Те – все:

–– Эхе, ну так нечего было и болтать!

Я же – словно уже ничего не слыша и ни к кому не обращаясь:

–– Он писал для Бога. А я, если на то пошло, сообщаю вам, по сути, о том… что и ваши все мысли, ежели, конечно, они, мысли, у вас есть, и чувства все ваши для Бога.

И на это уж от глаз – молчание. Невнятное… непонятное… нетолкуемое…

–– И ваши все действия и поступки не зря. А известны. Известны!

Глаза, все разом, – как бы затуманились, полузакрылись…

Мне сделалось – холодно, печально…

Так как я тут – наконец-то разглядел.

Глаза все эти – это толпа, и большие, и малые, народ: буквально – народившиеся, на-род…

Я потряс головой.

Я – одинокий, одинокий!

…И – очнулся.

От этого наваждения.

Такого явного.

И такого… нужного!..

Пусть оно и от моего теперешнего переживания.

А одиночества – нет, не бывает.

У меня не бывает.

Я же – часть.

Я же – счастлив!

Вот же, вокруг меня – невидимое Невидимое.

…Ну, а все?

А все-то как раз и одиноки. Потому, от страха, они и толпятся, и тусуются… и обнимаются, и паяются, и всячески иначе томятся.

Читатель…

Нет, от этого звания и впредь не откажусь. – Попросту не суметь.

А раньше я был читатель – ещё пуще.

Тогда, лет с шестнадцати, старшеклассником, и лет до двадцати шести, до конца вуза, – тогда я… видел каждую букву текста… как написанную только что… чуял запах тех, что пролились, ещё не просохших чернил… слышал усердное сопение… ощущал, наконец, вектор и силу – силу и вектор – и предел! – дерзновения человека живого!..

А теперь – нынче с полстраницы сходу и вмиг вижу его уровень – и творца, и человека – дерзновения.

Или даже – как я сам недавно выразился – вижу, что прилажен с дуру, дым за ракетой: отсутствие хоть какого-то уровня.

Гении наши те многотомные – во все два прошлых века. – Да, и славные, и исторические, и вечные. – Но именно – после них… именно после них – и начались мировые войны и революции…

Что, что они – не сказали?..

Не смею вымолвить: что они такое огнеопасное и заразительное сказали?..

А только так: что такого особенного – они не сказали?..

…Я заметил, что только увидев её… лишь впервые увидев её – стал говорить, говорить с другими…

Ну, с соседкой, с торговкой на рынке…

А то всё ведь молчу.

…Чего, дескать, и с кем говорить; лишь гляну – сразу видно: этот – книг вообще не читает… этот – хоть и читает, но, скорей всего, не классику… этот – хоть и классиков, однако отнюдь не их письма… а этот – хотя, может быть, даже и письма, да уж никак не комментарии к ним!..

…Притом говорить начал – странно.

Притом – явно с понятной перспективой…

Заметил ещё, что с этих же дней, как вижу её, я стал спешно – и в речах тех моих, и, один, в мыслях моих – ревизировать… сверять, проверять… мои, что называется, убеждения.

Притом высказываю их – как бы впервые…

Да просто не было случая – и не было слушателя! – чтобы их изречь.

Когда теперь… идти?..

Когда теперь мне идти?..

Ага! – Не говоришь: к ней…

Да, «к ней» не выговаривается. Само-то по себе – и не выговаривается.

Но зато – «когда», «теперь»…

Значит, прежде всего – суждено и обречён… Значит, далее, нужно решить только, когда…

И при этом – как… далеки!

«Мы» – тем более не проговаривается.

А ведь были – лицом к лицу… и на вытянутой руке… и дважды…

И не стали ближе ничуть.

«Ближе»…

Это словечко – по отношению к ней, к такой, – кажется просто вздорным.

…Однако я, пожалуй, всё-таки тронул её…

Её, правда, ум, её ум…

Не сердце, не сердце…

Но – ей, значит, так было и нужно!

Недаром же я, вблизи её, только и доверяюсь и поддаюсь – даже не интуиции, а одному моему чутью.

