Я помню об этом, помню, как сидела у ног Ворона. Он не часто меня хвалил, но, когда хвалил, у меня будто вырастали крылья. Я была готова на все ради этой похвалы.

— Наконец, Анна Ивановна позвала меня приехать навестить ее. Тебе тогда было семь лет. В то время она являлась нашей ведьмой-оракулом. Очень много лет, чахлая старушка с устрашающими глазами. Я взяла тебя с собой. Мы посетили ее дом, и она, только взглянув на тебя, сказала что то, как поступает с тобой Ворон неправильно. Мне никогда это не нравилось, и я не из тех, кто держит язык за зубами, поэтому этим же вечером за ужином я загнала его в угол и высказала все, что думаю. Я говорила ему, что ты маленькая девочка. Невинная. Что, если бы ты была его собственной кровиночкой, он бы не относился к тебе так.

Если это правда, то она противостояла Ворону ради меня. Мало кто осмелился бы.

— Он делал меня такой, чтобы я могла выжить. Это была необходимость.

Евдокия надолго поджала губы. Тень нависла над ее глазами. Что-то внутри меня сжалось, словно ожидая удара.

— Что ответил Ворон?

Евдокия смотрела перед собой, на свое вязание.

— Что он ответил?

— Он сказал, что ты не его плоть и кровь, и в этом весь смысл.

Больно. Это была правда, я знала это всю свою жизнь, но все равно от этого больно. Он был моим отцом во всем, кроме крови. Он заботился обо мне по-своему, он. .

— Я сказала ему, что ковен примет тебя, — продолжила Евдокия. — Он ответил отказом. Тогда я спросила его, что, по его мнению, произойдет, когда вы с Роландом, наконец, встретитесь. Он сказал, что, если ему повезет, то ты убьешь своего отца. А если нет, то Роланду придется убить свою собственную дочь, и этого ему будет достаточно.

Резкая боль пронзила меня где-то прямо под сердцем. У меня перехватило дыхание.

Неправда. Этого разговора не могло быть. Ворон любил мою мать. Она умерла за меня. Он научил меня всему, сделал сильнее, чтобы, когда наступила последняя битва, я выступила против своего настоящего отца.

В голосе Евдокии звучал гнев.

— Я велела ему убираться. Думала, что он остынет, и я уговорю его отдать тебя мне. Но он исчез и забрал тебя с собой. В следующий раз, когда мы увиделись, ты пришла просить об одолжении в Черепашьем Чреве. Я едва узнала тебя. Это не та жизнь, что мы все хотели для тебя. Я знаю, что он не всегда был таким. Калина его погубила, но я все равно виню Ворона. Это его вина.

Я изо всех сил пыталась заговорить, но слова не выходили. Я чувствовала себя такой беспомощной, как будто застряла в кромешной пустоте и не могла из нее выбраться.

— Ты была одной из нас. Мы бы приняли тебя, спрятали и научили всему, но этого не произошло. Меня и по сей день гложет, что я не смогла забрать тебя у него.

Мой рот, наконец, сумел издать звук.

— Что значит «одной из нас»?

— Конечно же, из-за твоей матери.

Я уставилась на нее.

Евдокия ахнула.

— Он не сказал тебе? Вот, pridurok. Калина, твоя мама, она была одной из наших. Древний украинский род. Сестра твоей бабушки, Алена, вышла замуж за моего дядю Игоря. Мы родственники.

Мир перевернулся, шлепнув меня головой о землю.

— Они приехали из небольшого поселения на границе Украины и Польши, — начала свой рассказ Евдокия. — Зеленый Хутор. В стародавние времена это было не лучшее место для жизни. Границы там очень размыты. Одно поколение они считались поляками, другое русскими или турками, а затем кем-то еще. Легенды гласят, что в дикую эпоху, когда Украина была домом для славянских племен, они воевали с Хазарской империей на востоке. Во время одного из таких рейдов забрали всех мужчин из деревни. Магия тогда все еще пребывала в мире, хоть и становилась все слабее. Старые традиции главенствовали на этой земле. Женщины наложили на себя чары, дар пленять, завораживать, чтобы заставлять людей во всем им угождать. Так они вернули своих мужей. Но за силу пришлось заплатить огромную цену — большинство из них после этого колдовства стали бесплодными. Тем не менее, если они хотели снять рубашку с вашей спины, все, что им нужно было сделать, это улыбнуться, и вы сами желали сделать все что угодно ради них. Вот откуда сила твоей матери.

