Общую безмятежность время от времени нарушали уборщики, которые изо всех сил старались опередить голубей. Едва освобождался столик, как тут же начиналась гонка, кто быстрее. Голуби всегда побеждали, бешено хлопая крыльями и разбрасывая на тротуаре жареный рис, корки от пиццы и остатки увядшего салата.

Потом я забежала в Bloomingdale’s, где некоторое время вертела в руках кошелек, который стоил больше, чем весь мой заработок за выходные. Затем вернулась в свой номер, чтобы немного вздремнуть перед очередными семинарами, презентациями, пробежками по рынку. Со своего балкона я могла лицезреть лоснящиеся тела у бассейнов внизу. За гаражами и офисными зданиями передо мной расстилалось ровное море Западного Лос-Анджелеса. Где-то слева, всего в километре, виднелись крыши, под которыми кинокомпания Fox Studios творила свое волшебство.

Разные журналы ориентированы на разные аудитории, некоторые нацелены на техники, иные – на простые проекты для начинающих. На протяжении многих лет в Vogue Knitting на первом месте были модные тенденции и демонстрация вязаных работ известных дизайнеров, таких как Перри Эллис, Кельвин Кляйн и Миссони. Как и полагается, в субботу вечером, после окончания всех мастер-классов, участники мероприятия собрались под шатром в голливудском стиле на торжественный вечер с презентацией Каффе Фассета[13] и последующим показом мод.

Хотелось бы рассказать вам, как это было незабываемо, как мне понравились речь Каффе и представленная одежда, но правда в том, что я пришла слишком поздно и мне не хватило места. В конце концов я прошмыгнула через служебный вход и присоединилась к друзьям за ужином. Одна из них, парикмахер-стилист на телевидении и в кино, номинированная на премию «Эмми», в то время работала на популярном телешоу. Она развлекала нас байками о том, как выглядит настоящий голливудский мир, когда камеры не снимают. Где-то между закусками и первыми блюдами из ниоткуда раздалось сопрано, исполняющее в какую-то арию. Наш официант наклонился и прошептал: «Не волнуйтесь, так у нас каждую неделю».

Все закончилось в 16:30 воскресенья, и тут же стали убирать все декорации, словно ждали сигнала, что пора закругляться. Плакаты сорвали, а манекены из черного бархата раздели догола, сняв с них вязаную одежду. Продавцы так быстро упаковывали товары, что некоторые даже не удосужились заклеить коробки скотчем или снять бейджи. Они стояли на обочине, в тени всех этих Ferrari, охраняя свой скарб в ожидании, пока им подгонят машину из гаража.

Я нашла тихое местечко и вытащила вязание. За другими столиками тоже еще оставались вязальщицы. Теперь на нас уже не пялились так пристально. Когда тот самый красивый молодой официант-тире-начинающий-актер принес мне джин с тоником, он обратил внимание на мое вязание. «Тут все выходные работал огромный магазин», – начал он, на случай если вдруг я пропустила все это. «О, знаю, – сказала я. – Он уже закрылся. Скоро все уедут». Его лицо вытянулось. «Я приметил там такие клевые вещички, но мне нужно было отработать свою смену». Он замолчал и оглянулся на еще одну вязальщицу. «Как думаешь, а у нас тут есть такие магазины, где я мог бы… ну… типа… научиться, как такое делать?»

Путешествие вязальщицы в Исландию

Меня предупреждали насчет наготы. Это же Исландия, в конце концов, страна викингов, вулканических горячих источников и точных копий Клаудии Шиффер. Если ты ростом метр семьдесят пять и весом не больше пятидесяти двух килограммов, с идеальным цветом лица и телом, не подверженным влиянию гравитации, почему бы не раздеться догола и не прыгнуть в бассейн?

Этот примечательный пункт как-то затерялся в увлекательном недельном плане путешествия среди обнимашек с пряжей и боданий с овечками, и я позволила себе не думать, что рано или поздно это должно произойти, как удаление того самого зубного нерва, из-за которого приходится жевать на одной стороне.

