Я кивнул, прошел на кухню, зная, что как только Леха освободится, то обязательно заглянет сам. Ну а я пока успокоюсь. За готовкой я всегда восстанавливал равновесие и набирался сил.
Для меня готовка – магия.
Я повязал фартук, наточил рабочие ножи, проверил, чем заполнила холодильник Виктория, помощница Бергера. И взял свежайшую вырезку телятины.
Бергер был единственным исключением, кому я готовил лично трижды в неделю. Остальные дни, насколько я знал, тот ужинал в клубах и ресторанах. Но в мои дни – всегда дома.
Леха единственный, кто поверил в мой талант молодого двадцатипятилетнего парня. Не просто поверил, а вложился, не пожалев рискнуть первым заработанным капиталом.
В двадцать лет я уговорил Алку выйти за меня замуж, наобещав золотых гор, звезду с неба и яхту в море. Но все мечты разбились о суровую реальность. Молодой неопытный повар не нужен был ни в одном ресторане. А в кухне кафе мне максимум доверяли чистить картошку и резать хлеб.
На заработки от таких кулинарных шедевров я смог предложить Алке только общагу и питание в контейнерах из кафе, в котором работал. Она героически продержалась пять лет, давая мне шанс раскрутиться и показать себя.
Но в двадцать пять я был на грани полного отчаяния. Уже доработал до повара секции в ресторане, но все, что там ценилось, это не оригинальные блюда, а как приготовить испорченные продукты, чтобы ничто не пропало и никто не просек.
В один из дней с отравлением полегла вся смена поваров. Я остался один, а зал арендовал Бергер. В тот день мы оба сделали ставку на жизнь.
Я обливался потом и кровью, готовя смену блюд из собственного меню на свой страх и риск, не предупредив ни администратора, ни управляющего. Более того, закупил на последние деньги, отложенные на аренду квартиры, свежие продукты, рыбу и вырезку.
А Бергер пытался убедить крупных бизнесменов страны доверить ему акции для выхода на международную биржу.
Гений-инвестор и гений-повар в тот день были в одном шаге от краха.
В итоге мы оба выиграли. Не сразу, но, в конце концов, благодаря друг другу.
– Прости, я замотался, – Бергер зашел на кухню и сел на высокий стул у стойки, где я крошил овощи. – Вика чудачит, Влад заигрался в шпиона, а японская биржа сегодня решила выкинуть фортель. Бесят, суки.
– Понимаю, – протянул я и отложил нож.
На всякий случай.
– У меня тоже нарисовались проблемки. Точнее, одна.
– Алла? – попробовал угадать Бергер.
Я поморщился. Алла уже перевалила в раздел «Проблема». Ее я бы не посмел преуменьшать.
– Нет. Дан. Данила «Салага» Митрошин.
– А в чем проблема? – не понял Бергер.
– Я хочу его трахнуть, Леха.
Признался и выдохнул, боясь поднять на друга глаза.
– В каком смысле трахнуть? По голове? – опешил Бергер, но лишь бы к шутке все не свел.
– Нет. В прямом смысле. Поставить его раком… Или как их ставят?.. И трахнуть.
Бергер озабочено потрогал мой лоб, поморщился.
– У тебя горячка, Ян?
– Если бы… – буркнул я и снова взял в руки нож, заметив, как они трясутся.
Мне нужно было успокоиться, а что меня успокаивает? Конечно, любимая работа!
Но Леха решительно выдернул нож и убрал в выдвижной ящик.
– Мне надо закончить, – попытался сопротивляться я.
– Ну нет. Твоя проблема серьезнее, чем обвал на японской бирже. Выключай все, пошли в кабинет. К бару.
– Черт, давай хотя бы нарезку сделаю, чтобы закусить.
– Нет, Янчик, при таком резком развороте в своей жизни привыкай глотать без закуски.
Бергер увел меня с кухни, не церемонясь всучил в руки большой бокал, бросил туда два кубика льда, потом подумал и убрал один.
– Первые пару бокалов предлагаю не разбавлять, – пояснил он.
И щедро плеснул виски себе и мне.
Выпили не чокаясь.
Помолчали.
Леха разлил еще, и мы снова выпили.
– Давай по порядку, – велел он. – Как с ним познакомился, как понял, что тебя… ну это… влечет? Какие шаги предпринял?
Горло сразу сжало, что вдохнуть не мог. Прокашлялся, снова отпил из бокала и откинулся на кресле.
