– Вы понимаете, что это значит?
Откашливаюсь:
– Это значит… что хранилища нет.
– Ошибаетесь… вот так, человек-потолок, человек-потолок… а человек-потолок поумнее вас будет… я-то вот знаю… вы должны мне помочь.
– Да, конечно.
– Вы должны обыскать все здания, у которых недавно рухнул потолок.
– Э-э-э… х-хорошо.
– Хорошенько ищите, давайте… будет вам вчерашний день…
– На кого вы работаете?
Это уже потом. Совсем-совсем потом. Прижимаюсь к стене хранилища, смотрю на незнакомца, где-то я его видел, где-то, где-то…
…или нет.
– На кого работаете?
Хранилище. Если это можно назвать хранилищем. Хранилище украденных дней, так я назвал это про себя. Четыре стены без потолка, еще бы человек-потолок тут что увидел.
Дни. Дни. Дни. Столбиками. Россыпями. Штабелями.
Это хранилище я обнаружил совершенно случайно – когда уже отказался от поисков, когда уже направлялся домой – что-то привлекло мое внимание у обочины дороги, дом, который, как показалось мне, был без крыши – и не показалось, крыши действительно не было.
Но были дни.
Дни, дни, дни.
И осторожное покашливание за спиной.
Оборачиваюсь, смотрю на человека, догадываюсь:
– Это вы… украли?
Он посмеивается:
– К вашим услугам.
– На кого… на кого…
…не договариваю, – рыльце револьвера смотрит мне в лицо.
Все-таки выжимаю из себя:
– На кого… работаете?
– Ну… ну, допустим, на человека-фонаря.
– И что… есть такой?
Представьте себе… есть.
Смотрю на него, думаю про себя – врет, как пить дать, врет…
Взводит курок.
Чер-р-р-т…
Спохватываюсь. Только сейчас понимаю, что нужно делать: хватаю кусок фанеры, кладу на стены, где угол, ну давай же, ну не падай, ну, ну, ну…
Не падает.
Держится.
Умоляюще смотрю на фанерку, ну давай же, давай, оживай уже, фанерка не движется, неужели не получилось, ну же, ну же, ну…
Человек-потолок оживает.
Резко.
Внезапно.
Стреляет в незнакомца – раз, другой, третий, даже не успеваю крикнуть, что черт побери, не велено убивать виновных, не велено…
– А вы молодец… – кивает мне человек-потолок, – догадались… потолок из фанерки сделать.
Хочу ответить что-то вроде – рад стараться, вместо этого спрашиваю:
– А… а как вы стреляли-то, вы же потолок?
– Э-э-э, вы не забывайте, я человек-потолок, я и стрелять умею, и много еще что… А то все сразу – человек-потолок, фу, человек-потолок, что он может вообще, а он вон какой…
– Да вы вообще молодец.
– Ну вот, доброе слово и человеку-потолку приятно… сами-то отнесете дни на место?
– Обязательно отнесу, – собираю дни, дни не помещаются в руках, норовят выпасть.
– Сумку, сумку возьмите, вон, в углу какая-то валяется…
Вытряхиваю из запыленной сумки мелкий сор, складываю дни, дни, дни, ого, тут и за позапрошлый век есть, да какой позапрошлый, тут и до нашей эры что-то попадается…
Выхожу на улицу, держусь в свете фонарей, в конце шоссе фонари заканчиваются – зажигаюсь сам. Только пройдя несколько кварталов, решаюсь посмотреть, что я, собственно, похитил. Трехтысячный до нашей эры.. нет, это несерьезно… а вот позапрошлый век надо бы посмотреть…
Та-та-ма-та-те-те-те!
– Не надо, не надо, не на-а-а-до-о-о-о!
Это женщниа.
Не вижу отсюда, только слышу – женщина.
– Не на-а-адо-о-о-о!
Теперь вижу. Ведут, заламывают руки. Их четверо. В белом. Спины ощерились эмблемой безопасности.
Снова не вижу – отсюда, с балкона, вообще мало что видно, вот прошли они два шага, исчезли за деревом. Женщина визжит что-то про ребенка дома, зря ты, голуба, про ребенка сказала, сейчас и его туда же.
