Её уроки можно было бы назвать жестокими, но женщина позволяет их себе лишь в том случае, когда видит безразличие и это вовсе не задетая гордость или самомнение. Тогда сразу становится понятно, что значит выражение – «Выпить яд от женщины».
– Каждая принцесса, немного ядовита, словно африканское растение. С женщинами сто́ит быть осторожнее, они способны пода́ть стакан воды в жажду, а способны и последнюю её каплю забрать. И если бы мужчины были более разборчивы, в сложном, строении женского сердца, то меньше бы алкали…
Глава 2
Как и у любой маленькой принцессы у неё был свой маленький сказочный домик. В нём был камин, маленькая посуда из тончайшего фарфора, позолоченные вилки, ножи и столовые приборы. В нём была кушетка, обитый бархатом пуфик, антресоль и много маленьких радостей, что так умиляют взгляд любой принцессы. В гардеробной, в разноцветных, больших, круглых коробках, она хранила свои модели туфелек на небольшом каблуке. У неё, так же, был сундучок, в котором хранились заколочки. Была в домике и плита, и стиральная машина, в которой она стирала свои наряды украшенные россыпью бисера и жемчуга. Был утюг, которым она отутюживала каждое кружево на рукавах – фонариках на своих нарядах. В этом домике было всё для комфортного жилья, конечно, мальчишкам было бы в таком сахарном домике не комфортно, но ведь это не для них. Для девочек. И вырастая, этот сахарный домик никуда не девается. Вырастая, принцесса обзаводится настоящим сервизом, взрослыми моделями туфель и настоящей плитой, об которую можно обжечься.
Мало кто хотел бы узнать о её домике, с которого она давно уже выросла, но который, остался в ней по сей день.
– Что ты хочешь знать обо мне? Пью я по утрам чай или кофе? Предпочитаю спать на хлопковых простынях или на шёлке? Сколько кредиток в моём кошельке? – она бросала пронзительный взгляд на того, что, кажется, был готов к познаниям глубже, чем просто лицезреть её показанную всем оболочку.
Но собеседник молчал. О сколько разбило представлений о принцах имена эта их неуверенность. Они, полные рвения, вдруг сникали как море в штиль и прекращали подавать признаки жизни. Они вдруг терялись как юнцы, которым впервые, нужно было поцеловать желаемую девочку. В них пропадало всякое мужество, что огорчало её, но она, кажется, уже так привыкла к этому, что не обращала более внимания.
– Ты хочешь знать, умею ли я готовить? Тебе интересно умею ли я любить? На что я способна ради человека? Знаю ли я что такое боль? Как сердца принцесс завоёвываются, а потом ставятся на полку, как трофей? Завоевал, оставил…
Она видела в эту минуту протест во взгляде, как несогласие со сказанным. Но она знала, что права, слыша сотни историй, именно такого характера. О них трещали все: от подруг, что были оставлены своими мужчинами, до тётушек, что вспоминали свою жизнь до замужества. Что всё сказанное, сидящих перед ней, не стоило бы слушать, дабы такой тип людей, теряющий всякое мужество при действиях, вряд ли мог сказать что-то сто́ящее. Что бы можно было закрыть глаза на список всего ей знаемого, ради одного его слова.
– У каждой принцессы есть её маленький кукольный дом, как убежище от всех неурядиц. И чем позже вы от него откажитесь, тем лучше, – говорила она. – Куклы не чувствуют боли. У неё есть её чудесный утюг, игрушечная плита и круглые коробки с туфлями. И чем позже всё это поменяется на взрослую жизнь, с плитой и утюгом ради одного захудалого принца. Лучше вовсе принца не встречать.
А принцы встречались ей не в малом количестве, даже не смотря на статистику, что на одну взрослую принцессу приходится десять, а то и двенадцать принцев.
– Красота – страшная сила. Тебе доступно всё. Всегда. Даже во времена дефицита.
Она, будучи ещё маленькой, прекрасно видела, как девочкам с белоснежными бантами и гольфами, мальчики чаще делали комплименты, и одаривали их знаками внимания. Из школьной столовой они первыми бежали, наперегонки, кто быстрее угостит такую девочку вкусным. Мальчишки носили им рюкзаки и, к слову сказать, не раз, ссорились между собой, кто же будет тот мальчик, кому выпадет честь нести тяжёлый рюкзак.
