========== *** ==========
Драко Малфой не знал точно, когда это началось. В любом случае, его пугали собственные чувства.
Когда он ехал в Хогвартс по приглашению Макгонагалл, он лишь хотел хоть как-то изменить свою жизнь. Начать сначала.
После войны его существование стало невыносимым. Хотя оно и до этого не было приятным, но все же была призрачная надежда на то, что все будет иначе.
Но позже Драко понял, что какая бы сторона ни одержала победу, он сам останется в проигрыше при любом раскладе.
Победи в войне Волдеморт — мир жил бы в постоянном ужасе, продолжались бы убийства маглов и просто неугодных Темному Лорду людей. А убийцами бы выступали такие, как он — Пожиратели Смерти. Его бы никто не спрашивал, его бы заставили убивать. И не простили бы промах, как тогда, на Астрономической башне в день смерти Дамблдора. Ему бы пришлось убивать, в то время как сердце разрывалось бы на части от мольбы о пощаде очередной жертвы перед ним.
Если бы победил Поттер, Малфоя бы судили за пособничество Волдеморту, он стал бы изгоем. Таким же ненавистным для всех, как маглы для темных волшебников. Его бы никто не простил, никто не понял.
Для Драко оба варианта означали поражение. Но к счастью для Англии и не только, добро победило, и мир перестал содрогаться от упоминания Волдеморта и многочисленных смертей.
Но Драко эта победа не принесла ничего хорошего.
Его родителей осудили; Люциуса отправили в Азкабан, а Нарциссу сослали из страны. Имущество конфисковали. Драко остался совсем один, и первое время он не понимал, как ему со всем этим справиться.
В какой-то момент он пожалел, что его не посадили, как отца, потому что жить на свободе он не хотел. Не было толку от этой свободы.
Каждую ночь ему хотелось выть от собственного бессилия. Он научился плакать. Подушка впитала в себя столько слез, сколько не видели вокзалы.
Малфой остался без средств к существованию, без друзей, без надежды. Теперь, когда все чествовали победителей, в мире не осталось места для него — никчемного, слабого, не сумевшего вовремя сделать правильный выбор.
Его не брали на работу, он жил на крошечное пособие, которое выделило Министерство. Драко иногда казалось, что нищие на паперти получают больше. Но выбора не было.
Спустя полгода после окончания войны Драко понял, что в магическом мире ему не дадут спокойно жить. Нужно было осознать это раньше, но лучше поздно, чем никогда.
Он перебрался в магловскую часть Лондона и снял крошечную квартирку, едва ли лучше той, где он жил перед этим. Хозяин был пьяницей и в качестве залога принял золотой кулон матери, который Малфой успел забрать из мэнора прежде, чем у них все отобрали. Этот алкаш был готов принять в качестве оплаты все, что можно пропить. Драко надеялся, мама его простит.
Он устроился на работу официантом; его познания в алкоголе и подаче блюд произвели впечатление на руководство, но он не стал уточнять, откуда все это знает. Они бы все равно не поверили, что он — некогда бывший аристократ, которого обслуживали эльфы, на обеденном столе которого всегда было с десяток блюд, а стоимость алкоголя, который он пил, могла бы покрыть месячный взнос за жилье.
И хоть по долгу службы ему приходилось постоянно контактировать с людьми, чего он не любил, ему начала нравиться такая жизнь. Хотя бы потому, что он стал неплохо зарабатывать. Удавалось даже копить.
Он переехал на другую квартиру, которая не напоминала конуру, стал лучше одеваться. По утрам ему все меньше хотелось умереть.
Перед работой он шел на пробежку — это отгоняло непрошенные мрачные мысли и поднимало настроение. Драко познакомился с таким чудом техники, как музыкальный плеер, и занятия спортом стали особенно желанны для него. В такие моменты все заботы казались ему незначительными, он ощущал себя свободным. Пусть и ненадолго, но все же. Драко начинал чувствовать себя человеком. Таким же, как все.
Но жизнь среди маглов оставалась ему чуждой, а душа тянулась в другой мир, тот, волшебный, куда путь ему был заказан.
