Завожу Мишель в дом и, не давая осмотреться, веду к двери в подвал. Это единственная комната без окон, с одной дверью и запирающаяся на наружный засов. Все остальные можно легко открыть изнутри или выйти в окно, ни на одном здесь нет решеток. Завожу ее в подвал. По мере того, как мы спускаемся по лестнице, под ногами загорается свет. Включаю потолочный светильник, и Мишель осматривается. Пытаюсь увидеть помещение ее взглядом. В целом неплохо. Здесь я сделал не вычурный, но неплохой домашний кинотеатр. Диваны остались от прежнего хозяина, даже были обмотаны пленкой, которую не снимали после покупки. Я только навесил телевизор и поставил сбоку бильярдный стол. Здесь достаточно уютно и тепло, так что, думаю, Мишель не будет против такого заточения.

– Я скоро вернусь.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но она зовет меня, и я снова поворачиваюсь лицом к Мишель.

– Финн! Ты хочешь меня здесь оставить? ― Я пожимаю плечами. ― Я же сказала, что никому ничего не скажу.

–Прости, Мишель, я не могу тебя пока отпустить. И прости за то, что произошло в лесу. Я… ― чешу затылок. ― Я не должен был к тебе прикасаться. ― Она молча кусает губы и смотрит в сторону. ― Я скоро вернусь.

Разворачиваюсь и быстрым шагом покидаю подвал, запирая его на засов. Упираюсь лбом в дверь и закрываю глаза. Член требовательно пульсирует, снова наливаясь кровью. Неудовлетворенное желание дает о себе знать болезненными ощущениями. Я мог бы сказать, что это только адреналин, но тогда совру сам себе. Это Мишель. Ее молочно-белая грудь, упругая, нежная, со светло-розовыми сосками. Это ее киска с розовыми лепестками губок, и ее запах. Даже ее, блядь, рыдания, похожие на стоны. Поднимаю руку, которая побывала у нее между ног, и подношу ее к носу. Больной ублюдок. Извращенный мудак. Но я уже не могу остановиться. Слышу ее шаги в подвале, чувствую ее присутствие и сладкий запах ее киски. Поспешно расстегиваю второй рукой ширинку и быстро дрочу, сжимая член практически до боли. А ноздри широко раздуваются, вбирая в нос сладкий запах.

– Финн! ― слышу снизу, и это окончательно срывает мне тормоза. Ускоряю движение руки, едва сдерживая стоны. ― Финн! Пожалуйста!

И это жалобное «пожалуйста», глухо доносящееся до меня из-за двери, окончательно срывает крышу. Я лечу в бездну и, сука, ни о чем не жалею. Под закрытыми веками пляшут пятна, воображение рисует развратные картинки с Мишель в главной роли, а голос из подвала подгоняет мои фантазии, вынося их на новый уровень. Я кончаю жестко, едва удерживаясь на дрожащих ногах.

Я в ярости. На себя, на нее, на ситуацию. Меня раздражает сейчас все: моя сперма, стекающая по двери, ее голос из подвала, мои трясущиеся руки и ее запах на моих пальцах. Судорожно застегиваю ширинку, иду в туалет рядом, отматываю туалетную бумагу и, вернувшись к подвалу, стираю следы своей несдержанности. Ну что мне стоило накормить Мишель, устроить ее с удобством, и поехать к Камилле за своей порцией жесткого секса? Нет, мне надо было сделать все через задницу. Но нужно признать, разрядка немного прояснила мысли. Но вместе с ней, к сожалению, проснулась совесть, которая мне сейчас совершенно не к месту.

Возвращаюсь в туалет, с остервенением дважды мою руки с мылом. Нюхаю пальцы, убеждаясь, что смыл с себя ее запах. Иду в кухню, разогреваю нам с Мишель обед. Спускаюсь в подвал. Она лежит на диване, скрутившись в позу эмбриона. Ставлю поднос на столик перед диваном.

– Садись, нужно поесть.

– Я не голодна, ― отвечает тихо.

Я прячу лицо в ладонях и тру его недолго, а потом поворачиваюсь к ней.

– Слушай, мне жаль.

– Того, что ты меня тронул, или того, что я стала твоей пленницей?

– Ты не пленница.

– А кто? ― Садится, упершись ладонью в велюровую обшивку.

– Гостья.

– Тогда я могу уйти, когда пожелаю?

– Нет, ― отвечаю с грустью, качая головой. ― Я не такой представлял себе нашу встречу.

