– Он утратил сродство со стихией, и обрел способности оперировать энергией мертвого мира. Правда, так до конца жизни и не смирился с этим. Он видел… многое видел.

– Туман?

– Не совсем. Как я понимаю, скорее саму суть людей. И потому ему казалось, что его окружают чудовища. Или ангелы. Или существа, о которых он говорил, что они столь прекрасны, что у него нет слов, чтобы описать.

Но ведь описал же.

Зуд стих.

А тошнота… не то, чтобы отступила.

– То есть, я тоже… больше не маг?

Пустоты не было.

Напротив, под сердцем дрожала искра дара, слабая, хрупкая, что весенний лед, но была же. Или… Демьян потянулся было к ней.

Теплая.

А туман перед глазами уплотнился, и в нем появились тончайшие нити, что уходили куда-то… в стены? В вещи?

– Не знаю, – Ладислава туман окутывал полностью, собираясь за плечами в некое подобие крыльев. – Мертвомир… он иной по своей сути. И его только-только начинают изучать. Как и дары, которыми он наделяет людей, способных его коснуться.

– И я…

– Теперь способен.

Демьян сел. И вытянув руку, позвал свою искру, которая распустилась на ладони сгустком тумана.

– Значит, я теперь некромант?

– Возможно.

Не было печали.

Некромантов не любят. И нельзя сказать, что для нелюбви этой вовсе нет причин. Есть… и туман свернулся клубком на ладони.

– Это… невозможно.

– Но боюсь, что ты не совсем некромант, – Ладислав наблюдал за клубком с немалым интересом. – Они опять напортачили…

– Кто?

– Целитель этот. Не люблю целителей. У них руки холодные.

И Демьян кивнул, соглашаясь.

– И главное, лезут исцелять без разбору… печать вот поставил. Стабилизирующую. А что там стабилизировать, если структура только формируется? Тебе бы еще пару месяцев походить…

– Он не протянул бы этой пары месяцев, – громкий голос Никанора Бальтазаровича спугнул туман, заставил его втянуться в ладонь. – Да в него сила уходила, что в бездонную бочку…

– Мертвый мир всегда голоден, – сказал Ладислав, будто это что-то да объясняло. – Он должен был справиться сам.

– Не справлялся.

Демьян почувствовал себя неловко.

А уж когда Вещерский вошел, неловкость стала просто-таки всеобъемлющей. Наверное, не только для него, если воцарилось молчание.

– А… ничего так вышло, – сказал княжич, почесав щеку. – С фантазией.

– Что вышло? – мрачно поинтересовался Демьян. Чужие фантазии на собственном теле его совсем не радовали. Однако что-то подсказывало, что избавиться от них не выйдет.

– То, что ты, дорогой мой товарищ и почти родственник, теперь уникальный по сути своей маг…

Спина опять зачесалась, верно, от избытка уникальности. А Вещерский руки потер, и вид у него сделался предовольнейший.

– Я тебя к себе заберу.

– Если выживет, – счел нужным добавить Никанор Бальтазарович, сложивши руки на выдающемся своем животе.

– Выживет, – пообещал Ладислав и носом шмыгнул. – Если до сих пор живой, то и выживет.

– Зеркало дайте, – Демьян попробовал было сползти с кушетки и покачнулся.

Во взгляде целителя появился некоторый скепсис, пробудивший в душе Демьяна самые нехорошие предчувствия.

– Можно и без зеркала, – Вещерский взмахнул рукой, сотворяя иллюзию. Подробную. И судя по одобрительному кивку Никанора Бальтазаровича, весьма себе точную.

Дракон…

Дракон остался. Правда, теперь он обвивал дерево с красными ветвями и белыми хрупкими с виду цветами. Хвост змея упирался в волны, выписанные весьма тщательно, а из волн выглядывала огромная рыбина. В ветвях же дерева скрывались существа вида самого удивительного.

Птицы?

Кошки?

Твари мертвого мира?

– Знаете, – сказал Демьян, коснувшись красной ветви, которая переходила через плечо на грудь. – Я к вам больше не приду.

– Почему? – Никанор Бальтазарович поджал губы, изображая обиду.

– Воображение у вас чересчур уж живое.

Марья примеряла шляпки.

Одну за другой.

