Капитан Джек Воробей слегка отклонился назад и обратился в смятённую статую. Жемчужина прямо глядела на него — или сквозь него, точно ждала ответа. А пират впервые за многие годы не знал, как поступить. Всё это сказано было ровным, спокойным голосом, без каких-либо эмоций, но оттого не стало менее весомым. Джеком овладело странное ощущение, будто произнесённые Жемчужиной слова застыли в воздухе, а затем он вдохнул их, забились лёгкие, и потому что-то непонятное тяжелело в груди. Воробей пригладил усы и собрался ответить что-нибудь приятное, что обыкновенно нравилось женщинам, когда из руки сладко сопящего Марти выпала бутылка и загрохотала по трапу на нижнюю палубу. Джек рефлекторно отвлёкся на звук, а, когда обернулся, ночной гостьи уже не было. Меж тем луна властно рассеяла ледяным светом собравшуюся темноту. Капитан покрутил головой, даже перевесился через борт, но от духа не осталось и следа: самовольный швартовый вернулся на кофель-нагели.
«Интересно», — вполголоса подытожил Джек Воробей, перебирая пальцами по рукояти штурвала. Не было в этой встрече жути, того леденящего кровь суеверного страха, что присущ мистическим явлениям, коих в море с лихвой, особенно после славного вечера. Но нет, в этой встрече было нечто новое и не совсем ему понятное.
Следующие три ночи капитан Джек Воробей провёл неспокойно. То и дело ему мерещилась Жемчужина, её пение и таинственный взгляд похожих на океанскую бездну глаз, но с прибытием на Тортугу всё забылось и отступило перед неуёмными кутежами пиратской земли обетованной.
========== -2- ==========
Кипящая жизнью, бурлящая драками, беспределом и распутством Тортуга осталась за кормой. «Чёрная Жемчужина» вновь скользила по волнам Карибского моря. Сочно скрипел такелаж натянутыми тросами, лоснились под солнцем латки на смольной обшивке, гигантские полотнища парусов жадно хватали резвый бриз. Отремонтированный с особым усердием пиратский фрегат будто бы приосанился, как девица в новом наряде, миновал стоящие на приколе корабли с гордым видом — точь-в-точь как у капитана Воробья за штурвалом. Заботы улеглись, и пришло время «творить разбой на потребу моей чёрной душе», как сказал бы сам Джек Воробей. Даже Тортуга не могла надолго удержать его: бескрайнее море и недостижимый горизонт манили пиратского барона куда сильнее земных наслаждений, поскольку дарили свободу — ни от кого не зависеть, идти куда зовёт сердце, творить то, что душе будет угодно. Помогала обрести эту свободу и «Чёрная Жемчужина».
Небольшая капитанская каюта всегда казалась Джеку куда более просторной, чем любые апартаменты на суше. Оставив корабль на попечении мистера Гиббса и ветра, Воробей засел в каюте и предался наискучнейшему занятию — ведению судового журнала. Подсчитывать остатки скудных запасов и средств оказалось делом безрадостным, утомляющим и достаточно нудным, чтобы, устроившись щекой на кулаке, потерять ход времени и позабыть о роме. Из тяжёлой полудрёмы Джека резко вырвал звон: сорвавшийся ветер выбил из окна плохо закреплённое стекло. Капитан глянул на осколки, затем потёр замлевшую шею. «Стемнело? — мысленно удивился Воробей, оглядывая сумрак в каюте. — И ветер подняться успел…» Он обернулся в поисках фонаря и едва не загремел с кресла от неожиданности: в темноте проступил знакомый изящный силуэт.
— Опять ты? — хмуро пробурчал Джек Воробей, чиркая по кресалу.
Жемчужина плавно приблизилась.
— Ты словно не рад.
— Я сошёл с ума, — пират остервенело скрёб кремнём в тщетной попытке высечь искру, — чему тут радоваться?
Гостья слегка наклонила голову и приложила ладонь к его лбу: рука была не теплее бутылочного стекла. Джек шарахнулся в сторону, но Жемчужину это не смутило.
— Ты здоров, мой капитан, — пропела она, осторожно убирая пальцы. Сам собой вспыхнул фонарь. Воробей подпрыгнул. — Тебе не стоит меня пугаться.
— Пугаться? — возмущённо фыркнул Джек. — С чего ты взяла?