В какой-то момент это стало единственным, что угнетало его.
Поэтому, когда он получил письмо от Макгонагалл с просьбой стать преподавателем в Хогвартсе, его радости не было предела, как много лет назад, когда отец подарил ему первую метлу.
Но это было лучше, чем метла. Чем тысячи метел.
Он обещал себе, что будет сдержан, не покажет, сколько это письмо значит для него. Не хотел терять лицо. Он ведь по-прежнему Малфой. И останется им до конца дней.
Когда Драко только приехал в Хогвартс, он надеялся, что сможет полностью отдаться работе. Макгонагалл назначила его на должность преподавателя Трансфигурации, ведь совмещать обязанности директора, декана факультета и еще преподавать она была уже не в силах.
Минерва верила в Драко, и было очевидно, что она не придает значения его прошлому. Она всегда трезво рассуждала и отличалась добротой, и, хоть Малфой не был ее любимым учеником, она верила в его силы и способности. Она крайне рассчитывала на него.
И он не подвел. Драко с первых дней отдавался работе со всем энтузиазмом, он жил тем, что делает. Он не мог себе позволить потерять это место.
Но один из сентябрьских дней на занятии у седьмого курса заставил его сомневаться. В уверенности в своем профессионализме. И в дружбе с головой.
Потому что не мог себе объяснить, почему постоянно тянется взглядом к одной из своих студенток.
Гермиона Грейнджер.
Ее вьющиеся волосы отливали бронзой, когда на них из окон падал свет осеннего солнца. Она практически всегда знала, что нужно делать, но в моменты раздумий хмурилась, позволяя маленькой складочке пролегать между бровей. Когда она записывала что-то на пергамент, всегда проговаривала это одними губами. Когда была довольна собой на уроке — закусывала нижнюю губу, подавляя улыбку.
А ведь у нее красивая улыбка.
За время всех занятий, что он вел у ее курса, Драко подметил столько деталей, что можно было бы утверждать, что он неплохо ее знает. Хотя они не общались вне класса.
Драко впервые за несколько месяцев снова стало страшно. Жизнь не готовила его к тому, что все его мысли будет занимать ученица, а не лекции и пергаменты с эссе от студентов.
Ему так льстило то, с каким жаром она отвечала на его занятиях, задавала вопросы и просто смотрела на него с интересом, словно он для нее не безликий преподаватель. Потому что большинство учеников кидало на него опасливые взгляды или взгляды презрения, ведь он тот самый, чье предплечье теперь навсегда изуродовано темной меткой. Для Гермионы это все будто не имело значения.
Он замечал ее скромную улыбку, обращенную к нему, когда он хвалил ее. Драко стало интересно: всем ли профессорам она так улыбается?
Чем больше он думал о ней — просыпаясь утром, перед сном, в перерыве между лекциями, на обеде или совещании преподавателей — тем больше он избегал любой возможности показаться из собственной комнаты во внеучебное время, чтобы лишний раз не встретиться с ней.
И вроде бы получалось — они действительно мало пересекались.
Поначалу это его успокаивало, вселяло уверенность. Ведь, чем реже они будут видеться, тем меньше вероятность, что его внимание к ней усилится.
Но Гермиона, видимо, решила его добить и попросила дать ей тему для проекта по его дисциплине. Который, к слову, они должны были обсуждать с ней дважды в неделю.
Это было и подарком, и проклятьем одновременно.
Когда она в очередной раз приходила к нему в кабинет и увлеченно рассказывала о том, что ей удалось найти в библиотечных фолиантах, Драко, как помешанный, смотрел на ее коленки. Голые коленки.
Гермиона всегда приходила в юбке. Малфой сотни раз видел ее в Большом зале, в коридорах после занятий, и тогда на ней были джинсы. Но к нему Грейнджер заявлялась исключительно в своей клетчатой, выше колена юбке, дразня обнаженными ногами.
Когда она садилась, подол приподнимался, оголяя кремовую кожу бедер. Но Гермиона упорно не замечала того, насколько высоко задиралась ее юбка. Она вообще ничего не замечала, кроме своих вдоль и поперек исписанных пергаментов.