Вот так, сонная, но переполненная оптимизмом, ясным сентябрьским утром я приземлилась в Исландии, как раз когда солнце едва выглянуло из-за горизонта. Сразу после прохождения паспортного контроля я попала в объятия Рагнхейдур Эйриксдоттир,[14] которая более известна американским вязальщицам как Рагга. На протяжении нескольких лет эта харизматичная женщина – преподаватель вязания, дизайнер, а еще медсестра психиатрического отделения, популярная журналистка, ведущая на радио и телевидении и просветитель в вопросах сексуального воспитания – приводила постоянный поток вязальщиц на свой остров. Наконец, после более года ожидания, настала моя очередь.

Довольно скоро мы уже были в пути, яркий утренний свет подсвечивал трещины на лобовом стекле машины Рагги. На зеркале заднего вида болтался крошечный свитер ручной вязки – исландская версия «пушистых игральных кубиков» или освежителя воздуха с запахом сосны.

Аэропорт находится почти в пятидесяти километрах к юго-западу от Рейкьявика. На самом деле никакого города там нет. Просто аэропорт, открытое пространство и ощущение, что приземлился на отдаленной заставе. Неподалеку я приметила унылую группу приземистых зданий – представьте, что ИКЕА спроектировала тюрьмы 1970-х годов, – которые оказались старой базой НАТО. Когда базу закрыли, взлетно-посадочная полоса стала новым аэропортом.

Практически половина острова – это поля из лавы, а дорога в Рейкьявик проходит прямиком через них. Гладкая полоса асфальта тянется через нечто, похожее на противень с шоколадными пирожными, которые кто-то пытался разрезать, прежде чем они остыли. То тут, то там, тонкий слой неоново салатового мха оживлял пейзаж.

Когда ландшафт изменился, я поняла, что приехала в Рейкьявик, и на меня не снизошло прозрение. Лишь чуть больше машин, дорожных знаков и зданий. На перекрестках появились светофоры. Слева от нас, рядом с заводом по производству майонеза, располагалось предприятие по переработке бекона, или, как сказала Рагга, – фабрика сэндвичей с беконом. Справа показались возвышения аккуратных, ухоженных жилых комплексов, чуть более веселая, более зеленая версия Дейли-сити, мимо которого проезжаешь по пути в Сан-Франциско.

И тут я увидела высокий зазубренный шпиль – нечто среднее между мормонским храмом и ледяными пещерами в оригинальном фильме про Супермена. Это была лютеранская церковь – самая большая в Исландии и шестое по высоте архитектурное сооружение в страны, ее строительство началось в 1937 году и завершилось в 1986 году. Когда находишься в Рейкьявике, то быстро привыкаешь ориентироваться по шпилю.

Рагга сказала мне, что это Хадльгримскиркья.

«Как-как?» – переспросила я.

«Хадльгримскиркья», – медленно произнесла она.

Я попыталась повторить звуки, которые только что слетели с ее губ. Она рассмеялась, покачала головой и повторила: «Хадль… грим… скир… кья…»

У меня хороший слух, и я полагала, что смогу выучить несколько ключевых слов, чтобы было проще общаться. Но ошиблась. Исландский язык – эта великолепная, богатая, сложная, абсолютно непролазная мешанина древнескандинавских звуков – уходит корнями к первым поселенцам острова в девятом веке. Смутно знакомые гласные и согласные перемежаются гортанными звуками, тихим свистом и раскатистыми трелями – звуками, которые, кажется, невозможно издавать человеческим ртом. А на письме он выглядит так, будто кошка случайно прошлась по клавиатуре.

В итоге я все восемь дней пыталась правильно произнести «спасибо» – þakka þér, не просите меня повторить это еще раз, – так и не получив хоть малейшего признания. Ближе всего к успеху я была, произнеся фразу, которую можно перевести, грубо говоря, как «я тупой турист».