– Ты что! Что говоришь-то! Я же…

– Что ты же? Ты что, парой мне будешь?

– Но…

– Вот именно. Ты же не девушка, значит, не будешь. А то, что мы с самого начала вместе, так я много с кем начинал. Вот если я с Гришкой Крюковым на горшке в садике сидел, так что же мне теперь с ним детей крестить, что ли? Он пьяница и безработный, а я начальник отдела. Видишь разницу?

Худой сник и поставил стакан на стеклянный стол, стоящий перед диваном.

Вячеслав сурово посмотрел на подчиненного, сверля взглядом дыру в его голове. Но вот он стукнул тощего по плечу и зашелся в хрюкающем приступе смеха.

– Да пошутил я, Толян, просто пошутил!

Худой, поняв, что угроза миновала, нервно захихикал.

– Не сократим мы тебя. Лучше Зинаиду Дмитриевну уберем, а то она больно сплетничает много. Правильно?

Анатолий радостно закивал в ответ.

Тем временем я закончил свою работу и, собрав инструмент, направился к выходу. Последнее, что я услышал, покидая эту комнату, был голос диктора, который говорил:

«…председатель НАТО заявил, что не потерпит присутствия российских сухопутных войск на территории государства, входящего в альянс, без соответствующего разрешения. Он потребовал немедленного вывода военного контингента…»

Я шел к выходу и думал: «Какое счастье, что я не устроился работать в такой вот офис. А то сейчас бы сидел и слушал поросенкообразного начальника, который, будучи диванным экспертом, учил меня жизни, поднимая тем самым свою самооценку. В школе такой вот Слава, скорее всего, был мальчиком для битья, ходил ниже травы, тише воды. А во взрослой жизни ему подфартило. Теперь компенсирует за счет подчиненных былые обиды, что родом из детства, и неважно, что его коллектив не имеет к их происхождению ровным счетом никакого отношения. Нет, работа в офисном аду не по мне. Я свободный человек. Сделал работу и иди на все четыре стороны».

Потом сообщил диспетчеру о выполненной заявке и с удовольствием узнал, что новых нет. Не теряя времени, переоделся в рабочей машине и попрощался с водителем до следующей недели, пожелав ему хороших выходных.

Погода была переменчивая – то солнце припечет, то набегут облака и становилось зябко. Поэтому моя осенняя кожаная куртка оказалась очень кстати. Я быстро нырнул в метро, предвкушая сон и грядущую скорую встречу с родными.

Час пик еще не настал, под землей народу было мало. Миновав турникет, я быстрым шагом прошел по эскалатору и оказался на платформе станции «Кузнецкий мост».

В тот день удача улыбалась мне. Моя последняя работа была недалеко от станции метро, ведущей прямиком к железнодорожному вокзалу. Мне оставалось только доехать до «Выхино», пересесть на электричку и – домой.

Сердце билось чаще. Окружающий меня мир оживал, наполнялся жизнью и смыслом. Я неплохо заработал и скоро должен был увидеть жену и сына. Он побежит и откроет мне дверь. Я взъерошу ему волосы, поцелую в темечко, а он прижмется ко мне, а потом потащит в свою комнату, не давая снять ботинки и вымыть руки. Жена тоже выйдет навстречу, заворчит, требуя не нести в дом грязь, а сперва раздеться и умыться. Но она замолчит и успокоится, когда я, освободившись от объятий сына, схвачу ее, прижму к себе и поцелую. Возможно, вначале она будет сопротивляться, но это для вида, а потом сдастся. Сын зафыркает и потребует, чтобы мы прекратили «разводить слюни», и мы прекратим, до ночи. Я зайду в ванную, буду на кухне, стану в зале играть с ребенком, а наши с женой взгляды будут встречаться и обещать друг другу что-то большее, что произойдет ночью.

Мечтая, я и не заметил, как к платформе подкатил поезд. Это был не обычный состав, а стилизованный. Одна из туристических фирм вложилась в его оформление, поэтому вагоны были разрисованы различными заморскими достопримечательностями. Я направился в третий вагон с конца состава, так как только из него можно сразу выйти к лестнице, ведущей на улицу, на станции «Выхино». Темой изображенных на вагоне рисунков были острова Греции. Над дверью, через которую я входил в поезд, был изображен красивый островной пейзаж. Мой довольный взгляд скользнул по латинским буквам названия острова – Патмос.