И вокруг нее стайками вились продавщицы, равно охая и ахая, восхищаясь не то Марьей, не то шляпками, не то тем, до чего оные шляпки Марье идут. Она же, поворачиваясь перед зеркалом то одним боком, то другим, вздыхала.

Морщила носик.

И снимала очередное творение провинциального мастера, давая шанс другому.

– Вам просто чудо до чего хорошо, – вздыхали продавщицы, совершенно, кажется, не раздражаясь тому беспорядку, который Марья принесла с собой.

Шляпки, прежде чинно возлежавшие на деревянных болванах либо же на полках, ныне были везде. Они возвышались горами белой и золотой соломки, тончайших тканей, растопыривали перьевые веера, переплетались узорчатыми ленточками и спускали нити бус.

Но Марью это не волновало.

Кажется.

– Вот, – сняв премиленькую шляпку из узорчатой соломки, украшенную голубыми и желтыми лентами, она протянула ее Василисе. – Попробуй. Тебе пойдет.

Шляпка и вправду была прелестной, вот только смотрелась на Василисе… как и предыдущие семь. И Марья сморщила нос.

– Не понимаю, – сказала она, взяв несчастную шляпку, которая на ней словно ожила. – Почему так?

– Простите, но… ей просто фасон не подходит, – очень-очень тихо произнесла молоденькая девушка и, словно испугавшись своих слов, спряталась за старшими продавщицами. А те нахмурились.

– Возможно, – согласилась Марья и, зацепившись за девушку взглядом, велела: – Тогда принеси то, что ей пойдет.

Девушка густо покраснела.

И отступила, чтобы исчезнуть за неприметной дверью. Марья же задумчиво взяла в руки соломенную шляпку с огромными полями. На полях раскинулся настоящий цветочный луг, пусть цветы были выполнены из лент, но довольно искусно. Как и чучело белой птицы, которая будто ненадолго присела меж цветов. Птица и вовсе казалась живой, отчего становилось несколько жутко.

– Ужас, – сказала Марья в никуда. – Хуже только та муфта из крыльев чайки, которую Хованская на каток взяла…

Василиса подавила зевок.

Не то, чтобы шляпки ее вовсе не интересовали, скорее уж она догадывалась, что и здесь не найдет ничего подходящего.

– Вот, – девушка вернулась. В руках она держала несколько коробок. – Попробуйте… это шотландский беретик…

Шляпка была крохотною и забавной. Исполненная из атласа горчичного цвета, она была украшена лишь брошью с темными камнями.

– Интересно… – Марья взяла и повертела ее в руках.

– В Париже весьма модны, – девушка вновь покраснела. – У меня… сестра работает в модном доме… и говорит, что скоро широкие поля выйдут из моды.

– Не здесь, – отмахнулась Марья. – В Париже возможно, а у нас солнце…

– И бледность тоже…

– Глупости, загар…

Шляпка сидела… пожалуй, сидела. Шляпка. Василиса повернулась одним боком к зеркалу. И другим. Поправила…

– Это носят вот так, – девушка сдвинула шляпку, чуть в сторону и расправила тончайшую вуаль, которая доходила лишь до середины лба. – А еще вот настоятельно рекомендую…

– Покажите, – потребовала Марья.

– Вам тоже пойдет… удивительный фасон. Мне прислали эскизы…

– …теперь ее точно за дверь выставят, – проворчал кто-то. – Сказано было, чтобы не лезла к людям…

– …и я подумала…

Марья с удовольствием мерила шляпку столь махонькую, что ее и ладонью-то накрыть можно было. Один бархатный край загибался вверх, другой, напротив, вниз, и с него спускалась все та же сетка, правда, на сей раз светлая и куда длинней, нежели у Василисы.

– А еще…

Василиса отступила к окну.

И присела на пуфик, понимая, что ждать придется долго, что Марья никогда-то в жизни не упустит случая приобрести нечто, чего еще нет у других, а уж если речь идет о шляпке…

Василисе же на конюшни надобно.

И в гости ведь заглянуть собирались, хотя, конечно, хорошо, что теперь-то вряд ли получится, ибо подобный визит выглядел довольно-таки наглым, но… или нехорошо? Она бы не отказалась продолжить вчерашнюю беседу.