И, странно не странно, нет во мне даже того соображения – единственно, казалось бы, логичного: понравился или не понравился?

Не тронул, выходит, а задел.

Что-то в ней задел.

Что?.. Что?..

…Идти нужно теперь не завтра, а послезавтра, через день. День нужно пропустить.

Надо, чтоб она – такая! – не ждала, нет, это скучно… Обоим бы скучно… А – вспоминала. И чтоб было на воспоминание – время.

Сам же, в самой тайне моей тайны, невольно и бесконечно гадал: что же я буду ей теперь говорить?..

Что будет самого говориться?..

Уж несколько лет тому, как я решил… ждать лишь любви.

Негоже человеку – нет, не одному, а негоже ничто – без любви.

Ещё говорят: в жизни, мол, надо: построить дом, родить сына, посадить дерево…

И всё?!..

Срубил-родил-посадил – и отстрелялся?..

Но это всё, по мне, – само собою.

И с этого – только бы начинать и начать.

Вернее, начать – с вопроса: всё это – ради чего?

Так – ради чего?

Только лишь – ради любви.

Которая – Любовь.

…Но долго ли ждать?

Разве в себе – не долго.

А вокруг одни, ей богу, те рейтинги. И – хладнокровные, морозильные.

Счастьем у нас называют – что. Из всех по пятой части – кто семью, кто здоровье, кто деньги. А работу по душе и любовь – любовь-то! – всего по пять, прости господи, процентов…

То есть…

То есть – во мне и жди.

…Нёс её, ту, на руках.

По ночным городским лужам.

Прошло потом сколько-то лет… или уже десятилетий…

И вот недавно… случайно в автобусе… приятель по прошлым компаниям… давно-давно не виделись… он как-то обострённо-памятливо – когда ещё увидимся! – мне – вполголоса:

–– Помнишь?.. Дочь-то космонавта?..

–– ?!..

Он думал, что я об этом знал.

Теперь, засыпая, понимаю: я-то не знал… жалею!.. и не жалею… а вот знала ли тогда она, та, – что над осенними лужами, в искренних руках, витала выше, по крайней мере, того «ближнего космоса»?!..

-– Дьявол правит миром.

И – я сам онемел… от сказавшегося…

–– Недаром там, в Книге, только и речи: спастись… спастись…

Так вот, оказывается, что… меня самого больше всего заботит!..

Или, может, – её?!..

Она – слегка испугалась… но испугалась – вроде бы с некоторым удовольствием…

Так-так!..

Продолжай-продолжай…

–– А люди даже читать не умеют.

Не знаю, кстати, читает ли она…

–– «…возведён был духом в пустыню для искушения от дьявола…» В этой одной фразе умещено всё устройство духовного людского существования… Значит, прежде всего, что дьявол в мире есть и это попросту само собой. И тот дух об этом знает, и у того духа была цель возвести Его к дьяволу. Известно, стало быть, и то, что такое дьявол: тот, кто занимается искушением. А искушать, если от дьявола, подходящее всего в пустыне. Так как там нет людей, которые бы помешали. Своими, опять же, духами…

…Тишина – вновь иссякла.

–– Гормоны радости?

Перебив меня! – так-то она оценила мой оптимизм…

Да встряла, встряла!..

И я продолжал – только бы без паузы.

–– Почему же только гормоны? Сама радость.

Я, с недавних пор, уж стал привыкать, что собеседник – если заговорю – на первых же моих словах – немеет…

–– И только радость.

Немеет и показывает свои глаза, так сказать, целиком.

–– К слову «искушение» добавлено «от дьявола». Значит, искушать может не только он. И в переводе на современный это слово звучит: «проверять»… Так зачем было проверять? А ведь с этого началась вся та, благая, история. Выходит, тот дух, что возвёл, не знал окончательно, что есть Он… Значит, проверка личности на приверженность к дьяволу есть первая непременная необходимость при её, личности, оценке… Но ведь он, дьявол, правит миром. Получается, что цена личности такова, насколько она, личность, противится этому властителю…