– Я начну немного раньше, – решился я на исповедь. – Ты знаешь, что у нас с Аллой очередной кризис…
– Какой по счету? – хмыкнул Бергер, не забывая подлить мне в бокал виски.
Я залпом влил в себя содержимое бокала, тряхнул головой, когда от крепкости все же свело челюсть, и выдохнул, приходя в себя.
– Он один, но затянувшийся.
Бергер кивнул, приглашая не останавливаться. Сам опять наполнил бокал.
– Ты знаешь, что по молодости она не хотела ребенка, потому что жили в общаге, жрать было не на что, с работой ни хрена не складывалось. Она права, какой в то время ребенок? Самим бы как-нибудь выкарабкаться.
– Это да. Ты знаешь, что с моей один в один было.
– Да… Потом пришел успех. Наш первый с тобой ресторан. Помнишь?
Бергер хохотнул, протягивая мне бокал. Я поддержал тост без слов, но понятный нам с той самой первой аферы, когда деньги инвесторов Бергер пустил не в биржевые обороты, а в открытие и раскрутку моего первого ресторана. Первого, получившего звезду Мишлен, ставшего брендовым, сделавшим мне имя!
Он рисковал. Я рисковал. Но мы безрассудно верили друг в друга и победили!
Да.
– Но я со своей развелся, а ты продолжал держаться за Алку, – подчеркнул Бергер, возвращая меня к проблеме.
– Я ее любил.
Мы погрязли в тишине, в которой вопрос друга прозвучал особенно резко:
– Любил? Больше не любишь?
Черт, я и сам не заметил, как произнес это в прошедшем времени. Я любил Аллу, а теперь?
– Н-не знаю, – заикаясь произнес я. – Мне кажется, что зря она затягивает с ребенком. Я еще понимал, когда мы жили в нищете. И потом старался понять, когда она попросила пару лет пожить для себя, попутешествовать. Но пара лет как-то затянулась. Ей уже тридцать два, куда откладывать?
– Может, она не хочет от тебя детей?
Я пожал плечами и снова влил в себя вискарь.
– Может, уже и хочет, но я не могу.
– В каком смысле?
– Не стои́т.
Бергер помолчал, потом тяжело вздохнул:
– Тут стоит выпить.
Мы снова опустошили бокалы.
– Вообще не стои́т, или только на Алку? – уточнил Леха.
– Вообще стои́т. Но не на Аллу.
– Хорошая новость.
– Нет, Леха. Плохая.
– Когда стои́т – уже хорошо! – упорствовал Бергер.
– А когда стои́т на парня?
Тут он помычал, а я отнял у него бутылку, налил себе до краев и снова выпил.
– Тогда переходи к Дану. Может, с ним что-то не так?
Я прикрыл глаза потяжелевшими веками, воскрешая в памяти образ Дани и его неповторимый запах.
– Оооо, Леха, с ним все очень даже так. Он очень тонкий, изящный… С утонченными чертами лица. Такие скулы… ммм… как лезвия ножей, кажется, дотронешься и обрежешься! Глаза… Нет, у него глазищи. Посмотришь в них, а они как зимние озера, подернутые тонким льдом, коварные. Вот так поймаешь его взгляд и тонешь. Зацепиться не за что, Лех… И губы…
Я застонал, пряча лицо в ладонях.
– Что губы? – надтреснутым голосом поинтересовался Бергер.
– Губы как засахаренная клубника, но это только видимость. Потому что запах искушает сложным букетом мяты, лимонной цедры, ванили и… горечью жженной карамели. Ты не представляешь, как он выбивает из-под меня почву каждый раз, когда я смотрю на его губы и еле сдерживаюсь, чтобы…
– Ян, посмотри на мои губы, – тихо попросил Бергер.
Я поднял голову и нахмурился.
Издевается?
– На хрена?
– Посмотри и опиши мои губы и их вкус, – настаивал Леха.
Я как идиот уставился на его губы, которые он нервно облизнул. Теперь они блестели, но не вызывали никаких ассоциаций.
– Ну? – поторопил меня Бергер. – Что-нибудь чувствуешь?
– Виски. Твои губы точно пахнут виски.
– Хочешь меня поцеловать?
Я отставил бокал. Кажется, на сегодня хватит пить и откровенничать!
– Нет.
– Да, Ян. Поцелуй меня. Надо исключить вероятность, что тебя в принципе тянет к мужикам. А с кем, как не с лучшим другом?