– Какой группировки?

– Преступной, – терпеливо повторил он.

– Но я не знаю ни про какую группировку, – жалобно говорю и заглядываю ему в глаза, чтоб поверил.

– Значит, сотрудничать со следствием мы не желаем? – злобно улыбается он.

– Я хочу сотрудничать, но не понимаю, о чём Вы говорите.

Он смотрит на меня как на дуру.

– Тогда пиши имена подельников! – громко орет мне в лицо.

Страх и непонимание, чего от меня хотят, сковали разум. Я сидела, хлопала ресницами и теребила ручку, которую он впихнул мне в пальцы.

– Не надо смотреть на меня телячьим взглядом, все вы, как наркоту таскать и ширяться, так вперёд, а как попались, так не знаю, не помню. Пиши, дрянь, я тебя закрою лет этак на десять, а может на пятнадцать. Это уже от тебя будет зависеть. На десять или на пятнадцать.

Он зло ухмыльнулся.

В сознании творилось что-то неладное.

Да и физически я ощущала себя как-то иначе. Меня тошнило, сводило в животе, кидало в жар, потом в холод.

Этого не может быть, это не я. Такое не могло произойти со мной. Я же делала всё правильно, ничего не нарушала, никого не обидела.

Но теперь я здесь.

От следователя я вернулась в камеру ещё больше испуганная.

– Что они тебе шьют? – прохрипела прокуренным голосом соседка и повернулась ко мне, подперла ладонью лицо и приготовилась слушать.

Вид её меня пугал, такой замызганный потасканный. Грязные непричёсанные волосы падали на смуглое лицо.

– В каком смысле? – проговорила я словно в какой-то прострации, не понимая и ничего не ощущая.

– Ну, статью какую? Ты что в первый раз что ли?

– Да.

– Понятно. А за что взяли?

– Я не знаю, говорят, как будто я наркотики распространяю.

– О, ну всё, мать, считай самая крыша. Можешь и на двадцатку налететь.

– Чего?

– Двадцать лет в тюряге. Ложись, успокойся, можешь расслабиться. Теперь тебе здесь долго быть.

– Я хочу домой, – я почувствовала, как дрожит подбородок и слёзы одна за другой стекают по щекам.

– О, ну всё затянула. Уймись. Домой теперь только через двадцать лет.

– Но это нечестно, за что? Я ведь ничего не сделала, – обидчиво по-детски спорила я с соседкой.

– Пакет брала, деньги брала. Всё мать, это и есть сбыт.

– Но я же не знала, что там. Меня подставили.

– Да кому это интересно. Знала, не знала. Короче всё. Я спать, а ты это, долго не ной, а то меня раздражает, когда кто-то плачет.

Она шумно перевернулась и засопела в стену.

Меня, к счастью, не задело. Но Глебу досталось сильно.

Сразу же распознав угрозу, он кинулся на меня и уложил на асфальт. Ещё мгновение и пуля вошла бы точно слева. Но Глеб принял ее в себя. Ему прострелило лёгкое.

Врачи говорят его жизни ничего не угрожает. Полежит в больнице и вернётся в строй. А пока я дал задание позаботиться о его семье.

Я точно знал, кто стоит за покушением. Тогда в клубе девчонка совсем свернула мне мозги. Отвлекла от насущных проблем. Едва смог переключиться на серьезный разговор с Султаном.

А нам было о чем поговорить. Его люди пытались повлиять на результаты конкурса на землю в элитном районе Подмосковья.

Мне нужна эта земля. Уже разработан и согласован проект. К тому же, уступишь раз – и тебя просто пригнут, выкинут из бизнеса, стоит только зазеваться. Нужно держать руку на пульсе и постоянно показывать не зубы, а клыки.

Султан стал зарываться. Только года два, как приехал в Москву, а уже подмял под себя многих. Но не меня.

Видимо, поняв, что я не собираюсь прогибаться, решил просто меня устранить. Дикарь. Так, давно уже никто не работает.

Я покажу ему, как надо избавляться от конкурентов. Научу.

При этой мысли я опять вспомнил про девочку Лею. Я ведь обещал и ей стать учителем.

Блять, мысли об этой девчонке сбивают меня. Остальные, более значимые сейчас, дела отходят на второй план. Когда такое было.