– Не-е-е-е-е-е-е-ет!
Визг переходит в звериный рев.
Снова вижу. Как открывается дверь в стене. Женщину заталкивают туда, в темноту, она еще что-то кричит про ребенка, очень надеюсь, что врет.
Думаю, какая это по счету.
Думаю, что счета давным-давно уже нет.
Смотрю на свои пальцы.
Не синие.
Нет, не синие.
Подношу к свету, померещилась какая-то синева, отчаянно вспоминаю, должна такая синева быть на пальцах или нет, ничего не вспоминается.
Шепчу какие-то молитвы – пронеси, пронеси…
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Дети.
Прыгают.
Играют.
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Мяч стучит.
Отсюда детей не вижу за деревом, вижу только мяч. Синий мяч бьется в стену, почему синий, почему, почему, почему…
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Отсюда опять же не слышу, что кричат, кричалку какую-то, какие они были в нашем детстве, ча-сы-про-би-ли-ров-но-семь, или там – вы-шел-е-жик-из-ту-ма-на…
Мяч взвивается над стеной, улетает куда-то в пустоту.
Вздрагиваю.
Босоногий пацан лезет на стену, чё делаешь, чё делаешь, хочу крикнуть – не успеваю, пацаненок исчезает за стеной…
Жду.
Снова появляется курчавая головенка, мальчишка тащит мяч, победно орет что-то, хочет перебраться через стену назад – исчезает, подкошенный автоматной очередью.
Меня прошибает пот.
Смотрю на охранника с автоматом, одобрительно киваю.
Проверяю руки.
Не синие.
Нет.
Не синие.
– Сколько за сегодня?
Человек в белом смотрит на меня, не моргая, кивает:
– Двести.
Мне кажется, я ослышался.
– Двес-ти?
– Ага…
Хочу сказать – это конец.
Не говорю.
Хочу сказать – город будет спасен.
Тоже не говорю.
– Руки покажите.
Это я.
– А?
Это парень в очереди.
– Покажите руки.
Это снова я.
Парень протягивает ладони, поворачиваю, смотрю на пальцы, чер-р-рт…
Вежливо улыбаюсь:
– Х-хорошо. Проходите, пожалуйста.
Незаметно нажимаю в кармане передатчик.
Там поймут.
Парень догадывается – не знаю, как, но догадывается, срывается с места, бежит по улице…
– Взять!
Стреляют.
На поражение.
Сколько раз говорил, не на поражение, сколько раз, нет, все без толку…
Толпа на площади рассыпается на отдельных людей, толпу окружают, врешь, не уйдешь…
– Сколько сегодня?
Человек в белом сглатывает:
– Тысяча.
Хочу сказать – это конец.
Не говорю.
Мне мерещится хлопанье крыльев.
Там.
За стеной.
Смотрю на свои пальцы.
Не синие.
Не синие.
Не синие.
В городе Последний Оплот…
Перечитываю документ, вычеркиваю – Последний Оплот, думаю, как назвать наш город, должно же быть какое-то название, должно…
Моя жена зовет меня по имени.
В разных реальностях у меня разные имена – это зависит от того, какой город остался в живых, когда все случилось.
Иду в комнату, новый окрик одергивает меня на пороге:
– Не… не входи.
– Что такое?
Еще не знаю, что такое.
Догадываюсь.
Смотрю на свои пальцы.
Не синие, не синие, не синие.
Где-то хлопают крылья.
Где-то стучит мяч.
– Та-та-ма-та-те-те-те!
Жена что-то спрашивает из комнаты, не могу расслышать – только догадываюсь.
– Ну что ты, не бойся даже… ничего я про тебя не скажу.
Выхожу из квартиры, спускаюсь на нижние этажи, вынимаю передатчик.
Нажимаю кнопку.
– Сегодня четыре.
Вопросительно смотрю на человека в белом. Не понимаю, четыре чего – сотни, тысячи, миллиона…
– Нет. Просто четыре.
Меня пробирает холодок. Неужели…
– Похоже, мы справились.
– Похоже…
Хлопают крылья.
Там.
За стеной.
Не слышать, не слышать, не слышать…
– Та-та-ма-та-те-те-те…
– Руки покажите, будьте добры.
