– А Обель давно ушёл из Фетерстоуна? – спрашиваю я Галл. – Он ведь твой брат, правда?

– Не помню. Я была совсем маленькой.

Снова воцаряется молчание, и я в раздражении кусаю губы.

Мы идём по улице, и в который раз город кажется мне знакомым. Как всё похоже на Сейнтстоун… только старше и меньше, требует ремонта и ухода. Как будто Сейнтстоун пообносился и обветшал. Признаюсь честно, ничего подобного я не ожидала. Я надеялась увидеть совершенно другой город, ничуть не похожий на тот, где я выросла. И ещё одна странность: здесь ничто не говорит о приближающейся войне. Жители Фетерстоуна – усталые, с серыми лицами – даже отдалённо не напоминают коварных похитителей и жестоких разбойников из моих детских кошмаров. Почему Лонгсайт их так боится? А эти всадники, отправившиеся утром в набег на Сейнтстоун? Смех да и только!

– Я и не думала, что вы держите домашних животных.

Я с улыбкой смотрю на собаку, которая трусит нам навстречу рядом с хозяйкой. Женщина прибавляет шагу и отводит глаза.

– Вы? Ты думаешь, мы какие-то не такие? Не люди? – останавливается Галл.

– Ну… я не то хотела сказать. – Сердце у меня падает, а щёки заливает румянцем. – Извини, пожалуйста.

Галл пожимает плечами:

– Мы такие же, как вы, только в Фетерстоуне обходятся без этих… глупостей.

Галл кивает на мои знаки, и я поплотнее запахиваю на груди шаль.

– Глупостей? – ошарашенно переспрашиваю я. – Для тебя мои знаки – глупости?

Теперь краснеет Галл, однако глаз не отводит и даже снимает капюшон.

– Хочешь честно?

– Да.

– Твои метки – грязь. Вы покрываете себя татуировками – идёте против природы.

Мне есть что ответить. Мои метки отражают мою сущность. Они чисты и священны. А вот Галл с её безмолвно вопящей пустой кожей совершенно, абсолютно, бесспорно не права. Вот только… пройди мы с моей пустой спутницей сквозь зеркало и окажись на главной площади Сейнтстоуна, там нас одарили бы похлеще, недовольными взглядами дело бы не ограничилось.

– Потому-то все на меня так смотрят, – только и отвечаю я на выпад Галл.

А не поговорить ли нам о другом?

– У тебя есть собака?

– Да, – радостно улыбается Галл. – Днём она всегда с Фенном. Такая славная…

– Как её зовут?

– Лаго. Ты скоро с ней познакомишься.

– А где сейчас Фенн?

– Работает. Его часто посылают в поле. Правда, там мало что растёт.

– Выходит, урожай вы продаёте? – киваю я на небольшой рынок неподалёку.

У длинного прилавка с фруктами и овощами толпятся покупатели.

– Мы ничего не продаём – мы делимся тем, что есть, со всеми. Если бы не наши охотники, мы бы не выжили.

– Всадники, которых мы видели утром?

– Да. – Галл смотрит мне в глаза. – Они добывают для нас еду, одежду, лекарства.

– Ты хочешь сказать: крадут? – едва скрывая раздражение, уточняю я.

В Сейнтстоуне, Мортоне и Ривертоне жители упорно трудятся, а пустые приходят и берут, что плохо лежит?

– Тебя послушать, так мы в Фетерстоуне все лентяи… У нас просто нет выбора.

Я скептически поднимаю брови – Галл произнесла вслух то, что вертится у меня на языке. Однако… Женщина за прилавком с овощами такая худая и измождённая, да и остальные… у всех впалые щёки и голодный взгляд.

– Если бы отмеченные не забрали у нас землю, мы жили бы иначе, – хрипло защищается Галл. – Нас изгнали, вынудили переселиться на бесплодные земли. В неурожайный год мы все голодаем. Если бы не наши охотники и не добрые люди в ваших городах – мы зовём их во́ронами – мы бы не выжили.

Так вот как пустые называют своих друзей в наших городах… Отважные или просто безрассудные помощники пустых… Среди них были и папа, и Обель, и Оскар, и Коннор. Мою улыбку при воспоминании о добрых друзьях Галл принимает за насмешку.

– Ты думаешь, нам нравится такая жизнь? – возмущённо спрашивает она.

Что тут ответишь… В школе мы учили совсем другую историю. Как же договор о переселении? Разве пустые не ушли из Сейнтстоуна по доброй воле, чтобы жить отдельно? Задать эти вопросы я не успеваю. С весёлым смехом Галл наклоняется к подбежавшей тёмно-коричневой собаке и треплет её за ухом. Наверное, это Лаго. Неподалёку Фенн отделяется от небольшой группки парней и медленно, нехотя бредёт в нашу сторону. Я протягиваю к Лаго руки, желая познакомиться, и лицо Фенна мгновенно каменеет от сдерживаемого гнева.

