших славу русской литературе. Невольно вспоминается иронический мадригал А. С. Пушкина:
Черноокая Россети,
В самовластностной красоте
Все сердца пленила эти?
Те, те, те и те, те, те.
Ей нравилось поклонение, но она не стремилась к нему. Она легко разбивала мужские сердца и не жалела и не вспоминала об этом: её собственное сердце оставалось холодным.
Василий Андреевич Жуковский подумывает о женитьбе на ней. И хотя официального сватовства не было, вопрос юной фрейлине (романтику шёл 46-й, а Россет не было и девятнадцати) задан прямо: да или нет? Точнее, не прямо, а через посредника.
В тот день Плетнёв приехал давать урок великим князьям, и мы его пригласили с нами обедать, вспоминала Россет. После обеда он вдруг спросил:
– Вы начинаете скучать во дворце, не пора ли вам замуж?
– За кого? Разве что за камер-лакея?!
– А Василий Андреевич? Он мне дал поручение с вами поговорить.
– Что вы, Петр Александрович, Жуковский – старая баба. Я его очень люблю, с ним весело, но мысль, что он вообще может жениться, мне никогда не приходила в голову.
Как-то Жуковский допоздна засиделся в её салоне и сказал:
– Мы так приятно провели вечер, это ведь могло быть всякий день, а вы не захотели.
На что Александра Осиповна ответила резко:
– Лучше одиночество одной, чем вдвоем одиночествовать.
Слава Богу, Жуковский не обиделся на язвительный отказ, и дружба их с Россет длилась ещё долгие годы. Из «небесного дьяволёнка» она быстро превратилась у поэта в «мою вечную Принцессу».
В своих «Воспоминаниях» Александра Осиповна оставила замечательный портрет-описание Василия Андреевича:
«Нас всех поразили добрые, задумчивые глаза Жуковского. Если б поэзия не поставила уже его на пьедестал, по наружности можно было взять его просто за добряка. Добряк он и был, но при этом сколько было глубины и возвышенности в нём…»
Когда в неё неистово, безумно влюбился И. С. Аксаков (1823–1886), в то время ещё молодой председатель уголовной палаты, она враз сумела охладить его пыл, нарочно показав ему весьма интимные и фривольные письма к ней от венценосных особ. А его стихотворное признание в любви зачитала в кругу общих приятелей. Для молодого, ещё не умеющего держать удар человека это была катастрофа. Спустя годы, когда он встретится с Россет в Калуге, Аксаков скажет о ней презрительно:
«Помирает со смеху над всем, что видит и встречает, называет всех животными, уродами, удивляется, как можно дышать в провинции… Я не верю никаким клеветам на её счет, но от неё иногда веет атмосферою разврата, посреди которого она жила».
Она язвительна, но не безжалостна. Как позже скажет гувернантка, прожившая рядом с ней сорок лет, «в ней была та строгая нравственная неподкупность, о которой говорится в Писании, она была сильна душой, сердцем и умом». А Пушкин в 1832 году напишет донне Соль в её сафьяновом альбоме с инкрустированными застежками удивительно точную характеристику:
В тревоге пёстрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный,
И правды пламень благородный,
И как дитя, была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло.
И шутки злости, самой черной,
Писала прямо набело.
Признаний в любви она выслушала немало. Сватовство Жуковского не считала серьёзным, более выгодные партии не рассматривала, потому что вообще пока не думала о замужестве. Её время наступит чуть позже.
Не падайте духом, генерал-поручик Голицын…
О романе 18-летней донны Соль с князем С. М. Голицыным известно немного. Это был один из первых матримониальных проектов, которые она всерьёз обдумывала, первый серьёзный и первый скандальный.
В неё, юную фрейлину, влюбился престарелый князь Сергей Михайлович Голицын, с давних пор живший с супругой «в разъезде». Как вспоминала Александра Осиповна, старик однажды явился в Зимний дворец вместе с великим князем Михаилом Павловичем. Когда он снял свою орденскую ленту, Александра Осиповна её примерила шутя. А он вдруг заявил при всех: «Если вы выйдете за меня замуж, вы получите орден Святой Екатерины». Это был высший орден Российский империи для женщин, он давал пожизненные привилегии.
Князь был богат, а у бесприданницы Александры Осиповны ещё четыре меньших брата, и она невольно прислушалась к советам своей заботливой горничной. В своих мемуарах Россет пишет:
«Марья Савельевна (горничная А. О. Россет в Зимнем дворце) очень апробовала эту свадьбу и говорила: “Иди, матушка! Другой старик лучше голопятых щелкопёрых офицеров. Будут деньги, и братишкам будет лучше; а то они, бедные, снуют по Невскому, понаделали должишки; а мы вот месяц должны мужикам и в гостиницу”. Эти речи Марьи Савельевны мирили меня с мыслью идти за старика и поселиться в Москве с пятью старухами, его сестрами и m-lle Casier (компаньонка в доме Голицына). Я писалась дважды в неделю с князем Сергеем Михайловичем…»
Намечавшаяся свадьба вызвала в свете большой переполох. Косточки бедняжки Россет перемывали ещё и потому, что князь был мужем (пусть и номинальным) знаменитой Евдокии Голицыной. Юной девушкой по настоянию Павла I она была выдана замуж за человека бесцветного во всех отношениях. В то время он, генерал-поручик в отставке, занимал должность куратора Московского университета. Для этой должности у князя было, пожалуй, одно-единственное «достоинство» – он пописывал стихи, такие же бесцветные, как и он сам.
Евдокия Голицына (кстати, юношеская пассия Пушкина) держала музыкальный салон. Но в её доме, как отмечали все, ничто не вызывало симпатии. Музыка «исполнялась без удовольствия, а слушалась из учтивости, и вообще все вечера у неё в высшей степени несуразны». За необычный образ жизни – ночью бодрствует, а днем спит – княгиню прозвали Princesse Nocturne («княгиня ночи»).
Долли Фикельмон пишет в своем дневнике:
