Говорят, если долго лежать в одной позе, сон обязательно придёт. И я лежал, развлекая себя счётом овец с лицами моих знакомых, которых неожиданно оказалось не достаточно много, чтобы через пару десятков они не начали повторяться. Коллеги, бариста в любимой кофейне, официанты в паре самых посещаемых кафе, продавцы в магазинах у работы и дома, люди с курсов фотографии и мой единственный друг, найденный там же. А где люди из детства, юношества, университетского времени? Размытые воспоминания о родителях не позволили наградить какую-нибудь овечку даже их лицами. Это и есть те самые проблемы, которые пророчила Алиса – провалы в памяти?

Около трёх всё ещё не спалось. Я с негодованием посмотрел в сторону шумевшего аквариумного фильтра. Раньше он не мешал, но сейчас казался таким громким, что свою бессонницу я приписал ему. Будь моя воля, я бы давно от него избавился, но хозяин квартиры просил позаботиться о доставшихся мне вместе с жильём питомцах. И мне было проще согласиться, чем спорить или искать другое место. Тогда. А вот сейчас я бы непременно возмутился. Или нет. Наверное, нет. Не выношу открытые конфликты.

Когда я всё-таки уснул, мне снились путаные сны про говорящих животных, жертв вьетнамской войны, французскую винодельню с призраками, огромные полигоны для испытания ядерного оружия. И никаких братьев.

Утром слабая ночная паранойя сменилась равнодушием, а близнец превратился в ничего незначащую галлюцинацию. Так же, как и встреча с Алисой – это мелочь, которая скоро растворится в рутине. Так я говорил себе, готовясь верить в любую мантру – только позвольте нормально спать.

– Паршиво выглядишь, – заметила Марина, едва я вошёл в кабинет.

Взгляд упал на зеркало, висевшее у двери, и я вздрогнул. Ночное воспоминание, вопреки отрицанию, опять предстало перед глазами. Было ли оно сном, фантазией или кусочком реальности? Чепуха, которая не стоит моего внимания. Я не стану о ней думать. Лучше заняться переводами – за них хотя бы платят.

Проигнорировав ещё какой-то комментарий со стороны Марины, я включился в работу, стараясь не воспринимать никакие раздражители извне и изнутри, но текст, раньше казавшийся нейтральным, теперь как будто издевался надо мной.

«Страх не покидал меня ни на секунду. Темнота, так любимая мною дома, в руанской квартире, тут угрожающе сгущалась и почти осязаемым туманом обволакивала тело. Никакой свет не мог разогнать призраков. Они кружили вокруг, задевая меня своими ледяными руками и просили, умоляли вспомнить причину, по которой вся моя семья в один день уехала из этого дома, пообещав больше никогда сюда не возвращаться. Но, чем дольше я стоял там, тем…»

Злее? Кровожаднее? Беспокойнее? Агрессивнее? Какими становились призраки?

Я тихо пощелкал пальцами, вспоминая нужное слово. Оно вертелось на языке, подкидывало синонимы, но не находилось. Пришлось написать что-то более-менее подходящее – «злее». Я не переносил дыры в тексте.

«Бедняга. Должно быть, тяжело не помнить свою жизнь…»

Случайно получившаяся самоирония вызвала усмешку. Явно не мне жалеть кого-то из-за подводившей памяти, ведь я в той же лодке. Только не вижу берега – кругом одна вода с моим отражением.

Заставив себя не продолжать эту аналогию, я легко дотянул до конца дня. Впрочем, логично ли использовать «легко» и «дотянул» в одном предложении? Но на деле всё было не так уж и плохо. В будни, занятые интересными переводами, время пролетало быстро.

«Так же быстро, как и вся жизнь», – невольно подумал я, заметив, что, заработавшись, пропустил обед.

В мозгу что-то щёлкнуло, будто какая-то мысль пыталась вырываться из бессознательного, но не могла. Эхом не моего голоса в ушах прозвучало короткое бессмысленно так жить, которое тут же скрылось за вспомнившимся словом для текста – «враждебнее», – и я вернулся к работе, призракам и редким мыслям о вечере, который стал для меня единственным утешением.