Двери закрылись за моей спиной. Свободных мест не было, пришлось стоять. Поезд неспеша тронулся, но быстро набрал скорость и помчался вперед, нырнув в черный зев метротуннеля.

В этот момент я впервые за день почувствовал беспричинную тревогу, вдруг защемило в груди, стало как-то неуютно. Я осмотрелся вокруг, пытаясь понять причину беспокойства, но, не увидев ничего подозрительного, отмахнулся от назойливого ощущения и постарался думать о хорошем, о семье. Но не тут-то было. Тревога все больше и больше разрасталась. Внезапно я почувствовал себя беспомощным, беззащитным, как студент первокурсник перед дверью кабинета, где идет экзамен.

«Черт побери!» – выругался я про себя, поняв, что от навязчивого ощущения не получится быстро избавиться.

Это было животное чувство, первородный звериный инстинкт, который рождается во всем живом, когда оно предчувствует угрозу своему существованию. Тогда птицы, срываясь из своих гнезд, летят, что есть силы, а животные, вылезая из нор, несутся прочь, подальше от неведомого зла. Так живое реагирует на скорое извержение вулкана, цунами, землетрясение. Но зло, которое ожидало меня, имело совсем иную природу своего происхождения. Оно было творением рук человека.

На станции «Таганская» в вагон устремился поток людей, и я оказался плотно зажатым между человеческими телами. Народу набилось, как селедки в бочке. На какое-то время я даже забыл о своей тревоге, но как только состав опять погрузился во тьму туннеля, мною вновь овладело скверное предчувствие.

Поезд подошел к очередной станции. Неожиданно напротив меня освободилось место и я присел на упругое сиденье.

Так случилось, что накопившаяся за неделю усталость и последствия бессонных ночей навалились на меня и я практически сразу провалился в сон без сновидений, разом забыв про свои волнения.

Сон прервался так же неожиданно, как и возник. Поезд остановился на перегоне, только что выехав из подземного туннеля на поверхность земли, совсем немного не доехав до станции «Выхино». В ушах гудел трубный вой сирены гражданской обороны. Перекрикивая его, из вагонного коммутатора доносился голос машиниста. Мужчина был явно напуган, хотя и старался говорить уверенно: «Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие! По техническим причинам поезд не может продолжать свое движение!»

– Да что случилось-то? – загудела толпа над моей головой. – Почему сирена включилась? Почему стоим?

В этот момент разом затрезвонили сразу с десяток телефонов. Видимо, после выхода поезда из туннеля сигнал стал лучше. Люди принялись отвечать. Я протер слипшиеся от короткого сна глаза. Тревога вновь овладела мной. Она становилась все сильнее. Я видел в глазах людей панику. Именно тогда кто-то произнес:

– Война!

Рядом послышался еще один голос:

– Говорят, что против нас используют ядерное оружие! Объявили воздушную тревогу!

Справа от меня сидел розовощекий пухлый паренек лет семи. У мальчика в руках был смартфон, он всю дорогу играл в игру, с упоением расстреливал каких-то людей. Его абсолютно не интересовало происходящее вокруг, но, услышав слово «война», ребенок вернулся в реальность. Он снизу вверх посмотрел на стоящих рядом взрослых и, широко раскрыв от восхищения глаза, сказал:

– О круто! Война – это здорово!

Я недоуменно уставился на мальчишку. А мать, услышав сына, одернула паренька.

Ужас понимания, что началась война, медленно, но уверенно овладевал сознанием людей. На мгновение толпа замерла. Люди оцепенели.

– Война, война, война, – как шорох опавших листьев по осени, прокатилась волна людских голосов по вагону.

Спустя пару секунд толпа пришла в движение. Народ кинулся к дверям и окнам, пытаясь открыть их. Людской поток выпихнул меня из вагона на улицу, чуть не смяв и в итоге загнав под поезд на рельсы.