Хозяин и госпожа уже сидели за столом и тихо беседовали о грядущем банкете.

– Мистер Бэтфорд говорит, будут представлены скульптуры, – сказала миссис Эмвелл. – Со всего мира.

Мистер Эмвелл в ответ крякнул и уставился на меня, едва я вошла в столовую.

– Ага, – пробурчал он. – Наконец-то.

– Прекрасные вещи, уверял он.

Госпожа потерла ключицу; там, где ее пальцы коснулись кожи, виднелось покраснение и припухлость. Госпожа выглядела встревоженной, хотя поднос с отравленными яйцами несла я, и из-за этого я почувствовала раздражение. Госпожа была слишком напугана, чтобы сходить за яйцами, а теперь, казалось, не могла унять нервы.

– Ммм-ммм, – сказал ей хозяин, не сводя с меня глаз. – Давай сюда. Поживее, девочка.

Подойдя к нему поближе со спины, я сняла его тарелку с правильной стороны подноса и осторожно поставила перед ним. А он тем временем завел руку мне за ноги и тихонько потянул тяжелую ткань моей юбки вверх. Провел рукой по внутренней стороне моего колена и выше, по бедру.

– Вот и славно, – сказал он, наконец убрав руку и взяв со стола вилку.

Нога у меня зудела там, где он до нее дотронулся, словно под кожей выступила невидимая сыпь. Я отошла от него и поставила вторую тарелку перед госпожой.

Она кивнула мне, ключица у нее по-прежнему горела. Глаза у госпожи были печальные и темные, тусклые, как бордовые розетки на обоях у нее за спиной.

Я заняла свое место у стены в столовой и стала ждать, неподвижно, как камень, что будет дальше.

Когда я в ту ночь проснулась, часы на тумбочке показывали три. Я застонала и отвернулась от тусклого красного света, но, когда я попыталась снова уснуть, у меня скрутило живот, и от этого беспокойного ощущения я взмокла и загорелась. Я отпихнула одеяло, вытерла пот с верхней губы и встала проверить термостат. Он был запрограммирован по Цельсию, а не по Фаренгейту, так что, возможно, я случайно выставила его накануне на слишком высокую температуру. Я едва тащила ноги по ковролину, остановилась, чтобы не потерять равновесие, и уперлась рукой в стену.

И внезапно к моему горлу подкатила тошнота.

Я рванулась в ванную, едва добежала до унитаза и выблевала все, что съела накануне. Раз, два, три, меня вырвало трижды, я чуть не осела на пол рядом с унитазом.

Когда мой желудок разжался и мне удалось отдышаться, я потянулась за полотенцем возле раковины. Моя рука сбила что-то маленькие и твердое. Флакон. Вернувшись в гостиницу, я вынула его из сумки и поставила возле раковины. Теперь, чтобы не разбить его, я уложила флакон в безопасное место, на дно своего чемодана, и вернулась в ванную почистить зубы.

Пищевое отравление в чужой стране, подумала я со стоном. Но потом прикрыла рот дрожащими мокрыми пальцами. Пищевое отравление или… что-то другое. Разве меня вчера пару раз не тошнило? Я почти ничего не ела, так что на плохую еду эту тошноту списать не могла.

Все это внезапно показалось мне чудовищной шуткой – если я и в самом деле беременна, то не так я себе это представляла. Я долго мечтала о моменте, когда мы с Джеймсом вместе узнаем новости: о счастливых слезах, поздравительном поцелуе, о том, как мы побежим покупать первую книжку для будущих родителей. Вдвоем, вместе, отметим то, что у нас получилось. И вот она я, одна в гостиничной ванной, глубокой ночью, надеюсь, что у нас не получилось ничего. Я не хотела ребенка от Джеймса, не сейчас. Я хотела одного: ощутить тяжесть, неудобство и боль начинающихся месячных.

