За ужином мы выяснили, что оба в детстве обожали egg cream – напиток из молока и содовой воды с сиропом; обсудили «Маленького беглеца» – мрачный низкобюджетный фильм 1940-х годов о том, как маленький мальчик убегает на Кони-Айленд; а также вспомнили Бруклин, в котором оба выросли.

А потом я спросила об отношениях Чарльза с родителями. Он помрачнел. Очевидно, ему совершенно не понравился мой вопрос.

– Я не в состоянии находиться рядом с ними больше десяти минут. Моя мать совершенно ужасная и очень назойливая. Я просто не могу слышать ее голос, от которого у меня тут же начинается головная боль. Мой отец – мерзкий и совершенно бесхарактерный тип.

Этот ответ меня шокировал. Тем более из уст психиатра. Уж кто-кто, а он мог бы уже давно проработать свои детские обиды.

Несмотря на этот неприятный эпизод, вечер получился просто волшебным. После ресторана Чарльз привез меня домой, мы сидели на веранде и пили вино. Сквозь листву высоких дубов мерцали звезды. К ощущению уверенности и спокойствия оттого, что мы, казалось, были уже давно знакомы, прибавились новые, более яркие и интенсивные чувства. Мы смотрели друг другу в глаза, Чарльз обнял меня и начал целовать. Тут дверца с москитной сеткой перед входной дверью открылась, из дома выскочил Винни, бросился между нами, уронил бокалы с вином и начал нас облизывать.

Мы рассмеялись. Казалось, Чарльз совсем не расстроился, что нас так не вовремя прервали.

После нашего первого свидания я долго не могла уснуть. Прокручивала в голове сцены этого вечера, гадала, не лучше было бы ответить по-другому или не задавать тот или иной вопрос. Самое главное – в конце Чарльз просто попрощался, не предложив встретиться вновь. Может быть, я все испортила, когда спросила про родителей…

Когда сон все-таки начал побеждать, внезапно залаял Винни, запрыгнул на постель и начал стягивать с меня одеяло, а затем побежал к входной двери, оглядываясь и призывая меня пойти с ним.

– Что такое, Винни? Ты что-то услышал или просто хочешь выйти погулять? – Я с трудом поднялась из теплой постели, подошла к двери и выглянула наружу.

На веранде лежал букет ярких цветов, а в нем записка:

«Ди, я получил огромное удовольствие от проведенного с тобой вечера. Надеюсь, что нас ждет еще много таких вечеров. Чарльз».

«Как это мило», – подумала я, поставила цветы в стеклянную вазу кобальтового цвета и спокойно уснула, на сей раз уверенная, что ничего не испортила.

Утром позвонил Чарльз.

– Хотел пожелать доброго утра, – сказал он. – Я только что приехал в больницу.

– Доброе утро! Ночью я нашла цветы! Это так неожиданно! Спасибо тебе большое.

– Надеюсь, мой ночной визит тебя не напугал. Только не подумай, что я сумасшедший преследователь! Не хочешь приехать ко мне в гости в следующую пятницу после работы? Я приготовлю ужин. Возьми с собой Винни, и он может носиться здесь сколько душе угодно.

Я ответила, что с удовольствием приеду.

В ту неделю мы часами говорили по телефону. Чарльз рассказывал о себе и о своем детстве. Мальчишкой он часами катался на велосипеде и делал разные опасные трюки на крутых склонах в парке Форт-Трайон рядом с рекой Гудзон. А еще был очень способным учеником.

– Когда я учился в первом классе, – рассказывал мне Чарльз, – то получил стипендию на обучение в престижной гимназии, но мой отец пожалел сто долларов, которые требовались на оплату дороги до этой гимназии и обратно.

По тону Чарльза я поняла, что обида на отца до сих пор живет в нем.

Еще он поведал мне, что у его матери была депрессия, из-за которой она дважды ложилась в больницу. В первый раз это случилось сразу после того, как родился младший брат Марк. Самому Чарльзу было на тот момент пять.

Я тоже делилась с ним своими историями из жизни. Даже теми, которые никогда не рассказываю новым знакомым.