Она не ответила. Кэпу показалось, что её лицо-маску разбавила ироничная улыбка. Тёплый свет фонаря разогнал сумерки, и Жемчужина перестала казаться такой неосязаемой, будто была создана из тумана и ночной темноты. Она неслышно прошла к окну, не обратив внимания на осколки под ногами и на пристальный взгляд капитана, которым он сопровождал каждое её движение. В стёклах поблёскивали последние лучи этого дня.
Устроившись как можно свободнее в кресле, Джек Воробей решился спросить:
— Так, кто же ты? Дух? Призрак? Или… не знаю… живое воплощение корабля?
— А это имеет значение?
Пират задумался. И в самом деле, какая разница, кем именно является представшая перед ним мистерия, если видит он её собственными глазами, не выпив рому и будучи во вполне здравом уме (по её же словам). Для порядка Джек всё же решил уточнить:
— Стало быть, ты абсолютно реальна? Не мерещишься?
Жемчужина обернулась; склады на платье зашуршали, как волны при умирающем ветре.
— Так же реальна, как и этот корабль.
Пират покрутил головой, чтобы удостовериться, что корабль тоже реален.
— Тебе что-то нужно от меня? — не унимался Воробей, на что Жемчужина обиженно фыркнула. Джек развёл руками. — Зачем же ты пришла… сейчас?
Сквозь разбитое окно посвистывал ветер, но к мистерии словно бы не прикасался: не трогал пряди волос, складки на платье, огибал её силуэт, точно чтобы не развеять неосторожным порывом.
— Прошло много времени, — заговорила Жемчужина, — много раз я намеревалась прийти… хоть и не должна была. И после того как ты вызволил меня из лап Дэйви Джонса… — Её взгляд — невидящий и пробирающий насквозь — плавно сместился в сторону, будто смутилась она от пристального взора пирата. — Мне стоило отблагодарить тебя, мой капитан, но я не решилась, медлила, боялась тебя напугать. — Джек Воробей шмыгнул носом и приосанился, расправляя пальцы на подлокотнике. — Морским силам виднее, но они разлучили нас на десять лет. — Пират недовольно дёрнул усом. — Сейчас я здесь не из страха, мой капитан, а из-за тебя.
Капитан невольно поперхнулся воздухом от такого прямолинейного откровения. Жемчужину же это никоим образом не смутило: она оставалась всё такой же бесстрастной, как тон её собственного голоса. Довольно блеснули тёмно-шоколадные глаза, Джек привычным движением подкрутил усы, хоть происходящее вызывало в его душе противоречивые чувства. Жемчужина всё ещё казалась ненастоящей, вернее, чуждой для залитой светом пламени каюты, и пират никак не мог уловить, что скрывается за её степенностью, за глубоким, затягивающим точно трясина взглядом, за негромкими словами нараспев. Уж точно он не боялся её. Наоборот. Она манила его — как обыкновенно манили его к себе непростые загадки и величайшие тайны.
— Почему же я раньше тебя не видел? — со сдержанной заинтересованностью осведомился капитан Воробей.
Хранительница корабля опустила голову.
— Я могу выходить лишь тогда, когда на небе нет луны. — Её взгляд поднялся к доскам над головой и застыл там. — Как сейчас. — Она посмотрела на Джека, а он, как зачарованный, принялся разглядывать отражение пляшущего пламени в её глазах. — Таково моё проклятье. Я не дух, но и не человек. Не пленница и не вольная. Я даже не ведьма…
— Ты — свобода! — Джек Воробей выдал это даже для самого себя совершенно неожиданно. И ещё больше удивился от того, что в чёрных глазах без белков будто сверкнула молния.
— Ты часто меня так называешь. — Жемчужина ответила ровным тоном, но Джек посмел подумать, что стал её голос чуть теплее. Она словно бы хотела что-то спросить или добавить, но умолкла, отводя взгляд в темноту за кормовыми окнами.
Ветер крепчал. В повисшей и не совсем умиротворённой тишине его свист и подвывания за бортом вызывали неприятный холод на спине. Таинственно шелестели от дуновений бумаги, опустевшая кружка ёрзала между краями стола, гулко перекатывались бочонки в трюме, и при всём этом тишина казалась слишком громкой. Джек Воробей сгорал от нетерпения выяснить, что же такого важного имела в виду Жемчужина, назвав его скромную персону причиной своего присутствия. Останавливал его от очередного вопроса только абсолютно отстранённый вид духа: словно в каюте пребывало лишь её воздушное тело, когда сама мистерия слилась с ночным морем и унеслась к горизонту. Поэтому, вынужденно молча, пират без зазрений совести любовался ладной фигурой девушки и мысленно поминал благодарностью неизвестных строителей, что даровали ей столь прелестный облик.