Я смотрю ему прямо в глаза – меня не испугаешь, я не отвернусь и не заплачу. Что ж, даже хорошо, что брат Галл не прячет свои мысли за хитросплетениями вежливости. Не придётся терять времени на разгадывание тайн. Мысли и чувства Фенна написаны у него на лице. Я читаю их почти так же легко, как читала бы знаки и рисунки на коже жителей Сейнтстоуна.

– Оставь в покое собаку, – впившись в меня взглядом, требует он.

Я молча убираю руку.

– Отец зовёт обедать, – сообщает Фенн. – Галл, ты идёшь?

Вот такими, как Фенн, я и представляла себе пустых: холодными, злыми, надменными. Галл совсем другая – спокойная, добрая. Она смотрит на меня и неуверенно улыбается, как будто пытаясь успокоить.

– Мы скоро придём. Ты нас не жди.

– И не собирался, – фыркает Фенн и уходит, свистом подзывая Лаго.

Он чем-то неуловимо напоминает Джастуса. Фенн ненавидит меня так сильно, что не может даже смотреть в мою сторону. И он прав. Разве мне сто́ит верить?

Обед очень похож на завтрак. В мисках жидкая похлёбка, к которой каждому полагается половина сероватой лепёшки. Однако на кухне тепло, и еда на удивление сытная. За одним столом с Галл, Фенном, Соломоном и Танией мне не по себе. Не знаю, как они обычно обедают, но сегодня все напряжены, едва сдерживаются. Фенн скребёт ложкой по дну и крошит лепёшку. Наконец Соломон, откашлявшись, поднимает на меня глаза:

– Почему он поручился за тебя?

– Кто?

Я даже опускаю ложку, чтобы понять вопрос.

– Обель. Почему он поручился за тебя?

Фенн и Галл не скрывают удивления, и Соломон терпеливо поясняет:

– У Леоры было с собой рекомендательное письмо. От Обеля.

Галл удивлённо взвизгивает, а Фенн роняет лепёшку на стол.

– Он… был моим наставником, – неуверенно поясняю я. Что они знают об Обеле и его жизни в Сейнтстоуне? – Он помогал мне, учил меня.

– Чему?

Галл ждёт моего ответа, широко раскрыв глаза, Фенн – презрительно сжав губы, Тания застыла в недоумении, а Соломон смотрит на меня с непроницаемым, но не враждебным видом.

– Понимаете, я – чернильщица. Ну или была ею.

– Обель стал чернильщиком? – недоверчиво переспрашивает Соломон.

Похоже, они ничего не знают о жизни старшего сына.

– Да, он очень знаменит.

Фенн со скрипом отодвигает стул и встаёт. Он грустно и разочарованно смотрит в сторону:

– Мне пора работать.

Щёлкнув пальцами, он подзывает Лаго. Собака срывается с тёплого местечка у плиты и бежит следом, тихо цокая коготками по деревянному полу. Соломон что-то говорит вслед сыну, но в его голосе не слышно настойчивости. Тания молча выливает остатки похлёбки в кастрюлю, собирает пустые миски и относит их в раковину. Галл поворачивается ко мне.

– Пойдём со мной, Леора, – тихо приглашает она.

У себя в комнате Галл садится за письменный стол, а мне достаётся место на кровати. Совсем недавно точно так же мы с Верити готовились к экзаменам у неё дома. Я тогда ещё расплакалась, рассказывая о наказании на площади, о том, как отцу Оскара наносили знак во́рона. Кажется, это было не со мной.

Галл снимает с пояса кожаный мешочек и переворачивает его над столом. Белые камушки рассыпаются во все стороны, и Галл аккуратно раскладывает их рядами и кучками. Я искоса наблюдаю, не решаясь задать прямой вопрос. Да, шпион из меня никудышный!

Я достаю из сумки альбом и осторожно раскрываю его на коленях. Описать бы всё словами… Однако рисунки получаются у меня гораздо лучше, чем рассказы. Мои наброски – почти поэзия. Стоит мне замечтаться, отпустить мысли на волю, и перед глазами встаёт лицо Оскара. Его-то я и нарисую. Умные глаза за очками сияют, волнистые волосы взъерошены, рисунки чернильщика подчёркивают гладкость смуглой кожи. Я рисую его сильные и нежные руки, не прикрытые рукавами запястья. Уголок губ Оскара чуть-чуть приподнят, словно всегда готовый к улыбке.