Делами губернаторства Либавы командующий корпусом занимался с увлечением, хотя это и прибавило ему работы, однако трения и противоречия были исключены изначально. Начальником штаба губернаторства был назначен майор Хайнерсдорф.

Среди политических сил, с которыми следовало установить ясные отношения, несмотря на все его бессилие в тот момент, первое место занимало латвийское правительство. Однако с момента его переезда в Либаву у него было очень немного приверженцев, в частности, оно находилось в жестком конфликте с сильнейшими в экономическом отношении слоями населения страны – немцами и евреями. Тем не менее, оно старалось усилить свои позиции пестованием самого радикального латышского национализма, но понимание в этом встретило лишь у весьма тонкой прослойки еще только возникающей латышской интеллигенции. Ведущим деятелем правительства был безусловно премьер-министр Ульманис50. Внешне он производил впечатление крестьянина, однако был весьма образован, повидал мир, в том числе бывал в Германии и в Америке и, в первую очередь по соображениям целесообразности, стоял на стороне Антанты. Главными представителями настроенной резко антигермански и склоняющейся к большевизму группы были военный министр Залит, а также министры Гольдман и Паэгле. Правительство относилось к германским оккупационным властям в целом враждебно, хотя и, разумеется, нуждалось в защите с его стороны от наступающих большевиков. Вместо того чтобы вступить в разумное сотрудничество с немцами, правительство пыталось опираться на Антанту и периодически стремилось натравить близкое к нему по политической окраске правительство Германской империи51 на военное командование. В тот момент премьер-министр находился в поездке по европейским столицам, чтобы заинтересовать зарубежные кабинеты в судьбе Латвии и получить от них деньги.

Решающее значение имело то, что у правительства Ульманиса отсутствовала прочная опора в населении. Только сам премьер-министр имел небольшое количество последователей, однако они жили в основном в Лифляндии. Масса населения, по мнению графа фон дер Гольца – около 60%, а в Либаве и еще больше, была настроена пробольшевистски. С приверженцами Ульманиса ее объединяла только ненависть к балтийским немцам, которых они хотели лишить их владений, а также подорвать их культурное превосходство.

В целом правительство представляло собой зеркальное отражение латышского народа, переменившегося не в лучшую сторону из-за нигилистических и большевистских влияний, а также из-за российской национальной политики. Когда в свое время его положение в Риге стало совсем отчаянным, оно заключило 7 декабря 1918 г. договор о защите с германским генеральным уполномоченным52, на основании которого и был основан балтийский ландесвер, а 29 декабря 1918 г. был подписан куда более известный второй договор53, согласно которому всякий доброволец из-за рубежа, 4 недели принимавший участие в защите Латвии, должен был получить латвийское гражданство. Теперь же, спустя 2 месяца после подписания этого договора, его политика стала безусловно антигерманской. В отношении вопроса о поселении правительство формально было право, ведь в договоре от 29 декабря никаких гарантий этого обещано не было. Они были даны прибалтийскими крупными помещиками при других обстоятельствах, а в договоре от 29 декабря это было увязано с правом на латышское гражданство. Переговоры, которые вел по вопросу о поселении генеральный уполномоченный Германской империи с латышским премьер-министром в январе, не были доведены до финала. Они оставались вопросом силы, разрешение которого обе стороны молчаливо откладывали на будущее. Германские войска Ульманис пытался представить только как вспомогательный корпус, но не как оккупационные власти, а за счет исключавшейся договором принудительной мобилизации он стремился заручиться своей мощью, что, по мнению штаба германского корпуса, при настроениях большей части населения было бы равносильно формированию в тылу германских войск большевистской армии. Результатом усилий правительства стало несколько сотен рекрутов в Либаве. Его влияние на балтийский ландесвер ограничивалось лишь латышским батальоном бывшего русского полковника Колпака54, да и в нем было весьма невелико. Германские части подчинялись в первую очередь комиссии ландвера, во главе которых стоял уполномоченный Балтийского национального комитета.

Державы Антанты в тот момент никакой активной политики на Востоке не проводили, однако укрепляли тылы латышского правительства. При этом поначалу ведущую роль имели англичане, так как они полагали, что должны защитить свои экономические интересы, которых в Прибалтике у французов и американцев попросту не было. Штаб корпуса справедливо опасался, что при всяких уступках он угодит в недостойную для него зависимость от латышского правительства и от стоящей за ним Антанты и должно будет спокойно смотреть, как систематически уничтожается все немецкое и немецко-балтийское. Однако отношение его к ним обоим поначалу было до некоторой степени неясным, потому что считали, что должны поддерживать отношения с латышским кабинетом как с местным правительством, а не полагаться только на военные средства.

Взаимодействие с германскими миссиями в Латвии и Эстонии, во главе которых, замещая генерального уполномоченного Виннига, был поверенный в делах ротмистр резерва доктор Бурхард, проходило в доверительной атмосфере.

Но и опереться на противников правительства Ульманиса было бы возможно только на некоторых условиях. Единственный пригодный для этого элемент, балтийские немцы, возглавлял которых перебравшийся в Либаву Балтийский национальный комитет, был слишком невелик по численности и ни в коем случае не был сплоченным. Явно ориентирующаяся на балтийских немцев политика не соответствовала замыслам правительства Германской империи. Латышские противники кабинета Ульманиса не были, однако, ни явными большевиками, ни врагами балтийских немцев и под давлением продолжительной оккупации55 были более или менее враждебны к немцам.

В особенности сложной была ситуация в Либаве, где помимо различных параллельно действующих германских инстанций и латышского правительства были еще и радикально германофобская городская администрация, пропитанные большевизмом рабочие и чрезвычайно досаждавший солдатский совет. Последний имел совершенно неприемлемую позицию насчет своих заслуг при выводе 8-й армии и полагал себя в любом случае незаменимым. Решением от 14 февраля он провозгласил себя «Центральным солдатским советом Латвии» и выразил намерение «защищать достижения революции от всех угроз справа и слева». Постоянное противостояние с этим Центральным советом было неизбежно. Сначала штаб корпуса не признал «последовавшее по собственному произволу расширение сферы ответственности солдатского совета Либавы». Граф фон дер Гольц самым резким образом отклонил угрозы, которые позволили себе при первой встрече с ним представители солдатского совета. И все же влияние этого революционного органа на гарнизон оставалось пока что существенным.

Во фронтовых частях солдатских советов не было, что, по донесению штаба корпуса, «оказывало благотворное воздействие на боеспособность войск». Эту позицию затем стал отстаивать и представитель германского правительства. Попытки солдатского совета Либавы личными угрозами заставить губернатора изменить свою точку зрения тот отвергал со всей определенностью. Устремления натравить на штаб корпуса и Берлинский центральный солдатский совет остались безуспешными. Опасность, что солдатский совет сможет настроить против губернатора оккупационные войска в Либаве, исключать, однако, не следовало. Они даже до некоторой степени симпатизировали массам латышских рабочих.