По понедельникам я ходил домой пешком. Короткая прогулка по любимому городу была полезной привычкой и своеобразной данью сидячему образу жизни. К тому же такой досуг расслаблял и позволял взглянуть на мир через объектив – в основном чтобы выполнить задание для курсов фотографии. Но в этот понедельник настроения гулять не было. Хотелось скорее добраться до дома, сделать чай, упасть в кресло и до ночи смотреть сериалы. Но у вселенной на мой приятный вечер были другие планы.

У подъезда, когда покой и уют были так близко, я увидел человека, беспокойно оглядывающего каждого, кто проходил мимо, и ощутил острую, словно нанесённую механически, боль в районе виска.

Мы с Кристианом играем на детской площадке. Вернее, я играю, а он скучающе смотрит по сторонам, игнорируя мои беспомощные попытки привлечь его к возне в песке.

– Неужели тебе это правда нравится? – ладонью он брезгливо сметает песок с деревянного края песочницы. – Это же девчачье занятие. Лучше бы мы пошли гулять. Видел, какой тут парк рядом? А мы ещё ни разу в нём не были, хотя живём тут уже больше недели.

– Потому что он не рядом, Крис. А мама устала, – я не смотрю на него, продолжая своё «девчачье занятие» – строительство чего-то похожего на машинку. Из-за того, что песок сухой, она постоянно рассыпается, но я упорно терроризирую формочку. – Переезд же…

Близнец тяжело вздыхает и косится на маму, задремавшую на скамейке рядом. Вздыхает снова, до ужаса жалобно, и ничего не говоря, но всей своей фигурой выражая невообразимую печаль, берёт у меня одну из форм, лениво черпает песок, высыпает его, снова черпает, высыпает, черпает, высыпает – и так много раз.

За этим занятием нас застаёт подошедший полный мальчик в смешных очках. Мне его доброе лицо кажется совершенно безобидным – есть такие люди, внушающего доверие одним своим видом, – но Кристиан смотрит на чужака настороженно, напоминая нашего деревенского кота, не признающего никого, кроме семьи.

– Вы новенькие? Я не видел вас раньше, – начинает мальчик.

– Да, переехали недавно, – киваю я. – А ты живёшь тут?

– Нет, в соседнем дворе, но мы с мамой часто тут гуля…

– Говорите тише, мама отдыхает, – рыкнув, перебивает его Кристиан. Он, похоже, хочет добавить что-то ещё – продолжает сверлить незнакомца взглядом, – но потом всё же отворачивается и делает вид, что очень занят песком.

Я уже готовлюсь извиниться за дурной характер близнеца – сам он этого никогда не сделает, – но мальчик совсем не обижен. Он подходит ближе, садится на корточки и негромко произносит своё имя – Саша.

Я пригляделся к человеку у подъезда и узнал того самого мальчика, правда, лет на двадцать старше. Те же светлые волосы, ставшие чуть темнее с возрастом, голубые глаза с поднятыми уголками, застывшие в полуулыбке губы. Нестерпимо захотелось обратиться к нему по имени, словно это обычный день моей жизни, в которой есть друг, зашедший в гости после работы, словно у меня действительно есть брат, я его знаю, а не мучительно пытаюсь вспомнить, не веря, что он существует. Но, подойдя ближе, я промолчал. Только посмотрел так, что и слов было не нужно.

– Привет, – начал Саша, когда мы поравнялись.

– Привет, – я машинально остановился. Он облегчённо выдохнул.

– Фух, это ты. Я уж и не знал, что думать, когда ты не ответил. Решил, что ошибся номером – поэтому пришёл. Но ты тут. Выглядишь неплохо, – тараторил он. – Я боялся найти тебя каким-нибудь наркоманом или ещё чего… – он запнулся, а потом быстро договорил. – Ведь столько времени прошло…

Голова загудела. Сгорбившись, я сильно, до ощутимой боли, потёр лоб. Этот человек насильно заставил вернуться к принятому за мираж прошлому.

Саша попытался приблизиться, и я отшатнулся назад.

– Я вас не знаю, – глухо выдохнул я.

Мелькнувшее на его лице смятение сменилось пониманием. Так смотрят на тяжело больного родственника, которого не спасти; остаётся только мучить его своей жалостью, напоминая, что он обречён. Сочувствие в его взгляде отозвалось во мне раздражением, но высказать его я не успел. Он достал из кармана бумажку и протянул мне.