–А какой? Ты бы и меня убил?

– Не говори глупостей.

– Финн… ―дотрагивается до моего локтя, и я слегка вздрагиваю, меня как будто прошибает электричеством.

– Привыкай быть здесь. Прости, Мишель, но тебе действительно придется временно побыть моей гостьей. ― Намеренно выделяю последнее слово, потому что из-за «пленницы» чувство вины усиливается. ― Садись есть.

Она неохотно выпрямляется и спускает босые ноги на пол. Мимолетно замечаю бордовые ноготки, и эта деталь почему-то сильно врезается мне в память.

Бросаю одеяло, подушки и постельное белье на диван и тут же разворачиваюсь на выход.

– Ванная комната там, ―машу рукой в сторону белой двери. ― Скоро вернусь с ужином.

– Я не голодна, ― рычит Мишель мне в спину.

– Скоро вернусь, ― повторяю настойчиво. ― Выбери пока фильм.

– Фильм? Будем фильмы смотреть? А я думала, будет второй заход с изнасилованием.

С раздражением хлопаю дверью в подвал и резко дергаю засов, чтобы закрыть Мишель внизу. Бросаю в микроволновку ужин разогреваться, а сам кормлю собак. Пока они жадно набрасываются на корм во дворе у своего вольера, я осматриваюсь по сторонам. Стало жарко. Или это я так себя чувствую, потому что лицо и шея горят. Не от стыда, нет. От неудовлетворенного желания. Мне хочется свалить к Ками, но я не могу в первый день оставить Мишель саму. А если ей что-нибудь понадобится? Завтра нужно будет съездить в их с Малоуном дом, чтобы привезти ей вещи и что там еще потребуется.

Нехотя возвращаюсь в дом, достаю ужин из микроволновки, раскладываю по тарелкам. Беру из холодильника остатки салата и делю напополам, свежий делать мне лень. Прихватываю пару бутылок пива, ставлю все это на поднос и иду к подвалу. Спускаюсь, Мишель в комнате нет. За дверью ванной слышу всхлипы и шум воды. Мне бы стоило испытывать стыд и сожаление, отпустить ее, но я не могу. Где-то в глубине души я понимаю, что, если расскажу ей все, как есть, она не осудит и не сдаст меня. Но также я понимаю, что тогда больше никогда ее не увижу, она сбежит.

А потом в меня ударяет мысль: если у людей Маккензи я нахожусь в розыске, то они станут искать и ее, потому что мы ― единственные оставшиеся в живых. Маккензи ведь не в курсе, на что способна Мишель. А если он уже ее пасет? Я застываю, пораженный этой мыслью. Что, если я привел их в свое убежище? Адреналин возвращается, поджигая мои вены и заставляя кровь быстрее бежать по ним, и в ушах слышать только грохот. И мозг уже работает в усиленном режиме, выстраивая план, что делать дальше. Мне нужна ночная вылазка по окрестностям. Я не смогу спокойно уснуть, если не буду уверен, что все чисто. У меня хорошо защищенный дом, но это еще не гарантия безопасности, если сюда пожалуют ирландские головорезы.

Прерываю мысли и глубоко дышу, чтобы не вести себя снова, как сорвавшееся с цепи животное, когда Мишель выходит из ванной. Она поправляет завязанные в хвост волосы, перекидывая их на спину. И снова я замечаю мелкую деталь: ее волосы тяжелые, они с характерным хлестким звуком касаются ее спины. Странно, но это тоже возбуждает. Даже такая мелочь. Чувствую себя больным фетишистом. То пальцы ног, то волосы. Но все никак не могу охватить образ в целом, только мелкие детали, какие-то оттенки ее внешности. Возможно, сказывается моя нынешняя деятельность, которая научила меня подмечать незаметные на первый взгляд тонкости. Или то, что я скучал по Мишель. Действительно скучал. Сейчас мне хочется увидеть ее лучезарную улыбку и услышать кристальный смех. Но, боюсь, это мне будет доступно еще очень нескоро, с учетом сложившихся обстоятельств.

Ставлю тарелку сбоку от своей.

– Садись поешь.

– Я же сказала, что не хочу. ― Она останавливается в нескольких шагах от меня и обнимает себя за плечи. Бросает быстрый взгляд в сторону ступеней из подвала, и я качаю головой.

– Даже не думай в этом направлении, Мишель.

– Зачем я тебе? ― устало спрашивает она.

Я киваю ей на диван и на тарелку.

– Садись ешь, поговорим.