– Где? В зале ожидания аэропорта? Или в супермаркете?

– В Карнеги-холле? – предложил Макс. А когда я усмехнулся, продолжил: – Смейся сколько хочешь, но играешь ты отлично.

– На это нет времени. А есть обязательства. Перед отцом. Перед Эдди.

– Кстати, у тебя потрясающий брат.

– Да, хотя не все так думают.

– Ты о ком? Скажи, я надеру ему задницу.

«Боже, Макс, не говори так. Звучит чертовски здорово».

Я прочистил горло.

– Ну, о папе, к примеру.

Макс нахмурился и сполз на диванные подушки, положил руки на бедра.

– Да уж, я не понаслышке знаком с отцовским неприятием. – Он склонил голову набок. – Ты это и так знаешь.

Мне больше не хотелось говорить ни о том вечере в машине, ни вообще о чем-то личном. Это лишь еще больше нас сблизит, сильнее, чем сейчас. А я не мог подобного допустить. Но он заговорил о защите Эдди… Так что, если бы он попросил даже миллион долларов, я бы без вопросов выписал чек.

– Как дела с родными?

Макс слабо улыбнулся.

– На все нужно время.

Я кивнул.

– Прости за ту сцену в шкафу.

– Ты серьезно?

– Да. Неужели так трудно поверить?

– Полубоги не извиняются, – улыбаясь, поддразнил Макс. – Теперь ширма и впрямь не поможет.

– Перестань, – я резко захлопнул крышку пианино и встал. – Нет у меня никакой ширмы.

Макс тоже поднялся.

– Эй, я пошутил.

– У меня нет времени на шутки. Перед возвращением в город нужно повидаться с папой. Он проснулся?

– О, так ты здесь… не останешься? – спросил Макс, и разочарование, так явно прозвучавшее в его словах, повисло между нами, словно открытая дверь.

«Он хочет, чтобы я остался?»

Я захлопнул и эту дверь.

– Какая тебе разница, куда я поеду?

Макс решительно встретил мой взгляд.

– Полагаю, без разницы, – ответил он. – А что касается предыдущего вопроса… Когда я видел его в последний раз, твой отец не спал. Я вколол ему двадцать пять миллиграммов Орвейла, который снижает активность болезни, но имеет довольно значительный побочный эффект…

Я замахал на него руками.

– Стой! Мне не нужен медицинский отчет.

– Я всего лишь служащий. – Макс скрестил руки на груди. – Все строго профессионально. Разве ты не этого хочешь?

– Я хочу… – Я замолчал; незаконченная фраза повисла в воздухе. Все, чего я хотел, было заперто в хранилище.

– Друзья, Сайлас, – проговорил Макс в наступившей тишине. – Мы могли бы стать друзьями. Мы делились друг с другом слишком личным. Было бы странно даже не попытаться подружиться.

Я нерешительно взглянул на него. Макс вновь спокойно улыбался, прощая мою холодность.

От улыбки его темные глаза потеплели. Слишком хорошо было бы остаться в их отражении.

И слишком опасно.

«Искушение – это игра самого дьявола, – говорил тренер Браун. – И единственный способ победить его – вовсе не играть».

– У меня достаточно друзей.

Не оглядываясь, я быстро вышел из комнаты. И с каждым шагом вверх по лестнице, отдаляющим меня от Макса, чувствовал, как тяжелеет тело, словно наливаясь свинцом. Добравшись до комнат отца, я прислонился лбом к двери. Сказанные Максом слова проплывали перед мысленным взором, будто кто-то начертал их прямо в воздухе.

«Я много лет обманывал сам себя, не признавал, каков же я на самом деле».

Я крепко зажмурился. Это не обо мне. Все, что я выстрадал на Аляске, не могло пройти впустую.

Боже, я чуть не умер…

Я вытащил телефон, чтобы ответить на полученное раньше сообщение: Приедешь сегодня домой?

Ждал отправки автоматически сформированный ответ «да».

Пока нет. Через пару дней, – напечатал я.

Ответ пришел почти сразу.

Почему?

Не ответив, я убрал телефон. Просто ответа у меня не было.

Сайлас вновь отвернулся от меня. Второй раз за два дня.