Это звучало подозрительно знакомо.

— Есть женщина, работающая на Племя. Ее зовут Ровена.

Евдокия кивнула.

— Я видела ее. Та же родословная, но более слабая. Ее магия подобна камину, если встанешь очень близко, то почувствуешь тепло. Ничего особенного. Магия твоей матери была подобна костру, который не просто согревал, а ярко горел.

Должно быть, это была чертовская сила.

— Многие из нас, старые семьи, приехавшие сюда из России и Украины, знали, что мы обладаем магией, — продолжила Евдокия. — Даже когда технология была на пике своего развития, незадолго до Сдвига, крошечная струйка магии все еще оставалась в мире, мы видели ее влияние и пользовались ее благами по мере возможностей. Старухи убирали зубную боль, находили утонувшие тела или вмешивались в любовную жизнь людей. У меня была подруга, матери которой однажды приснилось, что их дом полыхает. Через два дня ее дряхлый дедушка налил в печь керосин, чтобы развести огонь. Почти все сгорело дотла. Ну и прочие вещи в том же духе.

— У твоей бабушки была сила, но она ею не пользовалась. Она получила докторскую степень по психологии и не желала связываться ни с одним из «старых суеверий», как она это называла. Она направила свою дочь на тот же путь, за исключением того, что к тому времени, как твоя мать получила все свои ученые степени, магия уже вернулась, чтобы надолго остаться. Калина почувствовала всю свою силу. Она была очень хороша в том, что делала. Она читала лекции по всей стране. Университеты, военные институты, полиция.

В моей голове зажглась лампочка. Должно быть, именно так она познакомилась с Грегом, моим опекуном.

— Она работала и с Орденом?

— О, да. — Евдокия кивнула. — Они тоже активно старались завербовать ее. Потом она встретила твоего отца, твоего настоящего отца, и все отошло на второй план. Она пропала.

— Как вы думаете, она любила его?

— Не знаю, — ответила старая ведьма. — Мы никогда не были слишком близки. Магия Калины просачивалась, даже когда она держала ее под контролем, а мне не нравилось, что моими эмоциями кто-то мог управлять. Я видела ее лишь однажды с тех пор, как она уехала с Роландом: вернулась на похороны матери. Она выглядела счастливой. Под надежной защитой, как женщина, о которой хорошо заботятся, любят, и не слишком волнующаяся о завтрашнем дне.

Я не могла сдержать горечи в голосе:

— Это длилось недолго.

— Нет, не долго. Должно быть, она отчаянно пыталась спасти тебя.

— Это так. Она осталась и пожертвовала собой ради меня, потому что, пока она жива, Роланд не перестал бы преследовать ее. А Ворон забрал меня.

— И это корень всего. — Евдокия поморщилась. — Я бы сделала все для своего ребенка. Калина решила так же. Любая нормальная женщина поступила бы так. Она была в ловушке и беременна, и она знала, что Роланд будет продолжать искать ее, даже если она убежит на край Земли. Ей необходимо было найти кого-то, кто защитит тебя, кого-то сильного, знающего, как работает мозг Роланда. Она нашла Ворона. Он был сильным, безжалостным, но абсолютно верен своему господину.

Голубые глаза ведьмы наполнились сожалением.

— Она зачаровала его, Катенька. У нее было достаточно времени, чтобы сделать это, и она хорошенько его обработала, да так, что он оставил Роланда ради нее и провел последние годы своей жизни, воспитывая тебя. Я должна была увидеть это раньше, но любовь слепа.

Нет. Нет, они любили друг друга. Ворон любил мою мать. Я видела это в его лице. Когда он говорил о ней, все его поведение менялось. Он становился другим человеком.

Если бы Евдокия была права, моя мама должна была работать над ним месяцами, правильно настраивая и корректируя эмоциональные паттерны, чтобы, когда мы с Вороном остались одни, он не отнес меня обратно к Роланду или не бросил в какую-нибудь канаву.