Будучи маленькой, она не входила в список популярных девочек, но она мало задумывалась об этом:
– В конце концов, рюкзак я могла донести сама, но не приведи бог носить сумки, подобные рюкзаку тогда, когда тебе действительно необходима помощь!
Именно поэтому в приоритетах выбора принца стояли, прежде всего, не внешность, а чем полон сам принц. Она сразу же хотела выяснить, что скрыто за этим фраком, что недосказано, за бабочкой на его шеи. Именно по этому, её вопросы не были заурядны: она не спрашивала о работе, она спрашивала о досуге.
– Я люблю дурачиться, играть в прятки и печь, ванильные кексы. Я обожаю жмурки, и играть в догонялки. Я не могу пройти спокойно мимо качели. Я обожаю, безумства и ненавижу серость натуры, которая часто конвертируется на лицах людей. Я люблю безумства и не желаю, чтобы на меня шикали, как на пламя, что вырвалось из камина, и тушили меня огнетушителем. Со словами нравоучения, о том, что возраст для дурачеств, прошёл. Я объявляю подобному, бойкот, а для себя отмечаю, что он не тот, кто будет качать меня на качелях, а значит кексы мне печь ему не захочется и догонять он меня не будет, дабы его ноги слишком законсервированы, раз попавшие в мораль, под гнёт общественного мнения, как в цемент. Я больше не продолжаю диалог, не продолжаю встреч. Собираю с собой все свои пожитки в виде драконов, пингвинов и единорог и ухожу с ними. Забирая вместе с тобой игривый смех, азарт которым я полна до каждого ногтя на своих руках. Ухожу туда, где даже полицейские за моё поведение одевают мне меренговые наручники, пожарные тушат мой вспыхнувший огонь масляным кремом, и на меня заводят новое очередное дело, как о самой взбалмошной и сладкой принцессе во всём королевстве моего города. Где написано большими
буквами на сахарной бумаге: «Очень сладкая. Употреблять строго с чаем, в малых количеством, дабы есть побочка никогда в жизни больше не слезть со вкуса этой женщины!». Какого же было разочарование среди этих мужчин, когда они ждали её возвращение, а она не возвращалась. Ни на чай, ни на кофе и даже не на минутку. Они ещё не знали, что ждать в этой жизни ничего не стоит, тем более покинувшей их женщины. В этом мире ничего не возвращается, особенна та,кто носит туфли даже в слякоть, у кого внутри слишком чуткое сердце, чтобы класть его на паперть. Оно может простудиться, заболеть, пропа́сть, в конце концов, поэтому к нему она была нежна, пожалуй, не один человек не мог бы составить ей в этом конкуренцию по отношению к ее сердцу. Именно поэтому в чужие руки она никогда его не вкладывала, а держала лишь в своих и подальше от любопытных глаз.– Потрёпанное, несчастное сердце конвертируется на лице болью, заботами, оно портит осанку под гнётом пережитым им событий, оно туманит глаза, забирая с них блеск, а улыбка перестаёт излучать лучезарность. Тебя одолевает серость. Ты невольно становишься плаксивой, кисейной бабой, а мужчины ненавидят плакс и лишь единицы из них, вырастая, предпочитают кисель вместо кофе. Им нужно ядрёность, а кисель – это на раз…
Каждый из них выберет кофе, а может, и что покрепче, ведь в конце концов все предпочитают то, что опьяняет и желательно с градусом повыше, с приятным ощущением полёта. Именно поэтому на первых свиданиях в королевствах встречают дам с вином, потому что уже пьяный от женщины мужчина всегда хочет продолжения дурмана. Он открывает холодильник, смотрит на кисель и смотрит на бутылку вина́. Он выберет вино. Потому что даже при жажде чего-то милого, мужчина всегда выберет опьяняющее. А опьянённая женщина мужчиной это вверх похвал любому принцу.
Её не пьянили рельефы на теле так, как пьянили рельефы мозгов. Сексуальное, скрывалось всегда внутри, как и самое ценное, она была в этом убеждена до мозга костей. Нет ничего сексуальнее умного мужчины, поэтому среди балаболов и псевдогениев, она искала истинное сокровище – такое, как мозги. В конце концов, их не натренируешь в спортзале, прочитанное из книг не отложится, если не дано.