Например, что мой старший брат Пол нещадно издевался надо мной. В подростковом возрасте он начал экспериментировать с наркотиками, и тогда издевательства стали более извращенными, и я никогда не знала, в какой момент он остановится. Если вообще остановится.

Я помню его бурные ссоры с родителями. Часто скандалы заканчивались тем, что Пол кидал в стену посуду и все что под руку попадется. С какого-то момента я начала прятать ножи перед такими ссорами. Но старалась всегда быть поблизости. Я искала способы защитить себя и научилась смотреть на происходящее отстраненно, так, словно это не мои близкие. Однажды я подумала: «С такими навыками мне самая дорога в психоаналитики».

У Чарльза было все гораздо спокойнее. А потому мне не понравилось то презрение и высокомерие, с которыми он отзывался о родителях. Но тогда я не стала развивать эту тему: в конце концов, мы были знакомы всего несколько дней. Я словно заархивировала ситуацию, сохранив ее на дальней полке моего сознания.

В пятницу вечером мы с Винни отправились в гости к Чарльзу. Мы проезжали мимо огромных полей, засаженных кукурузой, мимо лугов и загонов для лошадей и жеребят. По извилистому шоссе я миновала псарню, в которой разводили биглей, и небольшой указатель, показывавший путь к винограднику.

Дорогу перебежал черный котенок, и я резко ударила по тормозам. Живой и невредимый, он исчез в кустах. А я вспомнила один из наших телефонных разговоров с Чарльзом:

– Наверное, я был хулиганом. Года в три я нашел черного котенка и засунул его в канализационную трубу, чтобы посмотреть, как он из нее выберется.

– И котенок выбрался?

– Не знаю.

Дорога сделала очередной поворот, я проехала красный сарай и увидела сложенный из крупных камней дом постройки 1890-х годов, который описывал мне Чарльз. Неприятное чувство внутреннего дискомфорта исчезло и сменилось радостным ожиданием, когда я свернула к коттеджу и увидела Чарльза, стоявшего на веранде и махавшего мне рукой. Винни обрадовался ему и, выскочив из машины, чуть не сбил Чарльза с ног.

– Пока еще светло, давай я покажу вам ферму. Хотя я арендую, но чувствую себя как владелец и помещик.

Чарльз улыбался, его борода блестела в солнечных лучах, и голос был глубоким и сексуальным. Он взял меня за руку и провел под увитой виноградной лозой аркой, мимо ограды из кустов, усыпанных ягодами ежевики. Винни бежал впереди нас и все время оглядывался. Чарльз обратил мое внимание на то, что на фасаде дома чуть ниже уровня крыши был выложен камнями год его строительства – 1898. Очаровательно.

Мне очень понравились старые ставни, которые, в отличие от современных, надо было открывать и закрывать с внешней стороны дома, а также колодец рядом со входом. Чарльз сказал, что это был единственный колодец во всей округе, который не работал от электрического мотора, и, когда отключали электричество, соседи приходили к нему за водой.

На территории было два больших амбара. Один Чарльз использовал в качестве гаража, а другой как мастерскую, в которой плотничал. На чердаке амбаров хранилось сено. Мы залезли наверх, упали на гладкие тюки и смеялись над Винни, который забирался на них и тут же соскальзывал. Потом мы вышли на улицу и гуляли, вдыхая сладкий летний воздух и наслаждаясь солнцем. Мне очень понравилось «поместье». У Чарльза была готова история про все, на что я обращала внимание.

Вслед за Винни мы пошли к пруду, заросшему высокой травой. За ним начинались поля кукурузы. В воде плавали кувшинки, отражения которых блестели и искрились в солнечных лучах. Винни прыгнул в пруд, разрушив спокойствие водной глади и обрызгав нас.

Мы рассмеялись.

– Ди, здесь рядом есть магазин, в котором делают мороженое из фруктов, выращенных прямо на ферме. Давай съездим и купим его на десерт? – спросил Чарльз и сжал мою ладонь.

– Отличная идея. Я обожаю мороженое.

Мы зашли в сарай и сели в старый Peugeot Чарльза. Винни запрыгнул на заднее сиденье. Проехав минут десять, остановились около небольшого магазина, поблизости от которого не было никаких поселений.