«Это называется намек. Пора бы понять».

Я шел обедать, когда услышал звуки пианино. Музыка казалась навязчивой, но мелодичной. Она звучала в одной из десятка гостиных, имевшихся в поместье Марша. Сперва я решил, что слышу аудиозапись пианиста-профессионала. И с трудом поверил глазам, когда, выглянув из-за угла, увидел сидящего за пианино Сайласа. И дважды моргнул: парень выглядел совсем иначе. Музыка смягчила черты бесстрастно-совершенного лица, а изящные руки с длинными пальцами струились по клавишам, как вода.

Наверное, стоило тихо уйти. Но меня всегда восхищали людские способности виртуозно играть на музыкальных инструментах. Надо быть гением, считал я, чтобы так легко говорить на языке музыки.

Я глаз не мог отвести.

И не стоило меня в этом винить. Я дразнил его полубогом, но, черт возьми, Сайлас Марш и в самом деле был потрясающе красив. Подобные парни встречаются лишь в журналах, рекламируя дорогущие автомобили, одежду и парфюм.

К тому же в нем чувствовался ум. И талант. Он даже умел шутить, когда хотел. Но во всем этом ощущалось нечто ледяное. Как только я решил, что мы стали на шаг ближе, он резко отстранился, бездушный, как всегда. Почему меня это взволновало? Я напоминал себе малыша, который то и дело кладет руку на плиту, надеясь, что в этот раз она не обожжется.

«Я не обжегся. Лишь замерз».

Мое дежурство на следующий день начиналось только в три часа дня. И я решил выбраться в город. Нужно прикупить одежды, может, прихватить книжку…

«И вдруг я хоть ненадолго смогу перестать думать о Сайласе».

Проведя много лет за разговорами о наркозависимости на оздоровительных собраниях, я понял: не смогу почувствовать, что и в самом деле честен в отношении чего-либо, пока не расскажу кому-нибудь об этом. Так что я принял душ, надел обычную форму – джинсы, футболку, кожаную куртку. И прежде чем выйти, я позвонил Дарлин.

В Сан-Франциско я стал наставником жизнерадостной танцовщицы, избавлявшейся от пристрастия к наркотикам. По крайней мере, так предполагалось. Но Дарлин Монтгомери невозможно было не любить, и наши отношения мгновенно переросли в глубокую дружбу.

– Максимилиан! – воскликнула она, ответив после первого же звонка. – Я так счастлива слышать твой голос. Точнее, буду, как только ты что-нибудь скажешь.

Я рассмеялся.

– Привет, Дар. Как дела?

– Просто класс, – проговорила она. – А ты чем занимаешься?

– Меряю шагами комнату в огромном особняке, переживаю жизненный кризис. Все как обычно.

– Черт, звучит серьезно.

– Сначала расскажи о себе.

Несколько минут мы проболтали о последнем танцевальном концерте и о том, что она до сих пор в завязке, хотя прошло уже два года.

– Я так тобой горжусь, – признался я.

– Ну, ты в этом сыграл не последнюю роль, – напомнила Дарлин. – Порой, если денек выдается и правда паршивым, я просто вспоминаю, как ты ждал меня на автобусной станции в тот день, когда я приехала в Сан-Франциско. И мне сразу становится легче.

– Спасибо, Дарлин, – пробормотал я и часто заморгал. – Мне нужно было это услышать.

– Что случилось? – спросила она, и в голосе ее послышалось беспокойство. – И что за кризис? Ты в порядке? Проблемы с мальчиком?

– Ну, не совсем. Что-то вроде. Да.

– Выкладывай.

Я прислонился к окну и бросил взгляд вниз, на сад, что в сияющем свете солнца казался бело-зеленым. Я рассказал, как мы познакомились с Сайласом и о том, что по воле случая оказались под одной крышей. Опустил лишь его фамилию и детали семейного бизнеса.

– Итак, давай проясним, – проговорила Дарлин. – Ты живешь в Аббатстве Даунтон, а миллиардер, встреченный на собрании Анонимных наркоманов, находится рядом и тебя терзает. Вполне правдоподобно.

– Что, перебор? – спросил я. – Если кто-то на вечеринке спросит, чем я занимаюсь, стоит все упростить?