Похоже, пока я не трахну ее по-настоящему, до хрипоты, чтобы кричать, и стонать у нее уже не было сил, не успокоюсь.

Бесит и одновременно заводит это ее упрямство и патологическая склонность к побегам. Какого хера она опять сбежала? Я же видел, что ей нравилось. Ещё немного и она бы кончила.

Черт, опять уводит меня не в ту сторону. Надо быстрее трахнуть ее, чтобы вернуться в нормальное состояние.

Даже с первой женой меня так не торкало. А ведь я был тогда ещё юн и даже немного романтичен.

А сейчас я хочу просто трахнуть неугомонную девчонку. Хочу до боли в яйцах.

Я сжал через ткань брюк восставший от одного воспоминания о Лее член. Надо будет поторопить службу безопасности. Долго же они ее ищут.

Пытался снять напряжение с помощью дорогих шлюх. Даже двух и трёх одновременно.

Но ни одна не смогла отсосать так, как сделала это Лея. Неопытная девчонка, заставила меня кончать так, что теперь я хочу, чтобы только ее рот таранил мой член.

Я и не заметил, как при всех этих воспоминаниях водил ладонью по вздыбленному члену.

Да, что б тебя. Дрочу, как подросток, которому не дают одноклассницы.

Да, ну, на хер. Убрал руку со штанов и позвал по селектору Пашу, своего помощника. Надо отвлечься. А то совсем крыша поедет.

Найдут девку. В этом даже не сомневаюсь. И тогда уж я успокоюсь. Закрою этот вопрос. Чтобы вернуться к нормальной жизни.

– Так, Паша, ладно, кто там ещё остался? – обращаюсь я к помощнику, когда он заходит в кабинет.

– Ещё три дела, Егор Валерьевич, – он кладет передо мной три тонкие папки. Совсем свежие дела.

– Статьи?

– Наркотики, – вздыхает Паша.

Я морщусь, не скрывая своего отвращения.

– Я же просил не брать таких.

– Но Дмитрий Алексеевич заверил, что эти дела заслуживают Вашего внимания, – оправдывается помощник.

– Нет, Паша, я сказал «без дури» значит без дури, – жёстко произношу я.

Паша быстро-быстро кивает и сгребает папки с моего стола. Я встаю, чтобы покинуть кабинет, и отправиться домой.

Паша торопится, суетится, пытаясь мне угодить и побыстрее выкатиться из кабинета. Он роняет одну из папок, из нее вылетают листы. Пока он торопливо собирает разбросанные на полу бумаги, мой взгляд останавливается на фотографии.

Да, мать же твою! Это же Лея!

Во что она вляпалась?

Я нагибаюсь и поднимаю фотографию. Огромные глаза испуганно глядят в объектив камеры. Это настоящий испуг. Без каких-либо примесей, как тогда в клубе.

– Постой, – останавливаю Пашу, – оставь. Я взгляну.

Помощник быстро кладет папки на стол и выходит.

Я собираюсь, хватаю папку с делом Леи и покидаю офис. По дороге домой в машине открываю папку. И на меня опять смотрят испуганные девичьи глаза. Этот взгляд цепляет. Не даёт покоя.

Какое-то время я неотрывно смотрю на фотографию. Жаль, она чёрно-белая. Потом откладываю в сторону и начинаю изучать дело.

Теплова Олеся. 20 лет. В Москве три года. Живёт в общаге при университете.

А статья какая интересная. Хранение и сбыт в особо крупном размере. Это ж надо так вляпаться. Что-то не похожа она на матёрую преступницу.

В том, что она не виновата, я не сомневался ни минуты. Да, и анализ дела моего адвоката из фонда, красноречиво в этом убеждал.

Попалась на мелкой партии, за которую при ее чистой истории максимум условка, но на кого-то же надо повесить выполнение плана по раскрытию преступлений.

Одинокая, провинциальная студентка для этого вполне подходит.

Но как ее угораздило во все это вляпаться? И когда все успевает? Наркотой промышлять, и в клубе на члены натыкаться.

А ещё ведь и учится хорошо. Вон, характеристика из университета. Принимает активное участие в общественной жизни. Ни одной пересдачи за три года. Такая вся положительная. До звона в яйца, у меня в штанах.

Я опять взял фотографию.

Сука. Как я хочу эту Лею. Ненавижу ее за это.