Я заварила себе ромашкового чая. Медленно прихлебывая его, полежала полчаса, дожидаясь, чтобы отпустила тошнота; сна не было ни в одном глазу. Я не могла заставить себя даже подумать о том, чтобы сделать тест на беременность. Подожду еще несколько дней. Я молилась, чтобы причина была в перелете и стрессе – возможно, месячные начнутся сегодня вечером или завтра.

Желудок понемногу успокаивался, но джетлаг не давал мне уснуть и расслабиться. Я вытянула руку на правую сторону кровати, где должен был бы быть Джеймс, и смяла в пальцах прохладную простыню. На мгновение мне пришлось признать правду: часть меня отчаянно по нему скучала.

Нет. Я отпустила простыню и легла на левый бок, отвернувшись от пустого места рядом. Я не позволю себе по нему скучать. Не сейчас.

Но помимо тайны Джеймса – как будто этого было мало – меня тяготило еще кое-что: пока я рассказала о неверности своего мужа только лучшей подруге, Роуз. Сейчас, лежа без сна посреди ночи, я думала, не позвонить ли родителям, не рассказать ли им обо всем. Но родители оплатили невозвратную бронь в гостинице, и мне не хватало духу сказать им, что в номер заселился только один из нас. Скажу им, когда вернусь, когда все хорошенько обдумаю – когда решу, какое будущее ожидает мой брак.

В конце концов я отчаялась уснуть, зажгла лампу на прикроватной тумбочке и сняла телефон с зарядки. Открыла приложение, занесла пальцы над клавиатурой – меня так и подмывало поискать лондонские достопримечательности. Но главные, вроде Вестминстера и Букингемского дворца, уже и так были внесены в мой блокнот, с часами работы и ценами билетов – но ничто из этого меня не привлекало. Я едва выдерживала то, что Джеймса не было рядом в просторном гостиничном номере; разве смогу я гулять по извилистым дорожкам Гайд-парка, не ощущая рядом с собой пустое место? Лучше уж вообще не ходить.

Вместо этого я зашла на сайт Британской библиотеки. Пока мы разговаривали с Гейнор в отделе карт, я заметила карточку с рекламой поиска по онлайн-базе. Сейчас, мучимая джетлагом и нездоровьем, я поглубже угнездилась в хлопковых простынях и решила немного порыться.

Тронув пальцем ссылку «Поиск по основному каталогу», я набрала два слова: «флакон», «медведь». Высветилось несколько результатов, из самых разных областей: недавняя статья в журнале по биомеханике; книга апокалиптических пророчеств XVII века; собрание бумаг начала XIX века из больницы Святого Фомы. Я щелкнула по третьему результату и дождалась, пока загрузится страница.

Появилось еще несколько подробностей, в основном даты создания документов – от 1815 до 1818-го, – и информация об их поступлении в библиотеку. На сайте говорилось, что они поступили из южного крыла больницы и относятся как к сотрудникам, так и к пациентам.

В верхней части списка была ссылка «Запросить документ». Я нажала на нее и вздохнула, ожидая, что потребуется зарегистрироваться в библиотеке и запросить его лично. Но, к моему удивлению, несколько страниц были оцифрованы для примера. В течение нескольких секунд они начали возникать на экране моего телефона.

С тех пор как я последний раз что-то вот так исследовала, прошло десять лет, и я не могла не ощутить внезапный прилив адреналина. Мысль о том, что Гейнор день за днем проводит в Британской библиотеке, с полным доступом к таким архивам, заставила меня почти корчиться от зависти.

Пока изображение загружалось, экран телефона осветился от входящего звонка. Номер был незнакомый, но определитель показал, что звонят из Миннеаполиса. Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, есть ли у меня знакомые в Миннесоте. Покачала головой; наверное, какая-нибудь реклама. Я сбросила звонок, устроилась поудобнее на подушке и начала читать приведенные страницы документа.

Первые несколько не имели отношения к делу: имена служащих больницы, документ об аренде, подписанное завещание – возможно, пациент подписал его на смертном одре. Но на четвертой странице мой взгляд кое за что зацепился: за слово «медве-жий».

То была оцифрованная короткая записка от руки, буквы местами шли неровно и выцвели: